rak_rak : Божья коровка

Время остановилось. Всё прежнее, всё привычное было будто не по правде.
Он много раз за текущую бесконечность предпоследней секунды сосредотачивался, и мысленно приказывал себе – проснись. Но сон не кончался.
Кошмар не кончался. Впрочем, это был не кошмар, чего, казалось бы, кошмарного в свободном полёте, когда ты лежишь всем телом на упругой перине вертикальных воздушных потоков, и вихри свистящего ветра ледяными шурупами вворачиваются в барабанные перепонки. Плотная, несущая своей твёрдостью смерть, поверхность земли плавно надвигалась, заслоняя своей всеобъемлющей широтой путь взгляда на горизонт, из-за которого в этот миг ударил во вращающееся небо зелёный луч поглощенного землёй солнца, и нужно было загадывать желание.
Желание. Последняя мысль, рождённая оцепеневшим сознанием, не властным сейчас над раскинувшимся в пространстве телом, уже коснувшимся затылком влажной травы, но почему-то упорно не сминающегося в костлявый фарш под своей приобретённой в полёте огромной массой, неужели я могу это контролировать, подумал он, разглядывая сквозь каплю росы на травинке застывший в прозрачном киселе покорённого времени, мир.
Не было страха, не было удивления факту свершения чуда, это должно было случится, иначе зачем были совершены действия, которые с брызгами вырвали этот клок времени из божьей шкуры, чтобы воплотить его свойства в пользу достижения обычной человеческой мечты.
Действительно, мечта у него была самая обычная, сродная с желанием многих людей, потерпевших в жизни необратимое событие, - мечта была вожделенной, единственной, и самой-самой значимой в исчезающей жизни: вернуть собственное сознание в то время, когда была ещё возможность отменить то, что уже сделано.
- И что, ты думаешь, если время вернуть назад, то ты избавишься от своей линии? – спросила его божья коровка, гротескно искажённая сквозь тугую каплю воды.
Причём тут какая-то линия, подумал человек, ощущая на затылке щекочущую мерзлоту от прикосновения травинок, скорее всего - это просто запредельное буйство разрушающихся от страшного удара об землю нейронов… Не стоит отвечать на заданный собой же вопрос.
- Это не твой вопрос, человек, - отчётливо произнесла божья коровка, и подползла по прогнувшейся под её весом травинке прямо к глазу висящего в воздухе человека, остановившись напротив его зрачка. – Это мой вопрос.
Что происходит, подумал человек, и попытался повернуть голову в сторону. Это не удалось. Хорошо, согласился он, ты предлагаешь мне сделку, сатана?
- Болван, - с разочарованием заявило насекомое. – Я предлагаю тебе продолжить твою человеческую жизнь, но в иной плоскости, а именно: ты избавишь планету от этой самой жизни.
- А смысл? – вслух спросил висящий вверх ногами, вплавленный в воздух человек, соглашаясь с продолжением бреда.
- Смысл тебе нужен? Вот я сейчас шевельну усиками, и ты стукнешься о землю и сдохнешь, будет тебе смысл, – раздражённо предложила божья коровка, и угрожающе задрала пятнистые надкрылья.
- Не надо. Я не хочу.
- Не хочешь. И это правильно, - насекомое выпростало из-под хитина смуглые крылья, и взмыло к сияющей синей пропасти перевёрнутого неба. Кисель времени стал плавиться, тело мягко потянуло к земле. – Живи и действуй.
Ладно, пообещал человек, и в этот миг мир лопнул мыльным радужным пузырём.
***
Глаз сдавливало тупой болью от давящего на него сквозь веко камешка. И это сильно мешало анализировать ощущения прочих частей тела, распластанного на продавленной земле. Чёрт возьми, как интересно, подумал человек, - мысли текли вяло, но сознание было на удивление ясным, и память о всемогущей божьей коровке никуда не делась.
Он попытался пошевелить рукой. Рука подчинилась. Боли не было.
- Это невозможно, - прошептал человек. – Каким…
Земля затряслась от топота нескольких пар бьющих в неё ног; человек перевернулся на живот, и встал на четвереньки.
- Господи, да лежи ты, не двигайся! – истеричный крик резанул по ушам. Человек поморщился, и поднялся с земли, с удивлением разглядывая промятый в почве собственный силуэт.
- Вадик! – этот дрожащий голос был знаком, но Вадим не помнил время и место происхождения этого знакомства. – Ты живой?
Наблюдая финал его падения с края, за которым начиналась свобода, почти все люди предпочли не видеть свершения чуда, отвернувшись или просто закрыв глаза. Но один человек всё-таки продолжил смотреть, и увидел всё то, что никто не должен был увидеть. И лишь он один знал, что выпрямившийся во весь рост мужчина, половина лица которого была разбита в кровь страшным ударом земли, не принадлежит теперь миру живых, что это существо явилось сюда лишь для того, чтобы убить собой всякую жизнь.
Вадим молча поднял перед собой руки, разглядывая свои ладони, будто ища на них следы какого-нибудь чужеродного вещества. Дико улыбнувшись, он простёр правую руку перед собой, и с кончиков побелевших пальцев сорвались бесформенные пульсирующие сгустки зыбкого марева, искривлявшего, подобно отражению во всплеске ртути, всякую материю, попавшуюся на траектории его движения.
Земля вздыбилась волнами, вывернулась закручивающейся в падении, и застывшей волной, структура которой представляла фрактально растянутую текстуру размазанной в пространстве травы и черных нитей вытянутых песчинок, заиндевевших в крошащемся от космического холода воздухе.
Людей, бегущих навстречу, выворачивало и размазывало в воздухе, как мягкий бежево-красный пластилин по графитовой доске, немыслимо выгнутые и потерявшие всякое привычное подобие, задубевшие как камень, части человеческих тел с хрустом падали на преобразившуюся, и такую же окаменевшую землю, раскалываясь на ярко-красные на изломе куски.
Завидя творящуюся чертовщину, люди, стоящие поодаль от места падения, благоразумно бросились прочь, вопя, и не в силах верить случившемуся на их глазах ужасу. Вадим зашипел, оскалился, и отвёл назад локти, согнув руки, как обороняющийся скорпион.
- Сотсиррхх сусиии! – сипло взревел он, и снова ударил по земле выворачивающей пустотой. Корёжащая мир ледяная волна, настигла людей, пребывающих в различных позах: кто-то наполовину влез в салон машины, и его замёрзшая плоть была смешана с землёй и железом, кто-то на бегу с оглядывался назад безумным выражением лица, когда искривлённое пространство сместило вихри событий двигающегося организма, и смяло человеческое тело, как изображение на скомканном полиэтиленовом пакете.
- Ха-ха-ха-ха! – раскатисто загоготал Вадим, полностью подчиняясь воли страшной божьей коровки, и, спотыкаясь об развороченную твёрдую землю, побежал в сторону севшего солнца, испуская во все стороны убийственные волны пространственных возмущений.
– Жжжжжжжж! – он задёргал на бегу согнутыми в локтях руками, имитируя взмахивания крыльев насекомого, и стал подпрыгивать, силясь взлететь. Парашютный костюм на его коленках оттопырился, натянутый острыми сочленениями конечностей, бывших раньше человеческими ногами, которые съежились, и обросли тёмно-коричневым панцирем, спина вздувалась горбом, живот разрастался вширь, становясь плоским, одежда лопалась по швам, лицо затягивалась блестящим чёрным панцирем, разделяясь снизу на два острых, шевелящихся жвала. С шлепками прорвав кожу, из боков существа вылезли две четырёхсуставчатые лапы, а ноги стали укорачиваться, не позволяя бежать вертикально: грохнувшись на брюхо, ужасный Вадим пополз на четвереньках, издавая кряхтящие звуки в трансформирующейся гортани, а когда его проросшие из боков лапы достигли земли, монстр вскинулся, и быстро засеменил по замёрзшей развороченной земле.
Нераскрывшийся парашют волочился за чудищем, мешая бежать: Вадик со скрипом махнул зазубренной хитиновой лапой себе за спину, промораживая и раскалывая капроновые ремни; освободившись, Вадим-божья коровка исторг скрипучее стрекотание, и что есть силы отталкиваясь от земли всеми шестью короткими лапками, запрыгал вверх, вскидывая голову с проросшими на бугристой морде усиками, между фасеточных глаз. Чудовищный Вадик прыгал так, как будто пытаясь заглянуть за край земли, туда, где скрылся нужный всем насекомым, солнечный свет.
Через минуту бегущая по полю огромная божья коровка-антихрист раздвинула створки надкрыльного панциря, разорвав на спине лётный комбинезон, расправила крылья и взлетела ввысь, хлопая застрявшими на хитиновых зазубринах тела лохмотьями человеческой одежды, и оповещая низким гудением мир о его страшной, медленной гибели.