HЕФЕРТИТИ : Маша и медведь

Борису Пильняку, с бесконечным восхищением, уважением и прощением.

Отдельное спасибо Фениксс за великолепную иллюстрацию.

Во все стороны на сотни верст, - шли леса, дремучие, непроходимые, вечные. Среди лесов могучей водяной массой, щетинясь стальными волнами, упрямо стремилась к северному морю огромная река. Зимой, студёные морозы сковывали льдом её великую силу. Снег лежал твёрдый и синий. Только на три часа поднимался свет; остальное время была ночь. Тяжёлое небо низко спускалось к земле. Вдоль реки стояли сёла. На берегу лежали неуклюжие, бурые лодки. Избы смотрели слепыми окнами. Рядом сохли сети. Людей, которые здесь жили, кормила река и лес.
Весною река разливалась: широко, свободно и мощно. Стаивали снега. Небо поднималось выше и синело, а в сумерки оно было зеленовато-зыбким c манящей грустью. В тайге, после зимнего сна, просыпалась жизнь, заполняя всё вокруг весенней радостью нового рождения. Свежий, крепкий запах, пробуждающейся молодой жизни дурманом кружил голову. Вечером, когда воздух всё ещё оставался мягким и тёплым, на обрыве собирались девушки петь песни и водить хороводы. После охоты, из тайги, приходили парни и тоже собирались здесь.
Круто падал яр к шелестящей внизу реке. На вершине обрыва, сбившись в тесную кучу, сидели девушки. Были они в ярких платьях, все крепкие и ядрёные; пели они грустные и широкие старинные песни. А парни стояли тёмными, настороженными силуэтами вокруг девушек, точно так же как самцы на лесных звериных токах. Парни из разных сёл были как звери из разных стай.
У гулянок был свой закон.
Приходили парни и выбирали себе жён, споря за них и враждуя друг с другом; а девушки были безразличны и во всём подчинялись мужчинам. Спорили, ругались и бились парни, и тот, кто побеждал, - тот первым выбирал себе жену. И тогда они, он и она, уходили с гулянок.
Марье было двадцать лет, и она пошла на откос.
Удивительно было сложено ее высокое, тяжёлое немного тело, с крепкими мышцами и матово-белой кожей. Грудь её, живот, спина, бедра, ноги очерчивались резко – крепко, упруго и выпукло. Высоко поднималась круглая, широкая грудь. У неё были очень черные тяжелые косы, брови и ресницы. Черны, влажны, с глубокими зрачками были глаза. Щёки румянились. А губы были мягкими, звериными, красными и очень большими. Ходила она всегда, медленно переставляя высокие свои, сильные ноги и едва покачивая упругие бёдра.
Марья забивалась в кучу девушек, и тоже пела. Шла песня, расходилась широкими и светлыми кругами, и в нее, в песню, уходило всё. Закрывались истомно глаза. Ныло сладкой болью молодое, жаркое тело. И Марья вся уходила в песню и пела; и вздрагивала лишь при возбуждённых, резких голосах парней.
А потом дома, в душной клети ложилась Марья на свою постель; закидывала одну руку за голову, отчего высоко поднималась её грудь; вытягивала ноги; открывала широко темные, туманные глаза, сжимала губы и, отчаянно и страстно ласкала себя везде, доводя до исступления и протяжного стона, забываясь после беспокойным, тревожным сном.
Иван жил в лесу. У озера. Близко подвинулась тайга: к самому дому протянули лесные свои лапы тёмно зелёные, буростволые кедры и сосны. Дом с бревенчатыми стенами, с белыми некрашеными потолком и полами, сделанный из огромных сосен, весь завален был шкурами медведей, лосей, волков, песца, горностая. Висели шкуры на стенах и лежали на полу. На столах лежали порох, дробь, картечь. В углах были свалены силки, петли, капканы. Висели ружья. Было две комнаты и кухня. В одной из комнат посредине стоял стол, самодельный и большой, и около него низкая кровать, покрытая медвежьей шкурой. В этой комнате жил Иван, в другой комнате жил медведь Ефим.
Дома Иван лежал на своей медвежьей постели, долго и неподвижно, прислушиваясь к большому своему телу, к тому как живёт оно, как течёт в нём крепкая кровь. К нему подходил медведь Ефим, клал ему на грудь тяжёлые свои лапы и дружелюбно нюхал его тело. В окна глядела тайга.
Был Иван высок, кряжист и широкоплеч, с чёрными глазами, большими, спокойными и добрыми. Пахло от него тайгой, здорово и крепко.
Ефим был молод и, как все молодые звери, - нелеп и глуп. Он ходил вразвалку и часто озорничал: грыз сети и шкуры, ломал силки, слизывал порох. Тогда Иван Ефима наказывал, - драл. А Ефим переваливался на спину, делал наивные глаза и жалобно повизгивал.
Иван пошёл на яр к девушкам. Сельские парни встретили его зло и стали смеяться над ним. Но когда стали с ним биться, то никто не смог устоять против Ивана. Иван выбрал Марью и увёл её к себе в дом, и Марья стала женой Ивана.
Ефим встретил Марью не дружелюбно. Когда он увидел её первый раз, то зарычал, скалясь, и ударил её лапой. Иван за это его высек, и медведь стих. Потом Марья с ним сдружилась.
Ночи были короткими, белыми, когда казалось, что неба нет совсем: растворялось оно в бледной мгле. Когда приходила безнебная ночь, Иван шёл к Марье. Марья не хотела думать, её мысли ворочались, как огромные, тяжёлые камни, - медленно и неуклюже. Марья чуяла. Она вся отдавалась Ивану-мужу, и бледными, белыми ночами, жаркая, пахнущая телом, разметавшись на своей медвежьей шкуре, она принимала Ивана; и отдавалась ему вся, желая раствориться в нём, в его силе и страсти, отдавая свою страсть. “Ваня - муж мой”- горячо шептала она и в ответ слышала: “Маша - жена моя”.
Пришла зима.
Снег лежал глубокими пластами, был он синим – днём и ночью – и лиловым при коротких закатах и восходах. Солнце, бледное и немощное, едва всходя над горизонтом, поднималось на три часа, казалось далёким и чужим. Остальное время была ночь. Ночами зыбкими стрелами лучилось северное сияние. Мороз стоял молочно-белым туманом. Была тишина пустыни, которая говорила о смерти.
Иван утренними лиловыми рассветами, когда стояла на юго-западе круглая луна, уходил на лыжах, с винтовкой и финским ножом в тайгу. В мёртвых беззвучных снегах шёл Ваня от капкана к капкану, от силка к силку, глушил зверя. Стрелял, и долго в безмолвии плясало эхо.
Вечером, разрезал рыбу и мясо, кидал куски медведю, сам ел, мылся ледяною водой и садился около Маши, - большой, кряжистый, широко расставив сильные свои ноги и тяжело опустив на колени руки, от него тесно становилось в комнате. Потом Ваня поднимался со своей скамьи, нежно и крепко брал Машу на руки и относил в постель. Гасла лампа, и во мраке теплились тихо глаза Ефима.
Ефим за зиму вырос и стал таким, каким бывают взрослые медведи: cумрачно-серьёзным, тяжёлым и неуклюже-ловким.
Весною таял снег, и тайга наполнялась звонкими звуками и яркими красками. Терпкий запах пробуждающейся жизни был разлит в ещё морозном, прозрачном воздухе. Ваня стал подолгу пропадать в тайге. Маша люто скучала без мужа. Ей смертельно не хватало его мужской силы и страсти. Её сильное, молодое тело ныло, и было переполнено бабьей тоской и жаждой. Что бы как-то унять себя Маша снова вспомнила про свои ласки. Однажды, когда она отчаянно и исступленно, усмиряла свою плоть, вдруг, почуяла на себе чей-то взгляд. Около стоял медведь, и особенно, понимающе и строго смотрел добродушно-сумрачными своими глазами. Маша хотела прогнать его, но внезапно Ефим стал лизать её; язык длинный, сильный, стремительный – везде проникал. Бурно задышала, заохала, зашлась Машенька в сладости и истоме. А Ефимка старательно, не на миг не останавливаясь, делал своё дело так, что аж слюни текли от усердия. В этот день забыла Маша про своего мужа – не нужен был он ей.
Ефимка стал Машиным любимцем. Любо ей было втирать в свои набухшие, тяжёлые груди дикий мёд или брать жмень лесной малины и давить в себя её душистый, терпкий сок, а потом звать медведя. Чёрной, косматой горой появлялся Ефим, урчал, осторожно подползал к Машеньке, заискивающе глядел в глаза и всё делал, так как желала его хозяйка.
Шли долгие летние дни. Вот вернулся зверолов Иван раньше с охоты и застал Машу с медведем. Завыл от дикой обиды Иван, достал финский нож и бросился к Ефиму и хотел убить его, да только не учёл он, что это уже был не тот молодой и игривый медведь, которого он сам выходил и вырастил, а было перед ним огромное, свирепое чудище. И сцепились зверь и человек, в смертельной схватке, а рядом стояла нагая Маша и жадно смотрела, как из-за неё схлестнулись две природы, две силы. Да только, куда человеку против зверя. И вот уже сомкнулись медвежьи клыки на человеческой глотке, пару раз дёрнулось тело Ивана, обмякло и замерло, чтобы навсегда лишиться, такой сильной и такой чудесной жизни. Тогда встал Ефим над убитым им человеком и холодным взглядом посмотрел Маше в глаза. А она усмехнулась, легла на спину и поманила победителя. Медведь встал на задние лапы и косолапо подошёл. Потом зарычал, оскалив пасть. Ну и пасть, подумала Маша, а внутри, всю её наполняя диким восторгом, уже мощно и властно двигался зверь. Это продолжалось долго, бесконечно долго. Человечье и звериное сплеталось в тугой узор и всё вокруг замерло и казалось, что само время остановилось. Потом Машенька лениво и блаженно вытянулась на кровати, и равнодушно взирала, как медведь обгладывал кости её мужа.
Так стала Маша женой зверя. Мир вокруг преобразился. В нём, вдруг, оказалось огромное количество новых запахов и звуков. Теперь Ефим всегда был рядом с Машенькой, чутко угадывая все её желания и выполняя все её капризы. Маша чувствовала, как каждый миг наполняет её дикой, первобытной силой, от сладко и радостно становилось её телу.
Одно только, было плохо – не умел Ефим говорить. Люто тосковала Машенька по живой, человечьей речи. Но и тут зверь не подкачал, сумел угодить своей хозяюшке. Проснулась как-то Машенька, от шума: кто-то громко стучал в дверь. Пошла отпирать, а там мужичёк стоит, охотник, весь бледный, помятый, просит от медведя сберечь. Оказалось, что Ефимка, выследил охотничка, придушил слегка, и погнал к Машиному домику. Вот уж рада была Машенька гостю, нарядилась в свой красный сарафан, стол богатый накрыла, разговоры с ним душевные вела, а потом любила его до смерти.
Гости стали желанным Машиным гостинцем. Только она затоскует, закручинится, глядь, а Ефим нового приводит. Страсть как любила Машенька с гостями в разные игры играть. А самой любимой была игра в догонялки. Просты её правила, должен был гость, а были они почти все звероловы, парнями крепкими, сноровистыми, от Ефимки убежать, в лесу, на дереве или в озере схорониться. Тогда отпускали гостя по добру по здорову. Ну а если Ефимка того догонял, то будь добр иди к Маше, выполняй её желания. Никто от зверя не убегал. Куда там. Поиграется Ефимушка с охотничком в кошки-мышки, повеселит Машу, потом придушит слегка: нос или ухо оторвёт; мужичёк сам к Машеньке на коленях ползёт, прощения просит. Маша успокаивала беднягу; по головушке гладила, слова ласковые говорила, потом ноги сильные свои раздвигала, голову охотничка к себе пускала, все понимали, что делать нужно, лизали не хуже Ефимушки, а тут и он сзади к охотничку пристраивался, сжимал беднягу своими могучими лапами с огромными когтями, чтобы тот даже пошевелиться не мог, входил в него и всё ему внутри рвал. Ох и сладко тогда становилось Машеньке, ох и радастно. Вся полянка за домиком, была устлана косточками охотничков.
Однажды привёл Ефим юношу, почти мальчика, волосы льняные, глаза синие, худенький, стройный, как стебелёк. Обомлела Машенька, от красоты такой запредельной, смотрит зачарованно, слово вымолвить не может. А у мальчика ужас в глазах плещется, дрожит весь. Стала она утешать его, угощать вкусно, медведя прогнала. Мальчик успокоился немного и домой запросился. Тогда подошла к нему Машенька, улыбнулась ему ласково, потёрлась об него своими литыми грудями, прижала его к своему сильному, упругому телу, мальчик задрожал весь, глаза от волнения влажными стали. Маша тихонько, раздевать его стала; кожа нежная, тонкая, шёлковая, Маша тоже влажная, мальчика ласкает, а тот совсем неумеха, тычется в неё, как щенок, первый с ним это случилось. Стала Машенька осторожно учить его всему, быстро он освоился, во вкус вошёл, да при такой учительнице, как не войти. А Маша дивиться на своего мальчика, приручает его, Колокольчиком кличет, своей силой и бабьей радостью с ним делится.
Стал Колокольчик с Машенькой жить. Та нарадоваться на него не может, все желания его выполняет, все пылинки с него сдувает. Любуется, а налюбоваться не может. Про медведя совсем забыла, иногда только бегает к нему и заставляет жёстко себя иметь. А так все мысли о Колокольчике. Страсть как нравилось Машеньке ласкать своего мальчика, играть его прекрасным юношеским телом: зацеловать его всего, вылизать его везде, зажечь его своим желанием, потом сесть на него сверху, чуть-чуть прижать тяжестью своих ног, положить его руки на свои тяжёлые груди, взять его и чувствовать в себе его юную нежную плоть.
В то утро всё было как всегда. Машенька любилась со своим Колокольчиком, тот уже трижды отдавал себя Маше, а она всё никак не могла насытиться. У того уже сил никаких не осталось, сердечко бьётся, вена на тонкой шейке пульсирует. Тут не выдержала Маша впилась зубами в своего мальчика, перегрызла ему вену, кровь так и хлынула. Сладко забился мальчик под Машенькой всего ей себя отдавая. Тогда перегрызла Машенька горло своему мальчику, чтобы ближе быть к нему и жадно пила его кровь, а когда насытилась, то стала втирать в себя кровь Колокольчика, как раньше втирала в себя дикий мёд, а потом позвала медведя и долго и жадно ему отдавалась. А потом они вместе с Ефимушкой, урча и чавкая, жрали тело Колокольчика. А потом снова зверь входил в неё. И казалось Машеньке, что только так должно и быть. Что так правильно. И что так будет бесконечно.