Психапатриев : VII

- Бам бурум барам бурум. Дум Дурам Бурам дурум. Рам рам рам Бурум Дурам. Рам дурум Барам Барам! - неприятно обжигая влажным дыханием, прикасаясь губами и слюнявя мочку уха, скрипучим голосом пел некто.
- Иии на хуй – Кондрат, еще не проснувшись, на автомате отмахнулся от назойливого певца рукой и вяло шлепнул себя ладонью по уху.
- Бам бурум барам бурум. Дум Дурам Бурам дурум. Рам рам рам Бурум Дурам. Рам дурум Барам Барам! – не унимался голос, повышая тональность и становясь все громче и громче.
- Блядь, как вы все меня заебали! Идите все на хуй!!! – взвизгнул Кондрат, и в ярости вскочил с кровати.
За окном, словно переваливаясь через серые девятиэтажки, ощерившиеся телеантеннами, медленно, как волна огненной лавы, выплывал кроваво красный рассвет. Кондрат сидел, свесив ноги с кровати и слушал топот ошарашенного сердца. По щеке текла полусонная слюна. Рядом никого не было. Звонил телефон. Это его мерзкую полифонию принял Кондрат за идиотскую песню.
«Этот рассвет больше похож на закат» - подумал Кондрат и нажал на кнопку с нарисованной зеленой трубочкой, и сунул телефон в ухо.
- Шшшшшшшшшш – сказал тот же скрипучий голос певца в телефоне – шшшшшшшш. Семь…
- Чо?!
- Шшшшшшшшшшшш, говорю – повторил певец – Семь.
- Совсем там ебанулись все штоле – проворчал Кондрат в телефон и ткнул отбой. По спине, почему-то пробежали мелкие мурашки, а в животе опустилось чуть ниже что-то тяжелое…

Кондрат впихивал ступню в грязном носке в пыльный ботинок, когда телефон зазвонил опять. Одной рукой он стал возиться с неудобным дверным замком, другой полез в карман за телефоном. На поцарапанном дисплее светилась единственная цифра – 7.
- Хуйня, какая-то – пробормотал Кондрат, запирая дверь, и добавил в трубку - Але?
- Привет, сынок – на конце провода была мать
– Привет, мама.
- Как у вас? Как Людочка?
- Нормально Людочка. Я же говорил, она в Ермаках. У тещи.
Мама в трубке молчала.
- Ало? Ты здесь? – спросил Кондрат.
- Сынок, ты извини. Мы с папой поговорили – слышен был печальный вздох матери – В общем… - Мать сделала МХАТовскую паузу, и Кондрату стало не по себе, а то, что спрятано в животе, недовольно заворочалось. Он опять услышал, как ходит гулкими шагами арестанта сердце в грудной клетке.
- В общем – мать повторялась – Семь. Сынок. Семь…
- Что? Мама, ты о чем? Какие семь? – ошарашено переспросил Кондрат.
- Семь, Кондратик. Вот так – траурно всхлипнула мама в трубку и в динамике как дождевые капли, застукали гудки.
- Мама! Але! Мама! – Кондрат набрал телефон матери.
- Телефон абонента отключен или находится вне зоны обслуживания – сказала мама чужим механическим голосом и, подумав, добавила – Семь.
Ни сотовый, ни рабочий матери, ни домашний родителей не отвечал. Кондрат прислонился к стене спиной и попытался сбить участившееся дыхание. Наконец трубку взял отец:
- Здорово Кондратий! – бодро вступил в разговор папа – случилось чего?
- Папа, что такое семь? Что за ерунду мать говорит? Что вы там решили? Семь чего? Там нормально все у вас? Мне в семь подъехать? Семь рубл… тфу, тысяч занять? Ты знаешь, о чем мама говорила?
- Ничего не понял – папин голос стал серьезнее – какие семь, ты о чем?
- У вас все нормально?
- Все нормально. В субботу на дачу поедем. Ты мне поможешь шифер разгрузить? Мама – на работе. Как Людка?
- Все нормально – выдохнул Кондрат – мама пошутила, наверно. С шифером помогу. Ты только заедь, я у Сереги до сих пор машину не забрал.
- Заеду. Часов в семь жди.
- Во сколько?
- Семь – уточнил отец и положил трубку.

Кондрат шел быстрым шагом по улице. Моросил, как из пульверизатора, мелкий сентябрьский дождь и лицо приятно обдувал слабый ветер. Кондрат опаздывал в контору. Часы, и на руке и на телефоне, несмотря на недавний рассвет, показывали 9:10 утра. Пятнадцатиминутное опоздание. Почти проблема. Кондрат бежал, не обращая внимания на лужи и брызги, летящие от шлепков его ног в прохожих. Опаздывать не хотелось..
Перекресток на Киевской остановил Кондрата светофором и обдал резким звуком проезжающих машин. Чуть сбоку от Кондрата дожидался зеленого света джип. Пацан, лет семи, сидел на запрещенном для детей переднем пассажирском сиденье и показывал Кондрату белесый от мелких белых точек язык. Кондрат сурово нахмурил брови и погрозил ему кулаком. Замолчал зуммер для слепых и джип медленно тронулся с перекрестка. Семилетка закатил от смеха белобрысую голову, резко выпрямился и растопырив пальцы на руках, показал что-то в окно Кондрату - полностью раскрытая кисть на правой, указательный и большой - на левой. Машина уезжала дальше, ребенок облокотившись на спинку сиденья внимательным серьезным взглядом смотрел на Кондрата. «Семь» прочитал Кондрат по губам мальчишки.
Кондрат долго держал на вытянутой руке «фак», направленный в сторону уезжающего пацана. И думал: «Ебаная мистика. Мистика, бля, ебаная. Интересно, он пацан, кацан или мацан?».

Объяснение явлению мальчишки в джипе Кондрат нашел без труда. «Ребенка учат показывать свой возраст. Ребенок показывает свой возраст. Горд от того, что семь. Семь от того, что горд. Пацан сказал – пацан сделал».
В офисе вчерашний день превращался в сегодняшний. Разбросанные по столам бумаги, недопитые кружки с холодным кофе, гудящий вентилятор в окне, сквозь лопасти которого сыпались дождевые капли. Будто люди испарились в один момент, оставив нетронутой обстановку. Было пусто. Кондрат, привыкший к утренней суете в конторе взглянул на часы.
- Ты рано, Кондрат. Семь – в дверях офиса стояла пожилая уборщица, подтягивая перчатки
«Как гандоны» - чуть не сказал Кондрат про перчатки, но промолчал. На часах короткая стрелка отмечала седьмую метку на циферблате.
Длинная стрелка не двигалась минут десять. «Точнее – семь» - испугано пришел к выводу Кондрат. Затем, нехотя, часы все-таки отсчитали минуту. Кондрат облегченно вздохнул и повернулся к монитору. На гладком стекле экрана помадой с блесками была криво выведена цифра.
- Это сон – внятно и как можно громче сказал Кондрат и прислушался к своему голосу. Голос звучал правдоподобно.
- Это сон! Нет такой цифры – еще громче крикнул Кондрат и ударил себя ладонью по щеке. Особых ощущений не было. Кондрат взял со стола булавку и воткнул ее в запястье. Рука дернулась, кисть свело от резкой боли, и Кондрат подвывая заплясал в дерганом танце по кабинету. Острие вошла в руку до конца.
Кондрат осторожно вытащил булавку из кисти. Тонкая струйка крови, нарисовала на запястье 7. Кондрат ухмыльнулся и концом булавки добавил циферке черточку-перекладину. Щелкнул включившийся монитор. На рабочем столе зеленным цветом светилась цифра…

7 рублей за маршрутку. Звоните нам 772581. ЕТ 734 С 70 rus, Супермаркет «Семерочка». Автобус №7. Троллейбус №7. Трамвай №7. 70 рублей за такси. Скидка 7%. 7@yandeps.ru. 777@rumbler.ru , 7777@lisp.ri . Балтийское пиво №7, «Адвентисты седьмого дня приглашают на богослужение». Веселая семь ейка, Невеселая семь ейка. Всем – по семь. Во семь. Про семь. 107,7 FM. 2+5=7, 9-2=7, 6+1=7, 6567-6560=7, 77777777, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь, семь…
Ровными рядами маленькие тяпки-цифры наступали на Кондрата, волокли его по улицам, били в голову, роняли на тротуар. Он считал их, пересчитывал, складывал и непременно получал семерки. Он находил новые семерки на улицах, в номерах домов, в объявлениях, в глазах случайных прохожих. К нему подбегали люди. Шептали, кричали, пели семерку. Рисовали в ее в блокнотах, показывали на пальцах, чертили зонтами в воздухе. Кондрата шатало. Живот бродил. Казалось, сейчас его стошнит, вырвет прямо на тротуар маленькими черненькими семерочками. Странное сумасшествие охватило Кондрата. Его уже начинало беспокоить, когда семерка на момент уходила из вида, и пугало, когда она снова появлялась. Через минуту каждая семерка вызывала у Кондрата уже приступы истерического смеха, и прохожие смотрели на него, как на безумца, брезгливо проговаривая про себя, но так, чтобы Кондрат слышал: «Семь, ох, как есть семь»

Домой Кондрат пришел, перед закатом. Ломая задники, скинул с ног ботинки. Не раздеваясь, проплелся в зал, отхлебнул из бутылки, которую держал в руке и рухнул на кресло. Телевизор включился сам собой:
- Воин переменчив, как ветер, - крестьянин вечен, будто сама земля – говорил один черно-белый косоглазый старик другому черно-белому юноше на фоне черно-белых могил, обдуваемых черно-белым ветром – Кондрат щелкнул переключателем. На другом канале на коне гарцевал Юл Бриннер. Еще. На третьем, стоя на коленях в пустыне Бред Пит доставал из картонной коробки отрезанную голову женщины. Еще. По четвертому шел советский истерн про борьбу с душманами. Кондрат глотнул портвейна и отрубился.

- Привет. Я Конь. Конь со свертком.
- Привет. Я Кондрат.
- У меня проблемы, Кондрат.
- У меня тоже.
- Семь? – Конь ухмыльнулся, достал из зада пачку сигарет и, стукнув копытами о копыто, подкурил.
- Семь – удивился осведомленности Коня Кондрат.
- Семь – это хуйня - Сказал Конь - Вот у меня после авиакатастрофы, совсем жопа.
Конь развернул сверток и показал Кондрату спящего Хомяка.
- Хомяк? – не понял Кондрат – твоя проблема Хомяк?
- Хомячиха – вздохнул Конь – беременная. Докуривать будешь?
- Спасибо – Кондрат взял из копыта Коня пегас – так и в чем проблема?
- Тебе не понять – еще горестней вздохнул Конь и заплакал – мне бы твои проблемы. Пошли к Жопе. Она поможет.
Конь завернул Хомячиху в тряпицу и зашагал в сторону заката. Кондрат поплелся за ним.
Железная Жопа стояла на невысоком холме, поросшем ковылем. Вокруг, как будто разбросанные сеятелем валялись дохлые воробьи.
- Клади воробья и говори проблему – посоветовал Кондрату конь и принялся разматывать сверток.
Кондрат поднял трупик воробья и бросил его в узкую дырку Жопы. Внутри что-то сверкнуло и сфинктер Железной Жопы улыбнулся Кондрату:
- Говори.
- Шесть – зачем-то соврал Кондрат.
- Семь!!! - гневно выкрикнула Жопа и Кондрат проснулся.

На кухне звякала посуда, доносились веселые голоса. За окном светилось начинающееся утро.
«Людка приехала, с матерью» - обрадовался избавлению от одиночества Кондрат, резво вскочил и засеменил на голоса.
На пороге кухни Кондрат застыл от возмущения и удивления. За обеденным столом, покачиваясь на скрипучих стульях и весело похохатывая, сидели четыре неизвестных бабки в платочках и деревянными ложками жрали борщ из эмалированной кастрюли.
- Почему четыре, а не семь!? – глупо отреагировал на ситуацию Кондрат, но тут же нашелся – пошли на хуй отсюда!
Бабки синхронно чокнулись деревянными ложками и вытерли о край скатерти жирные губы. Та, что была ближе всех к Кондрату достала из под стола балалайку и перебрав морщинистыми пальцами по струнам бодро, на мотив новогородской частушки истошно закричала:
- Семь семь семь семь семь семь семь семь!
- Семь семь семь семь семь семь семь семь! – постукивая ложками по столу подтянули за заводилой другие бабки.
«Я окончательно ёбнулся» - резюмировал Кондрат, и со всего маху ткнул ближайшей бабке кулаком в беззубо-добродушное лицо.

- Але, Сынок, Кондрат, ты почему не звонишь?
- Мама! Наконец ты! Я тебя вызвонить второй день не могу! Мамочка, мама! Приезжай. Мне плохо! Я умираю, мамочка. Мамочка, прошу тебя. Семь. Зачем ты сказала семь, мамочка! Мне так плохо. Почему семь, мамочка!? Приедь ко мне. Мне так больно. Я один. Мамочка, я люблю тебя, я сделаю все, что ты попросишь, только не оставляй меня одного. МАМААААААААААААААААААААААААААААА! МАМААААААААААААААА! – Кондрат корчился на полу в припадке. Кондрат пускал носом сопли. Кондрат рыдал во весь голос.
- Семь, сынок. Семь. Кто-то посторонний заржал в трубке – звонок оборвался.

Утро повторялось. За окном, словно переваливаясь через серые девятиэтажки, ощерившиеся телеантеннами, медленно, как волна огненной лавы, выплывал кроваво красный рассвет. Кондрат сидел, свесив ноги с кровати, и слушал топот ошарашенного сердца. По щеке текла полусонная слюна. Рядом никого не было. «Этот рассвет больше похож на закат» - подумал Кондрат. В этот момент, на мгновение, неуловимое человеческому глазу, из рассвета появилась огромная цифра 7 и полностью поглотила Кондрата.

***

- Семеныч, что писать в заключении? – санитар лениво откинулся на спинке стула – и снизу вверх взглянул на паталого-анатома.
- Пиши – Семеныч стянул с рук резиновые перчатки - Как гандоны.
- Чо?
Это я про перчатки. Пиши – повторил Семеныч – Евсеев Кондратий Владимирович. 1977 года рождения. Причина смерти – восемь.
- А может все-таки семь? - чему-то своему хохотнул санитар
- Ты, блядь, идиот? Я сказал восемь. Значит восемь. – отрезал Семеныч и посмотрел на часы.