Мертвый АльпИнист : Бег

Я смотрю, как с неба падает смерть, серыми хлопьями залетая в мое окно. Я закрываю форточку, не давая этим снежинкам апокалипсиса, загадить мой белый сюртук, странно, что в такой момент меня посещают столь банальные мысли. На горизонте пылают зарницы взрывов, словно сошедшие с ума светлячки, они мечутся по кварталам Ист-Энда, неся повсюду смерть. К утру ожидается ядерный удар, уже второй за эту неделю, а только среда. Я беру со стола свой кофе, уже почти остывший, и затягиваюсь сигаретой, оглядывая комнату, куда меня занесла судьба и в которой я прожил уже почти два месяца. Хозяин дома господин Зеррати, улыбчивый итальянец (меня всегда поражала его способность, столь присущая детям, не замечать всей серости этой жизни), сдавал мне ее за 20 долларов в неделю, вчера его забрали. Комната представляет собой четыре стены с решеткой окна, скудная меблировка, безвкусная картина, кто-то из ранних кубистов, ни когда не понимал такого искусства, соседствующая с зеркалом в резной деревянной раме, единственной действительно ценной вещью во всем этом убожестве. Призрачное напоминание о том мире, в котором я когда-то жил, мире без счетчиков Гейгера и бомбардировок, в том мире, убившем меня и давшем рождение тому, кем я сейчас являюсь. Можно много рассказывать о тех временах, а стоит ли бередить прошлое?
Я допил кофе и вернулся к окну, снег все еще идет, раззадоренные ветром снежинки кружат во тьме квартала, оставляя за собой легкое свечение, даже ребенку понятно – они активны. У подъезда стоит машина, еще пять минут назад ее здесь не было, со своего третьего этажа из-за сильного снега я не могу разобрать ее марки и номерного знака, на переднем сидении рядом с шофером кто-то курит, мотор не заглушен – ждут, но что или кого. Снизу доносятся чьи-то голоса, спорят с мадам Лучио, нашей консьержкой. Я невольно улыбаюсь, представляя огромный бюст, колышущийся в такт размахиванию рук, и поток figlio di putta, льющийся в адрес посмевших разбудить сию почтенную даму, ровесницу Муссолини, в столь поздний час. Брань итальянки обрывается глухим выстрелом, затем тишина, звенящая, мимолетная, пробирающая душу и гул шагов на железной лестнице. Машинально я начинаю считать пролеты, на втором у меня уже не остается сомнений относительно цели визита ночных гостей и стук в мою дверь, лишь подтверждает догадку - за мной. Без слов я хватаю со стола свою 92-ю и, выбив телом окно, падаю вниз, моля Бога, если он, конечно, существует, о мягкой посадке. Приземляюсь, проминая крышу какого-то автомобиля, мои мольбы услышаны. Внизу слышится возня, называют мое имя, кто-то пытается выбраться, мое падение заклинило двери, удачная случайность… для меня, но не для пассажиров. Делаю два выстрела сквозь обшивку и, не дожидаясь выстрелов в ответ, ныряю в соседний переулок. Бегу.
Как я устал бежать. Вся моя жизнь это бег. Бег стал моим Смыслом, бег стал моим Уделом, бег стал моей Любовью. Не успев подарить мне что-либо, этот мир отобрал у меня все. Бегу.