не жрет животных, падаль : На моей стороне, ч.1 (аверс)

Как трудно смотреть, когда рядом обрывается чья-то нить. Как-то внезапно, совершенно случайно, без какого-то умысла наблюдать за этим стало моим кратковременным ремеслом. Большие города полны самых экзотический на первый взгляд призваний – конечно, чем больше людей оживляют кирпичную математику улиц, тем больше на карте города появляется места для чьих-то персональных безумий. Хотя, вероятно, не мне судить о степени отклонения того или иного каприза от пресловутой нормы. Странно, что трагедия другого может стать работой для тебя, спасти тебя от голода и вдохновить на продолжение жизни, своей собственной.

«Серебряный серфер» - персонаж комиксов – брошенный, забытый между истлевших станиц герой, скользящий по космическому ветру от одной галактики к другой, чувствуя боль из другого конца вселенной. В нас всех есть что-то общее: чтобы выжить нам нужно что-то забирать у других. Его паруса раздували страдания нуждающихся в помощи незнакомцев, меня же должна была спасти чья-то смерть, произошедшая здесь, на моих руках. На вечный вопрос «что нами движет» каждый отыскивает свой ответ, которому, скорее всего, предстоит стать проклятием.

В каждой жизни есть место для того, чтобы мы смогли разложить ее на составляющие, и, убедившись, что целое не равно сумме частей, бросить попытки и продолжать просто жить не задумываясь. В тот день, буквально выброшенный из дома, с жалкими пожитками, не успев обрасти привычными атрибутами оседлой жизни горожанина, я пытался понять что плохо, а что хорошо в моем нынешнем состоянии. Принятое решение должно было стать отправной точкой для следующего шага – проще понять как жить дальше если выяснить в чем была допущена ошибка в жизни предыдущей. Та жизнь стала предыдущей, прожитой как-то совсем неожиданно, поэтому и размышления над ее осколками были заполнены какой-то паникерской истерией, пониманием безвыходности и почти физическим желанием бежать.

Бывало ли с вами так, что, зажигая новую сигарету и вдыхая ее первый дым, вы думали о том, что в месте с ней в вашем рту тлеют все ваши средства к выживанию. Инстинктивно, не задумываясь, вы смотрели бы в открытую мятую пачку и по оставшимся в ней сигаретам определяли сколько минут, часов жизни вам осталось. Ни одни часы не могут показывать время вперед, а вот мятая пачка сигарет с крошками табака на опустевшем дне, может. Момент, когда она окончательно опустеет, заставит вас с нежеланием вспомнить, что вместе с ней опустели ваши карманы, а решения всех проблем так и не случилось. Вопросы стоят также остро, а вам осталось только вопреки своей воли отказаться от того, к чему вы были так привычны и без чего не представляли ни один из дней своей предыдущей жизни.

Он появился неожиданно, казалось он так и сидел здесь, на этой скамейке в прозрачном осеннем парке еще до того как я пришел сюда открывать и закрывать картонную крышку своих впередидущих часов. Я обратил на него внимание только тогда, когда он, укутавшись в плащ с высоким воротом, вдруг согнулся в разрывающем тишину приступе жуткого кашля.

Старик, рядом с которым первое, что приходит в голову, это желание отсесть подальше, чтобы не стать свидетелем внезапной и скоротечной кончины. Какое-то брезгливое чувство, так, как будто прикурил сигарету не тем концом, смесь едкого привкуса, необходимости выбросить совсем новую сигарету, недоумение по поводу собственной невнимательности и еще тысячи незначительных элементов, составляющих это странное ощущение, вызванное сейчас задыхающимся в кашле стариком.

- Не удивляйтесь, молодой человек, эта болезнь совсем меня доконала – старик обращался ко мне своим шуршащим полиэтиленовым шепотом, несмотря на то, что я отвернулся и всячески демонстрировал свою незаинтересованность его состоянием. Казалось бы, язык жестов довольно красноречив, и стоило бы прекратить даже не начатый диалог, но унылый старик вопреки всему продолжал:

- знаете ли, я в том возрасте, когда ответить на вопрос «что мне дороже: моя жизнь или эти непрерывные мучения» становится совсем уж сложно. Однако, вы знаете – старик прищурился и пристально взглянул на меня так, как будто собирался посвятить меня в свою бережно хранимую тайну – я все таки должен…

Ситуация, в которой я находился на момент встречи с проникновенным старикашкой, на мой взгляд, вполне оправдывала мое ленивое нежелание даже думать о жизни, верить в ее смысл и даже противиться сомнениям в необходимости ее продолжать. Видимо, поэтому устойчивое желание старика жить дальше, находясь, судя по всему, в еще более плачевном положении, чем мое, меня заинтересовало. Не сказать, что совсем без иронии, но я переспросил старика, наконец обнаружив свое присутствие:

- Зачем?
Скомканный в своем плаще дед, раздавленный изнутри своим утробным кашлем, с прозрачными веками и бледной кожей покрытой пятнами, внезапно оживился, ощутив что его монолог наконец разделили. Пробежав по мне суетливым взглядом вдавленных рядом с переносицей мышиных бусин серых глаз, он внезапно спросил теряющимся где-то в воротнике голосом:

- вы верите в Бога? – пальцем, похожим на полоску вяленного мяса с ногтем желтого цвета обглоданной кости, указывая на блестевший у меня на шее дешевый крест.
- ну да, - удивившись радикальной смене тем, ответил я и что бы не выглядеть попавшим в тупик, добавил – а вы?
- верю ли я в то, что кто-то наверху планирует каждый мой день… - старик усмехнулся, а точнее издал какой-то тонущий и захлебывающийся в хрипе смешок, казалось, из самих набитых табачным дымом и следами разложения, легких – нет, конечно, нет…
Я верю в то, что каждый день Он, - когда его разбитые морщинами губы прошелестели это слово, пожелтевшие как папиросная бумага глаза закатились к небу над нами – ведет меня в свой сад…

когда из стариков помимо привычного песка, вонючих слюней из беззубого рта, начинают сыпаться слова типа «сад», мне становится совсем не по себе. Стареть в такие минуты не хочется совсем. Картина ясная: дряхлеющий демагог, чувствуя как с каждым днем его становится все меньше, а отбрасываемая им тень все прозрачнее, ищет случайных свидетелей его очередной исповеди. Едва появившийся интерес к нашей беседе исчез, уступив место прежнему отвращению, которым мы привыкли одаривать, тех, кто по нашему мнению, не может нас заинтересовать…

- а ведь он и есть сад – не унимался старик, отчаянно цепляясь за мое ускользающее внимание
- да, но он еще и садовник
- Вы правы, молодой человек, мне кажется, что всю свою жизнь я потратил на то, чтобы застать его за работой в этом саду – с каждым словом его голос становился тише, пока совсем не скрылся в черных складках мешковатого плаща. Искромсанной болезненно белой салфеткой его бледное лицо как будто было наспех запихано в почти безупречный футляр его черного плаща.

- Для этого вы и живете? – насмешливо спросил я, решив этим подчеркнуто надменным вопросом заставить его замолчать.
- я живу ради цели, цели, ради которой прожил столько лет, сколько Вам и не снилось – глядя на борозды морщин, испещрявших песочные силуэты его гладкого лица, я охотно верил этим словам -
я не могу все бросить просто так, не добившись своего…

Он закашлялся, замолчал, тем самым, поставив точку в своей тираде или просто забыв на чем остановился. Странная особенность: его почти отсутствующие на лице губы начинали свое неряшливое шевеление еще до того, как изо рта как-то неловко вываливались первые звуки – он снова заговорил, когда я было уже поверил, что говорить нам больше не о чем:

- Вы должны мне помочь, молодой человек – даже эти мельчайшие бусины его выбеленных катарактой глаз сейчас казались больше, налитые какими-то гротескно неестественными слезами. Наигранность.
- Вы должны мне помочь дожить…
Казалось, что прекратить эту давно наскучившую беседу уже было невозможно. Что еще я должен сделать, я и так сижу и слушаю его бред в момент, когда жизнь моя треснула напополам.

- чем, чем я могу Вам помочь? – с нескрываемым раздражением спросил я.
- не злитесь, я прекрасно вас понимаю – заискивающе промямлил старик – мне бы тоже не хотелось бы тратить свою молодость, даже секунду на стареющего прямо на глазах маразматика. Однако, прошу принять во внимание, что Ваша услуга, если вы согласитесь мне помочь, будет оплачена… причем щедро – старик выдержал паузу, до краев наполненную моими сомнениями
- чем я могу вам помочь?
Старик облегченно вздохнул, будто дело уже было в шляпе, и кряхтя приблизившись к моему уху, произнес:

- Видите ли, молодой человек, я приехал в этот город совсем ненадолго, только для одного – я приехал умереть здесь.

Вот моя жаргонная передовица, первая статья в номере, кишащем незаконченными разговорами.
Материал для исследований и получения странных изощренных удовольствий.
Шоу обрезков, коротких недосказанных фраз.
Стереофоническое звучание внутри только одной головы.

- зачем вы рассказываете об этом мне? – мой вопрос слишком предсказуем для него, поэтому он практически не снижая темпа, продолжает свой рассказ, как будто я и не спрашивал ничего, не говорил не слова:
- вы поможете мне свести последние счеты, закончить пару дел, которые не в состоянии завершить сам. Нет, не беспокойтесь, я не попрошу вас о чем-то преступном, и уж упаси Господь, не стану просить вас об эфтоназии... Время возьмет все само… У меня будет к вам всего две просьбы – как в грошовой оперетте, старик решил под самый финал, накалить атмосферу, неловко сжатой в пружину интригой, и на мгновение замолчал, чтобы потом все сразу выложить:

- Вы погуляете со мной по городу, зайдете со мной в одну галерею и навестите одну персону, которою я вам укажу позже.

Зачем я это слушаю – вопрос не прозвучал, но привкус опасений уже скривил мой рот. Явно настала пора собрать свои пожитки и мило распрощаться со стариком. Старик не позволил этому сценарию развиться, обнаружив мои первые движения в сторону и схватив мою ладонь своей высохшей рукой, от которой по телу пробежал озноб, как будто испачкался в мелко помолотой муке или извозился в извести или песке. Его глаза, наполненные то ли слезами, то ли просто оплывшие от старости уставились на меня с мольбой и проклятиями одновременно:

- я заплачу вам – прокряхтел старик, чувствуя, как теряет очередного и, видимо, уже не первого слушателя: я заплачу тебе – продолжал шептать он, запутываясь в своем клокочущем шепоте.

- Чем? – насмешкой прозвучал мой праздный вопрос
- У меня здесь огромная квартира и ни одного наследника, я подпишу завещание на тебя сейчас же у нотариуса. Прямо сейчас я отдам тебе все, что у меня осталось, если ты поклянешься, что исполнишь мою просьбу.

Он не так уж много просит – подумалось мне. Я не долго думал, особенно после того, как старик зашелестел бумагами, извлеченными из потасканного портфеля, лежавшего рядом на лавке. Бумаги были подготовлены давно, это сразу бросалось в глаза – хрупкая, пожелтевшая по краям бумага. Этот портфель, видимо, был всем, что старик привез с собой в этот город. Говорят, эскимосы, чувствуя приближение смерти, просто садятся в лодку, отталкиваются от холодеющего с каждым вздохом берега и уплывают куда-то в холод. Туда, откуда не возвращаются. Старик явно намеревался совершить подобный поход. Там, куда они уходят, не понадобятся никакие вещи. Их задача не выжить, а поскорее умереть.

- Хорошо – я согласился, держа в руках переданные им бумаги. Дарственная, подпись, дата, пустые строчки с моим именем и паспортными данными. Волоча его на согнутой в локте руке, мы направились к нотариусу по первому объявлению из газеты, которую я нашел тут же рядом, брошенной или забытой. Короткая формальность, любопытство юриста и его взгляд, когда мы уже стояли у дверей на выходе, такой, как будто он подозревал меня в корысти, в обмане, мошенничестве. Ему же невдомек, что я рисковал стать жертвой аферы не меньше, чем старикашка, которому и так вскоре будет все равно. Все хотят быть в конце пищевой цепи, в самом ее конце, там, где забываешь вкус падали.

Часы утомляющих прогулок по пустеющему вечернему городу, пронизанному насквозь даже не ветром, а каким-то сквозняком, несущимся от одного открытого окна к другому. Вспышки запахов то тут, то там. Изогнутые линии, как будто брошенных столетия назад переулков, кашляющие штукатуркой искривленные стены, следы разложения на изъеденной краске – все это форма, наполненная запахами подгорающей пищи, кастрюльным лязгом, хлопающими дверями, защелкивающимися щеколдами, гниющим мусором и криками растворенными в немоте лестничных клеток. Подальше от центральных улиц с их кипящим маревом от холодных взглядов, неприветливых улыбок и брошенных вслед взглядов. Здесь, где как будто обратная сторона блеска, здесь, где изнанка жизни, он ведет меня, указывая негнущимся пальцем следующий поворот в еще более глубокое болото быта, где все еще развешивают постиранное белье на веревках во дворе.

- Вы говорили о том, что как будто пытаетесь встретится с Богом, зачем вам это? Живите себе спокойно
- Молодой человек, видите ли, Бог есть закон жизни… всю свою жизнь я испещрил попытками найти этот закон, объяснить все происходящее и суметь управлять этим, так как пытались многие... Я прошел разные дороги, посвятил себя изучению разных текстов, от учения каббалы, до египетских манускриптов, от квантовой механики до Талмуда – я везде искал ответ.
- ну и как, нашли?
- нет, разумеется, но иногда мне кажется, что ответ содержится не в буквах и цифрах, а где-то здесь рядом, там, где течет жизнь… но все-таки я ничего не нашел… - старик обреченно вздохнул и, как мне показалось, повис на моей руке еще большей тяжестью. Подписанные им недавно бумаги, сложенные у меня кармане, заставляли меня это терпеть.
- вы все еще ищите? – зачем-то спросил я.
- да, возможно, я приехал сюда в этот город, чтобы попытаться в последний раз. Давай-ка я тебе кое-что покажу – старик обращался ко мне то на «вы», то на «ты» - чем окончательно запутывал меня и в без того бессвязной беседе.

***продолжение следует
__________________________________________
не жрите жывотных - они вас тоже не любят