Khristoff : Насекомое. Глава третья.

На уроке я писал сочинение на тему «дом, милый дом» - выражение это позаимствовано из английской пословицы, и на мой взгляд, совершенно не подходит для нашей жизни, потому как сложно назвать милым домом бетонную конуру с неровными досками на полу и сырыми стенами, обклеенными отвратительными обоями и пришпиленными поверх них пошлыми вырезками из журнала «Огонек» и «Смена». Именно такой дом я обнаружил у тети Веры, к которой мы семьей изредка приезжали в гости.
Эта тетя Вера была у нас в семье в роли бедной родственницы. На самом деле она мне была не родная тетя, потому как являлась приемным ребенком в маминой семье. После войны во многих организациях, в том числе и на заводе где трудился мой дед, был организован добровольно-принудительный почин по усыновлению детей, чьи родители погибли в войну. Поскольку дедушка был там директором, то он не мог не взять себе хотя бы парочку сирот, в довесок к своей обожаемой дочке. Одна сирота скоро скончалась от туберкулеза, а тетя Вера выжила. И хотя она никогда не считалась членом нашей семьи дед, тем не менее, вырастил обеих девочек и даже помог тетке получить однокомнатную квартиру в городе и место на заводе, что согласитесь, очень даже немало для неродного ребенка.

В любом случае тетина квартира, какое бы она не произвела на меня впечатление, едва ли могла послужить достойной причиной, для того чтобы не делать заданную работу. В конце концов, я писал сочинение о своем доме, который как раз хорошо подходил к настоящей теме.
Дом, в котором я живу действительно великолепен. Он большой, старый и загадочный.
Вообще, в первоначальном замысле, дом имел очень простые формы. В сущности, это была большая классическая пятистенка, на бетонном основании. Но в таком виде он просуществовал очень недолго. В канун Первой Мировой войны у дома появились новые хозяева – мои прадед и прабабка. Они происходили из старинного рода кубанских казаков, разбогатевших после реформы 1861-го года. Прадед был личностью кипучей, особенно во всяких строительных начинаниях. Именно он первым предпринял попытку построить плотину на Кубани и возвести систему оросительных каналов.

Попытка оказалась неудачной и едва не разорила прадеда. С тех пор он переключил всю свою энергию на строительство дома. Главное и преобладающее значение при строительстве стал размер здания и количество в нем комнат. Прадед мечтал собрать под одной крышей весь наш род, отгородив его высоким забором от внешнего мира, в котором после неудачи с плотиной, а также ранней смертью жены, он полностью разочаровался.

Первым делом, к существующей конструкции он прилепил еще одну, точно такую же, дабы соблюсти необходимую симметрию. После этого между двумя половинами дома прадед приказал прорубить широкий проход и отвести в обе стороны крытые галереи, а на их концах выстроить летние веранды с верхним этажом. Скоро, второй этаж был достроен во всем доме, а на верандах добавили еще третий и сверху водрузили конусную мансарду, стилизуя их под замковые башни. Оставалось возвести парадный колонный вход наподобие древнегреческих портиков и обнести центральную усадьбу всякими хозяйственными постройками, и получилась бы классическое русское дворянское гнездо 18-го века.

Но сделать этого прадед не успел, потому как началась война, на которой ему в одной из лихих кавалерийских атак срубили голову.
А после войны, как известно началась революция, а вместе с ней пришла Гражданская война, голод и тиф. От тифа погибли пять из шести прадедовых детей. Последний не умер только потому, что к этому времени уже был храбрым восемнадцатилетним красноармейцем с наганом и шашкой в руках отстаивающим идеи революции. Сперва на Дальнем Востоке, затем в Крыму, а потом в песках далекого Туркестана, откуда он вернулся домой с кучей одинаковых орденов и одним глазом. Это как можно догадаться был мой дед Фома Игнатьевич.
Не зная чем занять себя в мирной жизни, Фома много пил, постреливая из своего нагана во всех прохожих, коих видел из окон дома. Так он проходил психологическую реабилитацию. А после начался НЭП, и дед, не переставая пить и палить в прохожих, тем не менее поступил на рабочий факультет в строительном институте, женился на одной из преподавательниц и уехал с ней возводить плотины по всей стране. Вернулся он только через десять лет, уже с тремя детьми. Плотины ему строить надоело, да и здоровье, щедро потраченное в Гражданскую войну, давало о себе знать.

Дед решил продолжить строительство дома. Причем его целью было создать общественную коммуну ветеранов Гражданской войны. В соответствии с замыслом, дом должен был иметь еще большее количество комнат, причем каждую из них, по возможности, следовало оборудовать отдельным входом. Чтобы ветераны друг друга саблями не порубали, надо полагать.
Строительство закипело. Со всех концов страны к деду съезжались его однополчане и вместе они начали возводить что-то монструальное, очень схожее с фундаментальными стройками века, в которых они все принимали самое активное участие. Так, всего за полгода, вокруг прежнего дома вырос из кирпича, бетона, дерева, фанеры и песчаного камня, обитый где тесом, где фанерой, где просто крытый листовым железом, огромных размеров сарай, увитый как плющом множеством разных лестниц, начиная от мраморной лестницы главного входа и заканчивая корабельными трапами, тянущихся к пятому этажу, на котором жили ветераны с линкора «Марат».
Несмотря на свою несуразность, дом был назван шедевром советского зодчества и объявлен памятником архитектуры.
Так он и простоял до самого начала Великой войны, пугая своим видом приезжих граждан.
В первые же дни войны на дом обратили свое пристальное внимание летчики люфтваффе. Не знаю, что послужило на то причиной, да только дом в первый же налет разбили до основания, хороня под обломками большинство его героических жителей. В числе немногих уцелевших оказался мой дед. Выбравшись из-под обломков, он взглянул на дымящуюся груду и вздохнул с облегчением, ибо его самого давно тяготила жизнь в каменном монстре.
А потом все было как у всех в нашей стране, кто жил в пределах оперативных карт немецкого командования: ближний тыл, эвакуация, прифронтовая полоса, бои в городе, оккупация, освобождение родной земли, восстановление народного хозяйства.
Дед мой все это время оставался в городе, тогда как другой дед уехал со своим заводом за Урал. К тому времени, они еще не были знакомы друг с другом, но у каждого в кровати пищало по младенцу. Это были, как нетрудно догадаться, мои мама и папа.
В год первой советской денежной реформы они познакомились на лекции по сопромату. Маме очень понравились папины усы, а папе мамина грудь и большие, глубоко посаженные глаза, с едва заметным азиатским разрезом. Папа ее, мой дедушка, в юности своей тоже боролся за дело революции где-то в Азии, но в отличие от деда Фомы, вернулся оттуда не только с кучей одинаковых орденов, но еще и с молодой женой, взятой трофеем в горном селе.
К концу третьего курса они поженились, а ровно через девять месяцев, в марте 1964-года на свет появился и я. Чему несказанно рад.
Дом к тому времени претерпел очередные глобальные изменения. Сразу после войны, моему деду, как командиру партизанского отряда оставили весь наш родовой участок, изъяв только на строительные нужды все обломки прежнего дома. Впрочем, от бомбежки полностью разрушился только его революционный проект гражданской комунны. Старый дом почти не пострадал, только при пожаре сгорели деревянные пролеты галерей и верхний этаж у веранд.
Породнившись семьями, мои деды принялись за новое строительство. Решено было, дабы не привлекать большого внимания, ограничиться постройкой просто «уютного гнездышка». Но как всегда бывает при двоевластии, уютное гнездышко получилось очень странным. Одна его половина, ту, что строил дед Сергей получилась вполне симпатичной и скромной. Был отреставрирован второй этаж, стены обили практичной вагонкой, переложили печь, провели внутреннее отопление и канализацию. Вторая же половина, за строительство которой отвечал дед Фома, очень скоро снова стала обретать формы былого монстра. Дед поставил не два, как на соседней половине, а три этажа сверху. Настроил кучу пристроек, вывел несколько входов, и все комнаты соединил между собой сложнейшей системой коридоров. Неудивительно, что на той половине появились помещения не имеющие окон, а одна комната, вообще оказалась без входа. Так дед и тут прибегнул к очень неожиданному решению – он оборудовал ее люком на крыше, и теперь, чтобы попасть в комнату необходимо было через балкон, по специальному трапу залезть на крышу, а оттуда уже через люк можно было проникнуть внутрь.

В общем, жили мы большей частью на половине, которую построил дед Сергей, вторую же в летнее время сдавали дачникам, а на зиму запирали, оставляя жилыми только примыкающие к нашей половине зимнюю кухню и пару комнат в которой жил сторож Иван и домохозяйка.

Для меня, конечно, вторая половина была нескончаемым путешествием и неиссякаемым источником вдохновения на всевозможные забавы, которыми я развлекал себя долгими зимними вечерами. Летом же, я пополнял там свои запасы насекомых, подглядывал за дачниками и воровал у них в холодильниках колбасу, которую очень люблю, но которую мама категорически запрещает есть, ссылаясь на ее ядовитый состав. Интересно, чтобы сказала она, узнай о моих коктейлях?

Разумеется, в сочинении я все написал гораздо сдержаннее, опуская исторические детали, и описывая в основном, сад позади дома и живую беседку. Гае Генриховне, незачем рассказывать всю историю этого дома, к тому же, я прекрасно знаю, что ожидает прочитать в моих работах пожилая немка. Зачем ее расстраивать и рисковать получить плохую отметку, если никакого труда не составляет набросать десяток предложений размашистым почерком, повествующих о том, как приятно и уютно летом в нашем саду посидеть под старой яблоней и пить чай с клубничным варением. А то, что под этой яблоней зарыт килограмм тараканов - я проводил эксперимент по выведению тараканьей глины – писать необязательно. Людям не нужна вся правда, они предпочитают верить только тому, во что хотят верить, и знать только то, что им хочется знать.

- Ну, Володя, - Гая Генриховна прочитала мое сочинение и довольно посмотрела на свои очки, вертя их перед своим большим, слегка волосатым носом, - Вы сегодня просто молодец! Я Вами горжусь и обязательно дам прочесть это сочинение Вашей маме. Уверена, она будет приятно удивлена Вашими литературными способностями.

Тут я сделал лицо счастливого идиота, дабы соответствовать моменту. Наигравшись с очками и водрузив их на прежнее место, учительница продолжила:
- Володя, на следующем уроке, мы будем писать изложение по картине Чуйкова «Дочь Советской Киргизии». Я прошу Вас заранее подготовиться. Это и будет домашним заданием. А на сегодня все, урок окончен.
Поблагодарив учительницу, я попрощался и вышел в коридор. Через двадцать минут начиналась алгебра, и за эту перемену мне необходимо позвонить Николай Николаевичу.
Я побежал к телефону.