Быпр : Точка пересечения

Литр бензина. Хотя бы литр бензина с капелькой масла – и я спасён. Этого мне хватит, чтобы перетянуть через железную дорогу, а там до леса рукой подать. На опушке меня наверняка заждались, там и бензин, и масло, и кофе…

Вот только в баке сухо, как в Сахаре. Подтекающий топливопровод, встречный ветер и ненужный крюк над рекой – и всё. Параплан лежит в траве, лопасть винта перстом указующим нацелилась в небо, а я на обочине голосую за развитие автотранспорта. Водителям, везущим на дачи домочадцев, рассаду, гамаки, кошек и чёрт знает ещё что, мало дела до человека с канистрой в руке. Как всегда в такие моменты, совесть услужливо напоминает, что сам не без греха – точно так же пролетаю мимо голосующих, вот теперь пожинаю плоды…

Спустя тридцать минут и две сигареты вижу, как из потока автомобилей вываливается нечто, поднимает тучу пыли и останавливается рядом.

– Закурить есть? – чумазая личность в покрытой пылью кожаной куртке с трудом слезает с мотоцикла.

– Найдём. – Я протягиваю ему пачку, а сам с вожделением поглядываю на здоровенный бак его аппарата. Литров двадцать пять, не меньше.

– Чего кукуешь? – Он достаёт из пачки сигарету, прикуривает, закрывшись от ветра, и с наслаждением затягивается.

– Бензину прошу.

– А где твой аппарат? – он оглядывается вокруг, приседает пару раз, разминая затёкшие ноги.

– Вон, в траве.

В глазах под ресницами, припорошенными пылью, загорается искорка интереса.

– Покажи. В воздухе я ваших видел пару раз, а вот на земле…

– Пошли.

Он присаживается перед парамотором, уважительно трогает винт:

– Летаешь, значит… И сколько кубов? А редуктор зачем?

Минут двадцать мы обсуждаем тяговые возможности моего мотора, вернее, обсуждает он – я едва успеваю отвечать на его вопросы. Он с интересом рассматривает экипировку, особенно ему нравятся перчатки: «Говоришь, ветер держат? А кожа на холоде дубеет, у меня вот итальянские, дорогущие, а всё равно потрескались». Потом с багажника мотоцикла снимается рюкзак, на свет появляются консервы, хлеб и бутылка какой-то газировки.

Мы неторопливо беседуем, едим его хлеб и курим мои сигареты. Под шум проносящихся грузовиков течёт разговор, случайный разговор на пересечении горизонтали и вертикали…

– Холодно было, ветер злой какой-то, дождь собирался. После поворота с Ленинградского встал за дальнобойщиком… Тихо за ним, ветра нет, прошёл километров двадцать – чувствую, пригрелся, засыпаю. Рванул на обгон - не рассчитал малость: навстречу «джип» здоровый, летит километров сто сорок… Как протиснулся – сам не знаю. Вот дальнобойщик матерился, наверное, до сих пор уши горят. Он меня от ветра спрятал, а я его так…

– Отошёл от склона, но невысоко, хотел за гребень уйти – да вовремя подумал, что там ротор. Довернул налево, к своим, а свои уже вон где. Высоты нет, почти пешком по ёлкам иду, если бы над просекой не подхватило – свил бы себе гнездо…

Мы рассказываем друг другу истории, а сами думаем о своём – об этом почему-то не принято говорить, можно только догадываться по огонькам в глазах...

"…Уехать в ночь, выскочить из города затемно. Смотреть, как пляшет на асфальте пятно света от фары, всё бледнее и бледнее – уже светает, по обочинам стелется туман, зябко, утренний холодок лезет за шиворот… А впереди посветлело небо, вот-вот встанет солнце – и спешишь ему навстречу, дорога отсвечивает розовым до самого горизонта… Солнце появляется неторопливо, наливается светом, и скоро становится жарко – приходится снимать куртку. Дорога оживает, появляются встречные и попутные – зевающие дачники, продуктовые фургоны, дальнобойщики. Эти торопятся поутру проскочить самые людные места, гонят так, что с дороги сдувает, когда такая махина проносится рядом… Полдень, жара, на заправках вечные ухабы, запах бензина и плохой кофе. Суета на дороге: вроде три полосы, а не протиснешься, неумёхи в полированных авто забили левый ряд, сигналят друг другу… Ближе к вечеру спокойнее, самые торопливые умчались или нашли себе столбы, остались те, кто едет по делу или для души. Солнце садится, ещё часок-другой – и можно приткнуться на обочине, откупорить пиво и вздремнуть – от Питера до Тулы неблизко, и хорошо бы в ночь опять тронуться в путь, а пока закрыть глаза и слышать во сне, как шуршит под колёсами асфальт, и расслабить наконец ладони, в которых ещё осталась дрожь руля…"

"…Смотреть со склона вниз, в долину, в туман, чувствовать щекой утренний ветер… Завтрак на старте: пастуший сыр, такой солёный, что слёзы из глаз, обжигающий кофе – слава человеку, который изобрёл термос! – и ожидание, томительное ожидание. Сад камней: в траве на склоне солнце ласкает древние валуны. В небе вспыхивают первые облачка, сосед защёлкивает карабины и подмигивает в ответ на твой взгляд, где-то в груди щекочет холодком предчувствие удачи… Пора! Выпрямляешься во весь рост и шагаешь грудью навстречу ветру, и шорох крыла за спиной, и щемящий миг, когда нога перестаёт касаться земли… Ветер держит тебя на своих плечах, стропы запели, и улыбается солнце сквозь полупрозрачную ткань крыла. Небо становится ближе, пахнет дикой травой и горячим камнем… И крылья, разноцветные крылья одно за другим взмывают в воздух – нам хватит места для всех, сегодня небо принимает нас радушно…"

Бак доверху залит, топливо сдобрено отличным маслом для двухтактных двигателей. Собеседник мой дёргает ручку стартёра у меня под мышкой, лицо его расплывается в довольной улыбке, когда моторчик, фыркнув раз-другой, заполняет воздух клёкотом. Шумит в ушах воздух, отталкиваемый назад лопастями. Мы уже не слышим друг друга, я показываю жестом, что взлетаю. Он вытягивает вверх большой палец и отступает в сторону. Крыло – в воздух, разбег, газу, газу… С небольшим креном отрываюсь от земли, набираю высоту, разворачиваюсь и прохожу над обочиной. Он смотрит снизу, закрывая глаза рукой от солнца. Машу ему.

Точка пересечения осталась внизу. Разных людей ведут разные дороги. Горизонталь и вертикаль расходятся, возможно, они больше никогда и не пересекутся – ему сейчас налево, а мне вверх… Хотя не пересекаются только параллельные, а для этого они должны быть прямыми – у нас так не бывает… Я так и не узнал, как его зовут.

Надеюсь только, что ему придутся впору перчатки, которые я оставил на сиденье его мотоцикла.