shot : Первомай

Не раз и не два за прошедшую неделю вспоминал я сакраментальную шутку про долгую новогоднюю ночь с тридцать первого по четырнадцатое. Майские взяли меня первым числом за бездумную голову, а девятым — за ноги, набулькали под резьбу шеи Baccardi с тоником и Тверской Горькой с вишневым соком, щедро сыпанули вперемешку друзьями, и подругами, и блядями, и случайными знакомыми, и старыми связями, и черт его только еще знает чем, крепко встряхнули вязкую смесь, хлопнули в высокий бокал и метко насадили на краешек зеленую вишенку солнца, и Волгу, и вкусную весеннюю пыль подметенных клешами аллей, и переулков, и проходных дворов, и центральных улиц. Лениво рассекаю праздничный строй ветеранов, слабо сжимающих в дрожащих старческих клешнях тонкие ладошки счастливых участием правнуков, и в плеере, релаксируя, потягивается Manu Chao, и жмурюсь от солнечных бликов на стеклах машин, окнах домов, пиво холодит руки, и слабо доносящемуся из горсада гимну великого Союза пульсом стучится в унисон катастрофически не попадавший при жизни в ногу великий панкер Бродский («…лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик!»).
И ночь, и распахнутый ноут на коленках, ноги на столике летней кафешки на набережной, молодое вино, и, не ощущая привычных спазмов вдохновения, одним подрагиванием пальцев колдую стихи по строфе за лихорадочную затяжку. И минералка на Трехсвятской, и напрочь убивающий похмелье грибной суп в «Бо», и утреннее каппучино в «Фортуне», и пиво в «Виктории», и вдумчивый обед в «Винах Ставрополья», и ужин в «Фортуне» же, и бильярд в прокуренном «Спорт», и танцпол в «Диско 80-х», и божественно хриплый, седой маэстро в «Сити», и номер в «Заре», и путаешься пальцами в мятых кудрях новой синеглазки, дрожащей в оргазме, тихонько кричащей. О! И мы молоды и беспечны, и светлы, лайф форева, сколько уж лет вместе, и кучка наша могуча, и хуй нас развела та жизнь, про которую умудренно покачивали головами родители, и жены, и преподы, и начальство. И хуй разведет, сука!
И — кусками.
На выцыганенном у безымянного мальчика скейте, благоухая пивом, полетел вдоль Чайковского. В районе Детского Мира, потеряв управление, слетел с тротуара на проезжую часть и, нечленораздельно вопя, понесся между машинами. Движение на перекрестке встало. Регулировщик, неуставно разинув рот, превратился в изваяние себя. А в чертов скейт как будто вселился бес. Как затормозить эту хреновину на колесах, я и понятия не имел. Ситуацию спас находчивый водитель девятины. В тот момент когда я, маша руками и излучая ужас всем существом, пролетал мимо его машины, он, высунувшися из окна, ловко ткнул меня в ухо. Короткий полет завершился, к панике прохожих, в газетном ларьке. Глаза у прибежавшего за скейтом пацаненка были как у персонажа анимэ.
Маршрутка, старенький пазик, высаживает двух на ладан дышащих старушек. Стоящий впереди них Будда деликатно выходит, выпуская старушенций. Но, когда он пытается залезть обратно, двери зарываются и маршрутка едет. «Ну, Погоди!» отдыхает. Голова Будды осталась в авто, ноги же сучили в полуметре от земли снаружи. Далеко не сразу позузадушенный мат привлек внимание водилы. Наконец он догадался открыть дверь. Будда шлепнулся на землю, как жаба. При виде его синего лица шоферюга помертвел и начал дрожащей рукой ловить ручку двери. И то — если бы не мы, пиздец маршрутчику.
Мел, имитирующий мастурбацию с помощью бильярдного кия… расхристанный Белой, хрипящий в микрофон про шаланды, полные фекалий… мрачный Лексер, крейсером надвигающийся на оробевшую, вжавшуюся в узкую кроватку блядь… в дым пьяный Федрыч, восторженно гоняющий несчастый рыжик по тарелке, столу, полу… Гарри, человек-гора, тоненьким, жалким, плачущим голоском выпевающий «Господа Офицеры»… обрубившийся прямо за столом полумертвый Хамет, на все вопросы тихо отвечающий «охуительно сидим»…
И пока я это вижу — я живу.