СниК : Вантус

Красивые, с призрачными формами, облака проплывали над ним, вызывая в его душе не сконцентрированное ощущение призрачности всего происходящего. Это было похоже на чудо, на фокус. При этом казалось, что фокусник он сам, или, во всяком случае, он не последнее лицо в деле происходящих чудес.
Если подумать – никакой причины для всего того, что сейчас с ним происходило, нет - если обратить внимание на такие совсем уж иррациональные события. Ведь кажется, что для иррационального события должна быть не менее иррациональная причина. Но, если хорошенько подумать, все вокруг нас происходящее – много ли в нем рационального?..
«Что происходит со мной?» - думал Вантус, обозревая летящие неизвестно куда облака, которые в ходе своего путешествия беспрестанно изменяются, и глазу вскоре уже не за что зацепиться.
Вантус каким-то образом чувствовал связь между этими иллюзорными формами облаков и своей судьбой. Как будто ответ на эти вопросы с облаками мог дать и ответ на смысл происходящего с ним.
«В чем же этот смысл?» - подводящая итог размышлениям мысль. Но Вантус тут же понял, что вот на этот вопрос ответа он точно не получит.
Этому его научила жизнь. Что, даже вкладывая в нее смысл, или то, что им кажется – смысл не пожнешь. Во всяком случае, такой смысл, который объяснит тебе саму суть.

Шла война.

Жизнь Вантуса была бессмысленна, и он это прекрасно понимал. Он был единственным ребенком у родителей, и, окончив кое-как школу, практически ничем не занимался. Иногда работал в различных кафе официантом, разносил почту. В общем, зарабатывал только для того, чтобы поддержать свое существование.
Он коллекционировал репродукции разнообразных картин, известных и неизвестных художников. Иногда, посещая какую-нибудь выставку какого-либо странного художника, он втихаря фотографировал понравившиеся ему работы.
Что-то было общее в картинах, которые привлекали его внимание. Картинах, которые его завораживали. Или в картине буйствовали невообразимые сочетания цветов, или это были странным образом расположенные предметы, или лица людей имели необъяснимые гримасы, выражающие странную смесь страха, изумления и восторга…
В этих картинах часто были нарисованы непонятные непосвященному человеку одутловатые предметы, покатые формы. Все острые стыки предметов интересным образом закруглялись, и кое-где даже намеренно обнажалась их шарообразная гладкая форма.
Странный вкус Вантуса к шарообразным формам появился в нем как-то незаметно. Его не оформившиеся до конца, при этом совсем невидимые и не ощущаемые, желания и стремления приобрели внезапно гротескную форму, подобно всплывшему из невидимых глубин пузырьку газа.
Странно… Еще неделю до того он наслаждался зрелищем нереально выпуклых мышц на руках голливудских дегенератов, пихаемых клоакой массовой культуры в головы населения, которое равнодушно хавает эти продукты далекой сытой жизни.
И что-то внезапно изменилось.
И в тот момент Вантус не осознал, что все только начинается. Начинается то, что он никогда не поймет, и что унесет его куда-то туда, откуда нет возврата в сортир прошлого…
Он гулял по магазинам, бестолково глазея на витрины. Там находились товары, которые приобретались населением, занятым жадным поиском денег и мечтами о том, как эти деньги поменять на разнообразные предметы, предоставляемые любезным производством. Отлаженный социальный механизм удовлетворял члена общества, следующего по дороге функционирования механизма товаро-денежных взаимоотношений, и способного находить нужное количество денег для существования. Жалкие человеческие существа, не способные принять правила общественной игры, были обречены на ничтожное существование и всеобщее презрение.
Вантус уставился в телевизор за стеклом витрины. В телевизоре усталый усатый стареющий актер проводил дурацкую игру, где раскручивали барабан с буквами, и ликующему народу в зале давали денег или вещей. Народ очень обожал эту игру. Вантус тоже обожал эту игру. Подсознательно он чувствовал, что эта игра – просто отображение сути общественной жизни, что вот они, игроки - на экране! И что социум сам по себе как система – это усатый дядя. Вкупе с колесом. Словно колесом судьбы – элементом случайности внешнего непредсказуемого мира, вносящего ощутимый азарт во вполне понятный механизм. Дядя – это Санта Клаус, дарящий подарки. Ты угождаешь ему, делаешь что-то, выполняя примитивное задание, чтобы попасть в этот мирок удовольствия – и, возможно, ты оторвешь свой кусочек счастья. Тебе дадут денег или полезный предмет. Вполне понятная система, прочувствованная кишками.
Но потом за стеклом витрины на экране телеприемника картинки стали меняться. Как-то необычно, словно сливаться в один мутный кисель. Пузырящийся бестолковый кисель. Вычурные пестрые картинки цифр на барабане, почти злобное лицо усатого Санта Клауса, восторженные дегенеративные лица присутствующих – все стало сливаться в кисель. И сквозь этот мутный кисель пробивались пузыри и бесшумно лопались, обдавая брызгами публику, сидящую в зале. В момент, когда брызги омывали лица присутствующих – они также медленно трансформировались в жидкость и стекали на пол, и исчезали где-то под полом.
И пошло-поехало…
Мутные жижы, киселистые глубины, лопающиеся пузыри – все это стало атрибутами сновидений Вантуса. Эти сновидения также стали переходить и в его обыденную жизнь. Теперь, зайдя в супермаркет, он смотрел по сторонам на вешалки с одеждой – а видел разлагающуюся жидкость, в которой плавали неестественно улыбающиеся продавцы, с вынужденной любезностью пытающиеся поменять что-то из предметов, размещенных в магазине, на твои деньги. Продавцы плавали в киселе и медленно таяли в нем. Было жаль продавцов, растворяющихся в киселе – это походило на какое-то изощренное суицидальное действо.
Теперь стало странно наблюдать толпы куда-то утром спешащих людей. Массы людей, спешащих на производство, где некоторые даже получали удовольствие, проводя свою жизнь в этих занятиях. В это время все эти люди становились участниками общественного процесса, где они производили, готовили, удовлетворяли, печатали, водили машины, управляли механизмами сами для себя. Сами для себя они делали это – и получали деньги взамен. Они рожали детей – будущих участников этого бесконечного процесса, воспитывая их должным образом, и дети послушно впитывали эту информацию в свое сознание. Таким образом рождался сверх-организм, и его кровью были деньги. Души же у этого организма не было. Как не было души у океана, у ветра, у немого неба…
Толпы людей стали сливаться в один мутный поток в глазах Вантуса. Этот ничем не пахнущий полупрозрачный вязкий поток тек куда-то… И сливался с землей, с дорогой, с небесным светом. И поверхность земли теряла свою твердость и удовлетворенно впитывала в себя этот человеческий поток.
На дорогах автомобили стали казаться Вантусу хлипкими коробочками, жмущимися к асфальту, словно черепахи. И теперь, видя по телевизору автомобильную катастрофу, где показывали разбитые в мясо машины, он думал: «И как вообще они ездят в этих картонных коробках из-под ботинок? Как это вообще можно?»
И вот началась война.
Что-то нарушилось в отлаженном механизме общества, произошел сбой в системе, возникли раковые метастазы. И участники общественного функционирования стали уничтожать друг друга. Механизм пришел в нестабильное хаотическое слабоуправляемое состояние.
Кто-то на верхних уровнях социального механизма принял агрессивные правила игры, а может впал в метафизическую депрессию. Итогом послужило то, что его влияние на хрупкий социальный аппарат носит в данный момент чисто деструктивное направление. Скорее же всего, им управляет паранойя, направленная на удовлетворение смутных подсознательных сексуальных противоречий. Подмять под себя как можно больше социального пространства, или забыться в бурном мельтешении кровавых и неописуемо бесчеловечных дней… Что происходит в мозгах параноидального диктатора? Почему люди так внезапно переключают свои усилия с мирной и бестолковой жизни на всеохватывающее разрушение? Может все-таки в человеческом сознании глубоко кроется жуткое желание разрушить этот опостылевший круговорот бессмысленной суеты, стремления к общепризнанному благополучию?.. И внезапно это принимает такие чудовищные формы. Общественный лидер говорит массам о том, что умереть за его слова – то, что требуется в данный момент. И в качестве доказательств приводит абсурдные постулаты, чтобы придать вес той жертве, которую он ждет от людей. И вот начинается соревнование в отчаянном стремлении человека выделиться в этом разрушении. Человечки со скрипом на зубах убивают своих собратьев, стремясь получить наибольший контроль над группами таких же убийц, повесить себе на одежду блестящие металлические кружочки и железки. Ну а даже еще большое число участников кровавой игры принимает в ней участие почти бессознательно – за компанию с остальными, плывя в общем потоке. Им все отнюдь не нравится, но они думают так: «Я стою за правое дело, и скоро мы победим всех грязных уродов и докажем свою правоту. А сейчас надо убить их как можно больше, и тогда все быстрее закончится. И тогда я, конечно, буду печь пирожки во дворе, и рожу много детей, и все он будут прекрасными членами общества. И они тоже пойдут убивать врагов, если им скажет начальник».
Таким образом, Вантус также стал участником этого процесса всеобщего разрушения и самоуничтожения.
За ним пришли люди в зеленом. Они сказали ему одеваться, взять еды на 3 дня, и следовать за ними.
Он стал солдатом пехотного подразделения. У него была зеленая одежда, металлическая шапка и устройство для разбрасывания металлических кусочков с большой скоростью, причиняющие смертельные увечья тем, кого Вантус должен был уничтожать.
Их отправили куда-то на самолете, высадили, посадили на бронетранспортеры, и сказали, что нужно продвигаться к маленькому городку, уничтожая при помощи смертоносных приборов солдат противника.
Дождь. Все время шел дождь, превращая одежду и кожу в мокрую тряпку. Почти все солдаты быстро простыли, и их болезненное состояние быстро переросло в слепое раздражение.
Все происходящее казалось каким-то некончающимся кошмаром.
Бессмысленное выражение глаз солдат, в которых осталось только животное страстное желание выжить. Просто выжить и все. Остальное просто не шло в расчет.
Мертвые тела. Кровь. Боль. Повсюду.
Ему врезался в память мертвый старик, прислонившийся спиной к старому дереву на обочине дороги, по которой шли солдаты. В его глазах не было страха. В них было только удивление, и больше всего – усталое разочарование где-то глубоко внутри. Вопрос самому себе, на который ни он, ни кто другой не мог найти конкретного ответа… Ради чего вся эта бесконечная глупость, которую делают люди? Разве этого они хотят? Дождь стекал по мертвому лицу старика, и эти струйки казались потоком слез…
Засада была совершенно неожиданна. Первый грузовик разнесло выстрелом из гранатомета, и сразу же с ревом рвущейся струны запели пули.
Вантус с широко открытыми глазами остолбенело смотрел на огонь впереди него, на горящих и дико кричащих людей, на свистопляску пуль. Это продолжалось всего несколько секунд.
Внезапно сумасшедшая боль взорвала голову и наступила тишина.
Вантус так и не понял, что произошло.
Вантусу в голову попала пуля от крупнокалиберного пулемета и разнесла ее на маленькие черепки.
…

Над головой плыли облака, красивые, с призрачными формами, вызывая в его душе не сконцентрированное ощущение призрачности всего происходящего. Это было похоже на чудо, на фокус. При этом казалось, что фокусник он сам, или, во всяком случае, он не последнее лицо в деле происходящих чудес.
Бесконечность неба кричала беззвучно, словно в диком сне, когда запутываешься в непроходимых коридорах незнакомого мрачного дома, окрашенного столетними невесомыми паутинами, и все двери со скрипом за тобой закрываются, и все – на века ты один в этом стесненном пространстве, лишенном даже крупицы света. И где-то за дверями стоит кто-то, кто захлопнул эту ловушку, и он ждет от тебя чего-то, какой-то твоей реакции, вроде бы и равнодушно, но все-таки с какой-то надеждой.
Надеждой на то, что ты пойдешь вопреки его правилам, и взорвешь эту безжизненную тишину и мрак.
Найдешь выход, решение отчаянной загадки, дальше которой не существует ничего. Вообще ничего. Даже представления о мраке, отсутствии света, расположении предметов друг относительно друга, словно то место Вселенной, где даже до ближайшей галактики - непредставимое пространство, и никакого вещества не зарегистрировать никаким прибором. И даже в таком вселенском изгнании ты должен найти выход – способ взорвать непредставимое ничто ослепительным светом.
Воспоминания о чем-то, связанным со своей личностью, своем теле, собственных органах чувств, не рождались в уме Вантуса. Не было никаких чувств, внушенных страхом или диким ужасом последних секунд жизни. Как будто кто-то внезапно выдернул его из сумасшедшей клетки всего происходящего на бренной Земле. Кто-то одним легким движением воли разорвал его на атомы и распылил в пространстве. И частицы, бывшие когда-то его глазами, языком и руками – это теперь частицы ветра, моря и равнодушно плавающей там рыбы.
Все произошедшее имело леденящий смысл.
Взгляд Вантуса пронизывал небо. Частицы пара, из которых состояли облака, пели песни о вечном странствии, о том, что все земное тщетно. Частицы, которые когда-то были в телах умирающих солдат, смертельно больных, погибших в катастрофах пассажиров автобуса, и пьяного водителя этого автобуса, бросившего автобус в горную пропасть. В телах сумасшедших фанатиков, взорвавших себя в толпе детей, и в телах самих невинных детей, разнесенных на атомы взрывом. В телах слепых от неописуемой ненависти диктаторов, убивших одним росчерком пера миллионы людских жизней, и в телах палачей, которые руководствуясь бумажкой с росписью диктатора, привели все эти приговоры в исполнение.
Облака сгущались. Цвет их приобрел грозный серый оттенок, и высоту разорвал рваный луч молнии. На Землю полился дождь. Частицы воды смешивались с земной грязью, давая жизнь цветам и злакам.
Вода смывала все и пропитывала все, все под собой растворяла, превращая мир в болотный бесформенный кисель. Кисель растворил всю планету и всех существ на ней.
Так продолжалось существование всего сущего.