Einsturzende Neubauten : Похую эмоции

Швейцария 1904 года не была похожа ни на одно известное мне тогда место. И даже сейчас, спустя столько лет, я вспоминаю ту весну и понимаю, что настолько необычно и удивительно человек и природа могут сосуществовать только под гнётом вечного холода несходящих альпийских льдов.

В то время я учился на медицинском факультете Цюрихского Университета по специальности «психиатрия». Стипендии, как водится, не хватало, и мне, как и многим другим студентам, лишённым поддержки родителей, в свободное от учёбы время приходилось работать, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.

Сменив несколько неудачных мест, я понял, что из меня, скорее всего, не выйдет ни толкового грузчика, ни дворника, ни, тем более, официанта. Однажды, практически потеряв надежду найти достойную работу, в холле учебного корпуса, я наткнулся на неприметное объявление следующего содержания: “Популярному печатному изданию требуется колумнист, студент, опыт работы несущественен”. Ниже был указан адрес редакции дешевой местной газетёнки с громким названием “Вестник современности”, у входа в которую, я стоял четверть часа спустя.

Еще через полчаса, я уже числился, как сказали бы сейчас, контент-менеджером одной из рубрик, под названием “Die Scherze und die Scherzworte” (рус. аналог «шутки-прибаутки», прим. переводчика). Вакансия досталась мне, насколько я понял, только потому, что я был первым человеком, откликнувшимся на объявление и не отказавшимся от предложенной работы, суть которой заключалась в следующем. Раз в неделю, ближе к её концу, а следовательно, ко времени сдачи в печать очередного номера этого концентрированного шедевра журналистской мысли, я должен был заходить в редакцию и приносить им с десяток свежих, или не очень, анекдотов, весёлых историй, загадок и прочей лабуды, призванной занимать и расслаблять уставшие от непрерывной деятельности умы работяг, шлюх, пьяниц и прочих интеллектуалов. Платили, конечно, не ахти, но на жизнь, в целом, хватало, да и делать не надо было практически ничего. Достаточно было подгадать время окончания рабочего дня, сесть где-нибудь в пабе и прислушаться – юмор окружал тебя, витал среди винных паров и сигаретного дыма, исторгаясь из десятков ртов, погружаясь в десятки ушей.

Однажды, когда в очередной раз я пришел в редакцию, чтобы сдать пару страниц этой ерунды и получить недельный оклад, я заметил, что обычно спокойные и расслабленные журналюги суетятся и заметно нервничают. Увидев, что я вошел, один из них, Макс, быстрым шагом пересёк комнату, подошел ко мне и впервые за всё время нашего знакомства протянул руку для приветствия. Макс вёл рубрику “Философия прогресса”, имел две полосы и очень гордился своими статьями, в стиле “А вот когда мы изобретем машину времени, всё будет совсем, совсе-ем по-другому…”. Меня он, естественно, как, впрочем, и все остальные наши писаки, в серьёз не воспринимал. Для них я был темным обывателем, не способным проникать в мир идей, гнаться за вдохновением, творить и всё такое.
- Слушай, ты, кажется, что-то там насчет психов учишь?
- Психиатрия.
- Не важно. Никогда не понимал, как можно заниматься этой чушью, но, впрочем, не важно.
- Что вам нуж…
- Не перебивай. Этот придурок учёный, такой же как ты, позвонил с утра, согласился дать интервью. Лоренц опять куда-то запропастился, а редактор нам уже все мозги съел, типа надо написать про этого старикана. В общем, ты с ним поговоришь.
- Но я никогда не брал интервью. Я вообще понятия не имею…
- Не важно, он тоже учил это дерьмо, найдёте как-нибудь общий язык.
- Да кто это вообще?
- Да не важно, ну этот, Карл, как его там.. Юнг.

“Не важно, не важно…” - вечно он твердил это своё ”не важно”, будто не было в мире вещей важнее, чем то, о чем говорил этот придурок.

Юнг в то время, работал заместителем главврача Цюрихской психиатрической клиники “Burgholzli” и как раз недавно закончил разработку собственной методики психиатрических исследований – “технику свободных ассоциаций”. Широкой общественности еще не было известно об этом странном, но, вроде бы, действенном методе, когда как мы, студенты-психиатры, конечно, были о нём наслышаны.

Будучи полностью погруженным в работу с пациентами, ученый практически не выходил на контакт с прессой, и то, что он, по каким-то причинам согласился дать интервью этому паршивому куску бумаги, было поистине удивительно. Естественно я волновался.

Встреча должна была состояться вечером этого же дня в клинике. С пяти часов я сидел в приёмной, ожидая, когда, наконец, иссякнет, казалось, бесконечный поток пациентов. Спустя пару часов, когда холл опустел, я набрался смелости и вошел в кабинет к ученому.

Передо мной за столом сидел пожилой мужчина, с рано сформировавшейся лысиной и "докбраун"-сединой в оставшихся волосах. Его лицо отдавало легкой краснотой, а глаза лучились каким-то странным блеском. “Вот он – образ настоящего ученого мужа, энтузиаста науки, светоча современной психиатрии!” - подумал я с восхищением.

- Фред Эберхард, “Вестник современности”, вы назначили интервью на сегодня.
- Мы ебём вас.
- Что, простите?
- Записывайте: мы ебём вас.
- Я не совсем понимаю…
- Зачем, вы думаете, я вас сюда пригласил?
- Я, признаться, и сам был удивлён проявленной вами инициативой. Полагаю, вы созрели для того, чтобы поведать массам о ваших исследованиях, о современной психиатрии в целом.
- О, да, я созрел. Я созрел сегодня в 8:59 утра, когда понял, что за ночь ополовинил литровую бутыль спирта. Когда понял, что через минуту ко мне постучит первый пациент – жирный задрот Фло, которому не даёт даже его собственная жена. Когда понял, что мне нужно будет о чем-то с ним разговаривать, как-то решать его сраные проблемы, причем вести себя надо будет так, чтобы он подумал, что я гений, маг, друг и что мне искренне не похую его неприятности. И, самое главное, я созрел, когда понял, что прекрасно со всем этим справлюсь даже с поллитровкой спирта в желудке. Мы ебем вас.
- Вы пьяны.
- Не скрою.
Поначалу, я был настолько шокирован происходящим, что решил списать всё это на обычную усталость вкупе с чудаческими заскоками гения:
- Я не отниму у вас много времени, всего несколько формальных вопросов и я уйду.
- Валяйте.
- Как долго вы занимаетесь психологией?
- Хуйнёй не занимаюсь.
- Расскажите о своём уникальном методе свободных ассоциаций.
- Бляя… Скажите первое слово, которое сейчас придёт вам на ум. Хуууй!!
- Мм. Ну, простите, “жопа”
- Вы – латентный педераст.
- Что?!
- Остыньте, молодой человек, это наука. Скажите спасибо, что я продиагностировал вас бесплатно.
- Ладно, не важно, – я сам начал говорить как тот идиот из редакции, – насколько я понял, вы любите выпить. Но почему вы, как психолог, не можете остановить себя, ведь это же вредит физическому и умственному здоровью?
- Молодой человек, в наше время ни один грамотный специалист не может принимать пациентов “чистым”. Я работал с Фрейдом, так тот даже “вы хотите об этом поговорить?” без хорошей порции кокаина выговорить не сможет. Среди профессионалов считается, что, ежели вы работаете без “подогрева”, вы, попросту говоря, - шарлатан.
- Но как же, ведь сейчас психиатрия семимильными шагами идёт вперед, постоянно развивается, свершаются открытия…
- Мальчик мой, запомните: психиатрия развивается пропорционально развитию отрасли производства психоактивных веществ. Помяните моё слово, когда наркотики и алкоголь прочно займут свою нишу в социуме, тогда и психология окончательно утвердится как популярная насущная прикладная наука. Более того, если первые канут в небытие, – психология первая последует за ними.
Я не мог больше выслушивать этот бред. Учёный смешал с грязью все мои благородные побуждения, амбиции, желания. Он бесконечно унизил меня, моих однокурсников, преподавателей, известнейших ученых-психологов, в общем – всех тех людей, которых я так уважал. Со слезами на глазах я встал и пошел к двери. Уже собравшись было выйти, я спросил:
- Но ведь вы же, получается, играете с чувствами, эмоциями других людей? Как вы можете быть настолько циничным?
- Да похую мне эти эмоции, – ответил он, и я вышел, в полном отчаянии, проклиная Макса, газету и тот час, когда постучался к Юнгу в кабинет.

Весна в Цюрихе удивительна. Капель, талый снег, солнце – всё это радует до тех пор, пока неожиданно не налетит с горных вершин леденящий, пронизывающий до костей, порыв ветра.

Я отнёс в редакцию подлинную рукопись беседы, за что был незамедлительно уволен редактором и осмеян коллегами. Из прежнего института я ушёл, а дальнейшим призванием своим выбрал журналистику.

Einsturzende Neubauten, 29.09.06, 14:26