Treyo : Не успев полюбить…

Едва она вышла, поддерживаемая дородной медсестрой, как теплый ветер ударил в лицо. В глазах снова помутнело и её слегка качнуло.
- Сама дойдешь до остановки? – с фальшивой тревогой спросила медсестра.
- Да, спасибо. – Ответила она, понимая, что другого ответа медсестра и не ждала.
- Ну, давай. Аккуратнее в следующий раз.

Слегка покачиваясь, она пошла по аллее ведущей на остановку. Низко опустив голову и прижимая к груди сумочку. Тополиный пух медленно и нудно падал под ноги, норовил попасть в лицо, залеплял глаза – от этого становилось противно. Каждый раз, когда она ощущала его на шее или лице, спина покрывалась мурашками, обнаруживая ещё более противный холодный пот.

Внизу живота не тянуло и не болело, а чувствовалась пустота. Было ощущение, словно её помыли, изнутри, хлоркой. Эта пустота не добавляла лёгкости, а вызывала тревогу. Всё её тело будто ждало чего-то не приятного, страшного. Чего-то мерзкого и противного. Всё сжалось в предвкушении этого, пока не понятного, но определённо неизбежного чувства. «Может это будет просто боль» - успокаивала она себя.

Она добрела до остановки и встала в стороне от людей. Всё также, сжавшаяся в комок, поднимая голову лишь для того, чтобы рассмотреть номер автобуса. Дождавшись автобуса, она уселась, и под мерный звук мотора задремала…

Подходя к двери своей квартиры, она почувствовала мимолётную радость - «наконец добралась, можно расслабиться». Она надеялась, что оказавшись в прохладе квартиры, скинув туфли и упав, на свой родной диван, с неё спадёт всё неприятное. Всё останется там, за дверью. Но этого не произошло. Едва она устроилась и прислушалась к тишине, последовало то, чего так боялось её тело, разум и душа – она услышала безжалостный вопрос:
- Что ты наделала?! – и всё вокруг перевернулось.

В голове, словно, дождём посыпались страшные вопросы, ответы на них были ещё ужаснее, и каждый из них отзывался тоской внутри. В пустоте. Там где ещё несколько часов назад была жизнь. Был разум. Было тело. Был тот, кто мечтал о встрече с ней, тот кто любил её и верил ей.

Она поняла, что прошлой ночью она не могла уснуть не от волнения перед операцией, а от молитвы. От молитвы идущей изнутри. Она поняла, что её будил крик: «Мама не убивай меня. Я буду делать всё, что ты скажешь. Я буду любить тебя, даже если ты не любишь меня. Я хочу жить. Жить ради тебя…».

Теперь было поздно. Она вспомнила, что чётко слышала всё это мозгом, но тот сумел скрыть это от души, которая теперь разрывалась. Слёзы ручьём бежали по щекам, руки интуитивно лежали на животе, а в раскрытых глазах она видела не потолок, куда они были направлены, а лицо маленького ребёнка. Его лицо, смотревшее ей в глаза с наивной детской всепрощающей улыбкой на губах. Он тёр щёку крохотным кулачком, а во взгляде была тоска, по ней, подарившей ему жизнь на эти три недели. Он не знал много это или мало, он был счастлив, что был с мамой. Просто был с ней. И ему было жаль, что это закончилось. Он, словно, винил себя за это, словно, не всё сделал, для того чтобы она успела полюбить его.

Она медленно сделала один шаг к балкону, следующий быстрей и разбежавшись заскочила на сундук стоявший у перила, а с него бросилась вниз.
«- Я иду к тебе моя кровиночка!» - пронеслось в голове.

Душа дёрнулась вверх, но увлекаемая телом рухнула вниз. Туда где она теперь уже никогда не встретит своего ребёнка. Ребёнка, чья душа парит высоко над тем местом, где вечность будет метаться от костра к костру его грешная молодая мать.