Немец : Гриша Стройный

В пятнадцать лет Григорий впервые близко познакомился с дубинками ППС. Это дало ему право на законных основаниях месяц не посещать школу (что обрадовало не только половину учеников, но и добрую часть учительского состава), а каждому встречному-поперченому втолковывать о своем геройском поступке.
—Менты-волки! Они меня по почкам хуячат, а я им ору: «Вы суки! Суки позорные!».
Эту историю Григорий всегда рассказывал с чувством и любовью. Для него это было одно из тех трогательных событий, которые спустя десятилетия греют сердце и жмут на сентиментальную слезу.
Его нижняя губа выпячивалась, веки прикрывались в блаженстве, и он неторопливо вел историю дальше:
—Я до этого два пузыря водяры всосал! Если бы я, нах, мог бы хоть на ногах стоять, хуй бы они меня повязали!
Слушатели верили Григорию — никто не сомневался, что он способен всосать литр водки и остаться живым. Когда тебе пятнадцать лет, рост и размеры плечей собеседника становятся, чуть ли не решающим фактором истины. Плечи, кулаки, широкая скула и мутный взгляд глубоко посаженных глаз… — лично я ему верил всегда. То есть до шестнадцати лет.
—А доебались то за хуйню! — повествование Григория подходило к кульминационному моменту. — С телкой хотел познакомиться, нах… Тока имя спросил, бля… Ну суки же, нах!
Толи Григорий запамятовал по пьяному делу, толи у него были иные причины не распространяться, но только спустя какое-то время злые языки начали поговаривать украдкой, что била нашего Гришу милиция за то, что он в пьяном до безобразия виде посреди улицы хватал за что придется проходящих мимо девушек, а когда они вырывались, крыл их матом, как то: «Да ты у меня щас сосать, нах, будешь, коза ебаная!» Оказавшийся неподалеку патруль решил, что Гриша перешагнул дозволенные рамки общественной морали и решили парня пристыдить, на что Григорий многозначительно ответил:
—Суки, нах! Суки позорные!
Ну, а дальше месяц стационара.

Я был младше Григория на год, и мне выпало несчастье быть его соседом по подъезду. Мы переехали в эту квартиру, когда мне было тринадцать, так что пару раз в неделю, хотелось мне этого или нет, я с ним сталкивался обязательно.
Нет, ни разу он не подымал свой пудовый кулак, чтобы расквасить мне физиономию. Причины того не известны. Возможно, он боялся промазать — все же я был в полтора раза меньше размерами, а может, он и так чувствовал, что его врожденная сила держит меня под полным контролем. Да, я боялся Гришу до смерти. Я боялся его так, что даже в пятнадцать лет часто не мог спать по ночам. А мысль, что я выйду из дому, и застану там эту громилу, доводила меня до трясучки.
Как-то случилось, что я не видел его всю неделю. Это заметно убавило мне внутреннего напряжения и добавило присутствие духа. В субботу родители подались к родне в другой город, и друзья-одноклассники сошлись на том, что шанс пустующей квартиры пропускать нельзя. Поскребли по карманам мелочь, купили два баллона пива и расположились на кухне с кружками в жменях.
Мы отпили всего пол бутылки и дослушали третью песню, когда вдруг хлопнула входная дверь и в коридоре послышались тяжелые шаги. У меня остановилось сердце, я успел подумать только: «Не запер дверь!..». А следом на кухню ввалился Григорий.
Если бы это были предки, или даже грабители, я бы так не испугался. В тот самый момент, когда Гриша переступил порог моего дома, стал явью кошмар, который преследовал меня уже не одну ночь.
—Э-э! Евген! Хули ты соседа на бухло не зовешь?! — спокойно так спросил Григорий.
Толи он увидел, как парни заходят ко мне в квартиру, толи животным чутьем почуял халявную выпивку — сие не известно. Он был уже тут. У меня на кухне. Прямо напротив.
—Э-э! Мелкий, — обратился он к Сашке, — ну ка хлюпни пивка! Да не жалей, нах!
Сашка налил ему пива, мы все молчали. Григорий преспокойно вытащил из магнитофона мою «Алису», засунул свою кассету, и в кухне раздался скрипучий шансон.
—Вот, нах, музыка! — комментировал Григорий. — Тока оттоптав зону, можно пощупать жизнь, нах!
Под наше оцепенение и романтику зеков, он выдул четыре кружки пива. Было видно, что оно ему уже не лезет. Отглатывая от пятой, он и сам, очевидно, это стал понимать. Наконец, забрал свою кассету и молча ушел.
Тогда-то Сашка и назвал его Стройным.
—Этот Гриша… стройный! Все настроение сломал…
Несмотря на подаренную природой мускулатуру, изящным Гришу назвать было сложно. Имея скелет краба, тяжело мышечной массой исправить осанку. Все же Григорий далеко не Дикуль. Так что в Сашкином определении была заложена ирония. То есть она там должна была быть, если бы не стыд и полный конфуз.
Мы чувствовали себя слабыми щенятами, к которым приблизился взрослый питбуль. Да что там чувствовали — мы ими были! Каждый из нас это понимал, и нам было стыдно и противно за свой страх.
Никогда мы больше не собирались у меня дома.

Мои внезапные истерики и нервные срывы начали пугать родителей, и они уже было решили отдать свое чадо в руки специалистов. Разве мог я им объяснить, что боюсь человека, который ни разу меня не ударил? Я бы не смог рассказать про то ни психиатру, ни другу, ни самому господу богу. Так что я вынужден был сам разрулить ту проблему. И знаете, до чего я думался? Я пошел и записался на бокс.

Прозвище Стройный, пущенное Сашкой с легкой руки и тяжелого сердца, как-то незаметно прижилось в нашей компании, потом распространилось на более широкую среду знакомых и, наконец, дошло до самого Григория. Я опасался его реакции, но она оказалась самой благосклонной. Вы не поверите, но Григорий воспринял ее как комплимент! Это создание и в самом деле уверовало, что подобным эпитетом можно описать его внешность!
Мы долго обсасывали этот нюанс и, в конце концов, пришли к выводу, что медицина Григорию помочь не в состоянии. Ну а сам Гриша… в его лексиконе появилась новая фраза:
—Я Гриша Стройный! Слыхал о таком, нах?!

Пол года усиленных тренировок дали положительный результат. Мне, в самом деле, стало лучше. Во-первых, я выкладывался до предела, а физическая усталость почти всегда обеспечивает хороший сон. Во-вторых, я стал меньше видеть Григория, что само по себе благотворно влияло на мою психику.
Тренера звали Леонид Петрович. Поначалу он видел во мне большой потенциал, потому как я работал на убой, хотя и считал, что для большого спорта я поздновато начал. Я не сознавался ему, что на большой спорт мне плевать.
Но еще через пол года тренер кое-чего заподозрил.
—Женя, — сказал он как-то, понаблюдав меня в спарринге. — Ты похож на драчуна, а не на боксера. Мне даже кажется, что тебе не важно победить, тебе важно избить до полусмерти противника. Я прав?
Что я мог ему на это ответить? Сказать правду? Типа, да, Леонид Петрович, как вы все хорошо, наконец, расчухали! А знаете, мне еще по ночам теперь снится занятный сон: будто открываются двери моего дома, заходит мой сосед-забияка и придурок Стройный, а я встречаю его апперкотом. Я бью по широкой дуге снизу, так что челюсть Григория выходит вперед и вверх. А прежде чем он успевает упасть, я бью в эту челюсть еще раз с левой, теперь уже сверху. И челюсть эта расходится на две половинки, хрустит в суставах и прорывает щеки. И знаете, это хороший сон. Я всегда нормально высыпаюсь, когда его вижу... Потому что бывают и другие сны, от которых я вскидываюсь в холодном поту. В таких снах я не могу никого ударить…
А может, стоило рассказать, что каждый раз становясь напротив спарринг-партнера или соперника, я вижу себя, оцепеневшего за столом своей кухни? Молчащего, подавленного, слабого щенка, который того и гляди обосытся от громкого вскрика. Который уже побежден, еще не сделав ни единого удара.
Стоило ему рассказать, что в каждом бою я хотел убить свое прошлое, убить память о своей слабости и стыде? Или то, что на ринге я всегда хочу одного — умереть и в тут же секунду родиться — чистым, новым и сильным?..
Что, черт возьми, вы хотите услышать, уважаемый тренер?! Что я пришел к вам на бокс, чтобы избивать людей?! Что я мщу окружающим, за свои собственные проблемы?! Я рад, что вы догадались!..
—Я понял, Леонид Петрович. Обязуюсь угомонить свою агрессию, и выпускать ее только на соревнованиях.

Оттянув свой положенный школьный срок, Гриша собрался в армию. Провожать его пришло целых три человека. Такие же стройные, как и сам Григорий, только росточком поменьше.
Они дружно и быстро накушались водки, заблевали целый лестничный марш в подъезде, накидали окурков и отправились в город искать приключений. Быстро нашли — сначала устроили драку на дискотеке, потом пытались наладить контакт с двумя патрулями милиции.
—Суки позорные! Я в армию, нах! — объяснял им ситуацию Гриша.
Но ребята из ППС были настроены жестко — будущий воин и три его друга остаток ночи провели в бетонных апартаментах.
На следующий день их отпустили. С синими мордами от перепоя и синими спинами от усмиряющих палок, они разбрелись по своим квартирам. К этому моменту Григорий имел богатую коллекцию коротких миниатюр под общим названием «Гриша и ППС». Это помимо бестселлеров «Гриша и бабы», «Гриша и водка» и «Гриша и пидары, нах!».
Стройный забрал из дому любимую кассету шансона и отправился в военкомат. Туда его товарищи провожать уже не пошли — здоровья не позволяло.

На первенстве города я занял второе место в своем весе. Тренер был доволен, а я не очень. То есть я был не очень доволен не результатом, а тем, что Леонид Петрович, таки собирался делать из меня профессионального боксера.
Знаете, если голову постукивать не очень сильно, но регулярно, то эта голова становится менее восприимчива и к сильным внезапным ударам. Если помножить это на развитые мускулы шеи, то получится нечто, именуемое в боксе, как «держать удар». Это хорошо в плане бокса, и совсем не хорошо в плане медицины и последствий для здоровья. Все знают про Мухаммеда Али и его болезнь Паркинсона?
Мне не хотелось в тридцать пять лет познакомиться с кровоизлиянием в мозг, да и регулярные сотрясения тоже не внушали энтузиазм.
В шестнадцать с половиной лет я съездил на первенство области, занял там третье место, и сказал Леониду Петровичу, что на этом мои занятия заканчиваются, ибо мне надо готовиться в институт. Тренер, конечно, разволновался, но я был непреклонен.
Ну что поделать, я и на этот раз не мог сказать ему правду. То есть, теперь уже мог, но тогда бы пришлось рассказывать все с самого начала, а это была бы очень длинная история. К тому же на данном этапе моей жизни, эта история потеряла всякую актуальность — объект агрессии исчез из поля зрения, и моя война с самим собой потеряла смысл.
Курс психоанализа завершился, и не важно, помог он мне или нет.

Армейская служба пришлась Григорию по душе. Она обогатила летопись его жизни преинтереснейшими событиями, внесла в существование Стройного много разнообразия и колорита.
Уже через месяц он отправил в нокаут сержанта, через три лез драться с прапорщиком, ну а когда пол года спустя объяснил командиру роты, что тот «сука позорная!», сел на две недели на «губу».
Потом он еще не раз посещал тот пансион аскетизма, чем пополнил свой запас теплых воспоминаний.
Но имел место один недочет в солдатском быту Григория — проблема с добычей алкоголя. Находясь в совершенно новой обстановке и окруженная незнакомыми людьми, психика Гриши не могла сразу же справиться с внутренним конфликтом «общество — я». Психике нужна была релаксация. Хотя, возможно то были уже симптомы алкоголизма.
Гриша терпел целый месяц, а когда, наконец, получил свои первые солдатские тугрики, быстренько отоварился фанфуриками тройного одеколона и в два присеста их оприходовал. Эффекта хватило на несколько дней, а дальше опять мрачная трезвость.
Пытаясь хоть немного снять напряжение, Григорий занялся штангой. Грузил по сто двадцать кило на гриф и жал от груди. Долго учил тяжелое не русское слово «пауэрлифтинг».
И все же это не помогло оборвать цепкие щупальца зеленого змия. Немного обжившись, и выяснив злачные места в пределах гарнизонного забора, Григорий начал потаскивать за ограду все, что только было возможно бартером двинуть за водку. Шинели, картошку, ремни… и еще кучи всякого барахла. По ночам это все переваливало через забор и возвращалось емкостями мутного самогона.
Гриша пропускал стакан и ложился под штангу. Когда чувствовал, что мотор срывает со станины, выползал из-под снаряда и шел пропустить еще стаканяру. По каким-то причинам, он был уверен, что спорт и водяра одновременно — это круто. Запас прочности, данный ему природой, казался неиссякаемым.
Уже ближе к дембелю, Грише отдаленно посветил дисбат.
Находясь в жутком алкогольном опьянении, он избил до полу смерти своего же собутыльника — ефрейтора Трохина. Собутыльник отходил в реанимации, Гриша сидел на гаупвахте, а командир части раздумывал, стоит или не стоит выносить сор из избы. В конце концов, начальство решило оставить дерьмо на месте, то есть в части. Я думаю, Григорий даже расстроился по этому поводу. В смысле, не потому, что он дурно пахнет, а потому что зековская жизнь опять обошла его стороной.
Что и говорить, пока он служил, я спал спокойно. Я был уверен, что опасаться нам нечего — если начнется война, наши мучения не протянутся долго.

Я оставил бокс и в самом деле взялся за учебу. Когда пришло время, без проблем поступил в автодорожный ВУЗ, дабы изучать технологии строительства автострад.
На целых пять лет я покинул родной город.
Студенчество внесло в мою жизнь коррективы. С учебой проблем у меня не возникало, чего не скажешь об окружающих. Не имея внушительных размеров и мясистой мускулатуры медведя, я многим вынужден был доказывать свою точку зрения мордобоем. Что тут поделаешь, не чувствовали они во мне силу, а стало быть, и правда моя казалась им несущественной.
Мужскую половину нашего сообщества это сильно вводило в недоумение. Они никак не могли взять в толк, как такой мелкий прыщ как я, может позволить себе откровенно лезть на рожон, а потом и валить с двух ударов здорового мужика, а то и нескольких сразу.
Ну да, чуть позже они расчухали, что прыщ то оказывается, заквашен на боксе, но главного им было все равно не понять. Что мне их размеры и желание доминировать?! Сколько бы их не было сразу, и как много бы места они не занимали — им не за что не сравниться с жалким и перепуганным сопляком, у которого трясутся под столом колени, а глаза готовы лопнуть от слез. Вот страшный, непобедимый враг! Я дрался с этим пигмеем уже четвертый год, и даже близко не подобрался к перевесу сил. По ночам я все еще иногда не мог ударить… А голова, если в нее часто бьют, она привыкает — за эту науку спасибо Леониду Петровичу.
Избитые мною парни, как правило, были не такие уж и плохие ребята. Волна проверки прыща на прочность прошла, все неверующие, наконец, уверовали, и в обществе нашем стало относительно тихо. Со многими бывшими моими противниками мы потом подружились и нормально жили до самого окончания вуза.

Продолжение.

© Евгений Немец