razumbunt : ТУХЛЫЙ

Помню, когда еще работал грузчиком на железной дороге, регулярно пил пиво в шалмане при станции. Туда по утрам приезжало похмеляться пол города смурного народа. Этой, бля, кислятиной. Пиво обычно завозили старое и теплое. Вообще какое-то гнилое и вонючее. Однако, ничего, шло в полный рост. Никто не жаловался. Дай да дай. В шалмане было душно, накурено, потно и как-то человечно. Довольно весело. Но часам к девяти народ практически рассасывался. Кто сваливал на работу, кто по своим мелким делишкам. Некоторые шли до винного, чтобы пить уже напитки покрепче. Оставались самые никчемные бичи. Я в том числе.

Выпил я свои родные две бутылки, потом еще по столам прошелся и допил, что там оставалось. А находился при этом в каком-то полусонном, потустороннем состоянии, когда все тебе как бы по хую. Все неприятные мысли на время улетучились тоже.

Так я сидел за обильно политым желтым пойлом и заваленным окурками и рыбными костями столиком. Курил Приму и глядел в окно от нехуй делать. Настроение становилось все агрессивнее. Мимо проходили поезда. На Варшаву, Берлин и Париж. Красивые, модно одетые люди расслабленно улыбались друг другу, беседуя о чем-то приятном в своих мягких купе. Я их всех ненавидел классовой ненавистью в тот миг. Хотелось, блядь буду, закидать этих уродов лимонками. Посмотреть, ебаный случай, на их искаженные диким ужасом лица. Напасть бы на этих хуесосов с ножом и шпалером, сорвать модные прикиды, порезать холеные лица, сбить надолго их хваленую заграничную спесь. Пострелять их в мягких купе. Короче, показать гадам нашу Кузькину мать.

Сам я уже давно не мог отъехать дальше этого грязного шалмана. Ну, в крайнем случае гулял в "Бешеной лошади", куда меня уже тоже не пускали из-за внешнего вида и разнузданного поведения. Приходилось прорываться, вступая в схатку с дебильными ментами. Бывало по настроению я их ложил штабелями в предбаннике, но иногда они, козлы, винтили меня в клоповник и там издевались, как хотели, петухи ебаные. Нет, не дружил я, товарищи, с ебаной системой. И не собираюсь, сукой буду.

Вчера или, может, позавчера, а то и неделю назад - что-то с памятью моей стало - я конкретно закирял с одним корешем по кличке Шпиндель. Он друган мой по всяким крутым катавасиям. Мы начали с того, что нехило крутанули одного толстого эстонца, залетного фраера, отловив его где-то здесь возле станции. Эта свинья поначалу даже по русски не шарила, но после четырех литров водяры вспомнил все и начал отлично ругаться нашим матом. Пел наши песни, смеялся до слез, хвалил наших девок и отстегивал бабло, как сумасшедший.

Мы сами со Шпинделем напились и подружек наших, Крысу и Мартышку, накиряли в жопу. Эти лахудры тоже выпить не любят из мелкой посуды с понтом на хлеб водку намазывают. Уже в "Бешеной лошади" Крыса вообще охуела напрочь. Она стала ходить среди столиков и приставать к клиентам этого мрачного заведения. Оскорбляла их по всякому, а то и била по головам. Штормило ее при этом капитально. И тут я кричу ей на весь прихуевший зал: "падай, шалава!" Чувиха сделал попытку оглянуться на мой голос и тотчас рухнула, как подкошенная, на чей-то столик. На пол полилось бухалово, посыпалась ебаная жрачка. Мы со Шпинделем смеялись, как два идиота. Потом мой друган подскочил к Крысе, поднял ее, принес за наш столик, усадил себе на колени и стал целовать и по ходу раздевать овцу задроченную. Он чуть не выебал нашу подружку в центре зала да вмешалась барменша Танька, которая постоянно сдает нашего брата в ментовку. Ей надо будет когда-нибудь отрезать голову и поиграть ею в футбол. Она вечно орет нам из-за стойки, мразь конченая, что вызывет ментов и все равно обслуживать не будет нас в таком виде и состоянии. Кричит, что мы, мол, сначала где-то ширнемся неслабо, а уже потом приходим сюда охуевать. Это точно. Мы со Шпинделем отлично двинулись маком в туалете, прежде чем сюда заявиться. Но ведь иначе тут можно умереть от скуки. Сто пудов, товарищи. И поэтому мы с карифаном послали кобылу ебаную конкретно на хуй и переместились в дальний угол, чтобы не видеть ее противной хари. Там и занялись по новой нашим эстонским пассажиром, у которого бабло по ходу не кончалось.

Но у Шпинделя скоро начался кумар, и он уже думал только об одном: как бы ему срочно догнаться мачком или другой какой-нибудь бедой. У него заклинило в тупой башке бывшего часового мастера. Только эта тема и маячила. Одно на уме - врезаться и тащиться потом весь вечер в этом тухлом баре. Здесь кругом такие рожи...просто тошно смотреть. А Шпиндель терпел-терпел, потом как скинет вдруг Крысу на пол и как заорет каким-то чужим голосом: "Да ебал я вас всех в рот, гондоны ебаные! Умрите, мрази!"

Часам к одиннадцати в шалмане стало совсем скучно. Со столиков все убрали и ебаная чистота стала меня как-то раздражать. Теперь это блатное заведение выглядело довольно прилично. Сюда забегали выпить кофе и съесть бутерброд лишь хорошо одетые граждане, которые хуй тебя когда чем угостят. Хоть сдохни. Да они и хотят, черти, чтоб мы все вымерли. Я, кстати, тоже испытывал к ним острую классовую ненависть и готов был при случае дать сукам оторваться по полной. Нет, лучше спиться, сторчаться, сбичиваться в ноль, чем быть задроченным обывателем. Нет, товарищи, они не пройдут. Но пасаррать! Так любит выражаться Шпиндель.

Я еще долго сидел за чистым до отвращения столиком, покрытым скатертью в клеточку. Все тело у меня опухло от постоянного бухалова, в голове какая-то муть вместо мыслей. Вспоминалась почему-то Мартышка с большой грудью и широкой улыбкой на блядской роже. От нее вечно воняет потом. Наверное, не моется никогда, шалава. Помню я первый раз встретил ее у Шпинделя. Как раз там у него зависали грузинские наркомы Гурам и Нудар. Такие высокомерные, расслабленные, всегда при башлях. Выебистые чурки. Я решил этих лохов кинуть. Говорю им, что у меня дома чистяка, как грязи. Берите, мол, бухло, ловите тачку и погнали. Ну, они повелись, черти. Набрали вина какого-то. Приезжаем ко мне - там голяк. Ну, я им чего-то там навешал, не помню. Они съебались и про вино забыли. Я двое суток пил в одну харю. А потом подорвался и погнал к немкам. Их сотня училась в нашем универе русскому языку. Но не долго. Мы со Шпинделем быстро просекли момент. Посадили их на дешевый вермут. Немки повелись: все же экономная нация. Называли этот ударный напиток Вермахт. Вскоре они перестали ходить на занятия. Спустили все свои марки. Продали вещи. В итоге часть из них попала в больницу с диагназом "белочка", другая часть охуела и стала громить общагу. Их забрали менты. Несколько человек спрыгнуло с двенадцатого этажа. Единицы добрались как-то на перекладных до родной Германии. Что характерно, они по ходу забыли родной язык и выражались исключительно на нашей фене.

Только я выхожу от немок, встречаю Мартышку. Она, как безумная, на меня бросается и кричит, что обыскалась Тухлого по всему городу. куда я, мол, на хуй пропал, подонок. У нее и деньги нашлись. Взяли пару больших пузырей и пошли на Тропу Хошимина за педунивер, где мы обычно бухаем, чтоб не связываться с дебильными ментами. Выпили среди горы пустых бутылок, массы окурков и кучек свежего говна. Закинулись какими-то колесами, которые Мартышка постоянно таскает в своей сумке защитного цвета. Я присел на пень и чуть было не раскис, но тотчас собрался. Вернулось ко мне мое обычное самообладание. Не гоже Тухлому терять голову в критический момент. Схватил я Мартышку за упругие ягодицы и прижал к дереву. Потом вставил так, что у овцы ябаной глазья на лоб полезли. Знай наших, пидораска. Она тащилась, как буйно помешанная. Орала на всю Тропу и кусалась, словно кошка на валокордине. Клялась постоянно через каждые три минуты, что очень по мне соскучилась. Она остро пахла потом и своим чисто женским. Я уже молчу про перегар. А охуевала так, будто сто лет не трахалась. Сучка драная. Я драл ее капитально. Очень долго, так как в запое обычно никак не могу кончить. Мартышка поимела, наверное, с дюжину оргазмов, пока я удовлетворился, наконец. При том ебаная блядь поцарапала мне всю грудь своими ярко накрашенными ногтями. Тут я опять ей засадил и на этот раз ебал очень хлоднокровно и отстраненно. По деловому как-то. Она уже не орала, только повизгивала, то приподнимаясь, то приседая. Потом как-то обмякла вся и впала в транс. Взгляд у нее стал мутный, а тело совсем вялое. Я же пилил и пилил падлу, не замечая, что наступила глубокая ночь и на небе появилась полная луна кровавого цвета. Наконец, я вынул член из ее разъебанного в смятку влагалища и сбросил с себя ее руки. Смотрел так на уродку минуты две и вдруг на меня нашло. Поперла дикая ненависть. Одним ударом свалил чувиху и стал зверски избивать ногами, обутыми в тяжелые ботинки.

Отход был очень тяжелый. Я целый день отлеживался на хате. То засыпал урывками, то резко просыпался, словно кто-то толкал меня в бок. Мотор периодически бешено стучал, а потом вдруг затихал и фурычил еле-еле. Началась шугань. Я боялся, что ко мне нагрянут черные наркомы и зарежут на хуй прямо здесь. Временами казалось, что я на глушняк замочил Мартышку и менты уже на подходе. Бросало то в жар, то в холодный пот. Выворачивало всего, а блевать-то нечем. И как закон подлости: ни колес, ни бухла, ни денег. Так можно было бы съездить на Поляну к цыганам, купить герани и сняться на хуй. Выйти из блядского кумара. Но нет же ничего, падла. Так можно, блядь, и кони кинуть. Сто пудов. Выход один: ехать в центр и идти в Бешеную лошадь, где обязательно найдется кто-то из своих при башлях.

Только вошел - сразу, блядь, наткнулся на Мартышку. Она вся побитая, с огромным фингалом. Но, молодец девчонка, зла на Тухлого не держит и тащит его к столику, где вижу сидят Шпиндель и Крыса. Нахуярились, конечно, водярой. Кто платил не знаю. Какая на хуй разница. Я сразу, как только сел, въебал подряд два фужера водки, а потом закусил яблочком. Отпустило капитально. Огни загорелись ярче, зазвучала хорошая музыка, карифан пиздил на ухо что-то приятное. Короче, как выражается Шпиндель - мирвана. Мартышка кричит, что соскучилась по Тухлому страшно. Сто лет, блядь, не виделись. Думаю: давно ты, шалава, у меня пиздюлей не получала. Последнее что помню, это ее жирные губы. Сукой буду. И отъехал с миром.

Очухиваюсь, блядь, на лавке напротив кабака Днепр. И вижу перед собой две черные хари. Гурам и Нудар. А мне плохо, блядь. Не то слово. ПОДЫХАЮ. Очень хуево. Они же начинают пугать и грозят меня зарезать и вынимают огромную штырину. Думали, что я заменьжуюсь. Уроды! Да мне все абсолютно по хую. Тухлому смерть не страшна. Говорю придуркам: нате режьте, суки, волки позорные, хари беспредельные. Они постояли, поглядели и ушли в эту ебаную темень. Зассали меня резать. Значит, поживу еще, товарищи, поебу мозги мирным гражданам и ебаной ментовской системе.

Когда эта хуета исчезла в поисках своего вонючего ширева, которое только и волновало их в этой блядской жизни, появилась вдруг моя Мартышка. Она была бухая в говнище и вся какая-то растерзанная. Ясно, что ее только что ебали неслабой кодлой. Все кому не лень - и мужики и бабы. Этой твари, особенно как подопьет, безразлично, кто ее трахает. Я тоже, чтобы отвлечься от кошмаров, разложил сучку на скамейке, покрытой гнилыми листьями, и выебал ее с удовольствием. Аж полегчало. Типа отпустило на время. Потом, закуривая конфискованный у нее Уинстон, я видел как она удаляется куда-то во тьму, неслабо пошатываясь. Штормило ее не хуево. Один раз она чуть не упала, но каким-то чудом удержалась и обхватила двумя руками мокрое дерево. (Шел дождь да и хуй с ним). Так она блукунялась еще некоторое время, блуждая в непонятке по скверу, пока не попала в объятие к ментам. Эти вечно голодные твари потом долго ебали ее всем своим петушиным хором в грязном клоповнике.

А я, как в тумане, созерцал двери ресторана напротив. Из него под занавесь вываливала большая толпа народа. Толстые буржуйские свиньи и их разодетые самки. Плыли к своим тачкам. Но Тухлый решил присечь это дело в корне. Он схватил снайперскую винтовку и методично, очень хладнокровно расстрелял всю эту свору. Ох, ненавижу крысиное племя. Уложил их в одну большую кровавую лужу.