Француский самагонщик : Дедушкин сон

Когда я был маленький, у меня тоже была бабушка, как говорил товарищ Дынин.

Да, была бабушка. И дедушка был. Жили они в самом центре Москвы – эркерное окно их комнаты выходило не куда-нибудь, а на Пушкинскую площадь. Еще в квартире проживало то ли восемь, то ли девять семей. Ванную помню отчетливо - одно из ярких впечатлений детства. Пиздец что за ванная. Неописуемо, не берусь… Дом этот и ныне стоит как стоял, и стоять будет. А квартиры нет – офис там теперь…

Ну вот, значит, имелись у меня бабушка с дедушкой, и еще много кого и чего имелось. Но как-то неуютно было мне, малютке, в этой жизни. А потом обогатился я Основным Непреложным Знанием: что материя, блядь, первична, а идея – соответственно. Или, иначе говоря, что бытие определяет сознание. Это, стало быть, Основное Непреложное Знание исчерпывающе объясняло всё на свете и даже за его пределами, и жить стало довольно легко. Оставалось, конечно, что-то непроясненное, но -всего лишь детали, не более.

Крах мировоззрения наступил, когда дедушка за рюмкой древнего кагора (я уже перестал быть малюткой) поведал мне, посмеиваясь, некоторые подробности бабушкиной бессонницы.

Дело в том, что бабушка и всегда-то отличалась властностью и непреклонностью, а уж к старости характер у нее вконец испортился. Властность переросла в деспотичность, проницательность – в болезненную подозрительность. И пришла бессонница, страшная и беспросветная, медицина, что называется, была бессильна.

Что явилось причиной, а что следствием, – бессонница ли вызвала порчу характера или наоборот, это неизвестно, да и похуй. Впрочем, со мной бабушка всегда была добра и ласкова. А вот с дедушкой…

Дедушка, в отличие от бабушки, всю жизнь был добродушнейшим человеком. Некоторые, даже не недоброжелатели, говорили, что М.С., конечно, человек очень хороший, но недалекий. Позволю себе не согласиться. В семейных анналах есть такая история: младший брат дедушки, осевший в начале века (ХХ, конечно) в американских ебенях, после войны (Второй мировой, конечно) вдруг стал конкретно сочувствовать великому Советскому Союзу и резко пожелал вернуться. И написал дедушке письмо на эту тему, первое письмо после двадцатилетнего перерыва. Во всяком случае, первое дошедшее.

Дедушка, прекрасно всё понимая про тайну переписки, ответил мгновенно (а медлить и не рекомендовалось). «Дорогой брат!» – написал он, – «Конечно, приезжай! Давно пора! Ты увидишь, как счастливо живут простые люди в нашей Советской стране. Мы» – продолжал дедушка, – «тоже очень хорошо живем. Мы ни в чем не нуждаемся. У нас очень хорошая большая комната в центре Москвы. Здесь очень просторно, всем хватает места, и нам с Соней, и ее брату Сёме, и нашим мальчикам, нашим героям Шурику и Борику. С нашими соседями по квартире мы ладим очень хорошо» и т.д. и т.п. Слово «хорошо» и его производные повторялись в этом письме раз тридцать.

Ответного письма не поступило. Вероятно, дедушкин брат ни хуя не понял. Возможно, он решил, что дедушка спятил, и решил воздержаться от воссоединения с сумасшедшим братом.

Так что дедушка был не то чтобы совсем недалекий. Но при этом – очень-очень добрый. И спал до последнего своего дня как младенец.

Так вот, дедушкин рассказ о бабушкиной бессонице. Лежат они, значит, глубокой ночью в постели и типа спят. То есть это дедушка спит, а у бабушки – ни в одном глазу. И думает она о чем-то, вспоминает что-то, а сна всё нет, и она накаляется, накаляется… Наконец, момент настает. Бабушка толкает дедушку локтем в бок.

– Миша, ты спишь? Ты спишь, Миша?

Я бы лично за такой вопрос сразу жену убил бы. Да и любого убил бы. В крайнем случае, уебал бы в лоб чем-нибудь. Хоть пультиком от телевизора или, допустим, мобилой.

Но, во-первых, ни того, ни другого в природе в те времена еще не существовало, а во-вторых, дедушка был добродушен и терпелив. Просто ниибически терпелив, чтобы было понятно, о чем идет речь. Поэтому он только мычал что-то неразборчивое.

– Миша, слушай меня! Вот наш старший мальчик, Шурик, он всю войну воевал. Он герой, и ему дали два ордена и четыре медали. Ты слышишь меня, Миша?

Дедушка знает этот текст наизусть до самого конца. Можно бы и не слушать, но она ведь не отстанет.

– Слышу, Соня, слышу. Уауэ… Я это уже тысяча первый раз слышу. Только я спать хочу!

– Вы слышите, он хочет спать! – восклицает бабушка. – Нет, вы только послушайте его! Нет, Миша, слушай меня! Наш младший мальчик, Борик, он тоже воевал. Он воевал только два года, но ему тоже дали две медали, и он тоже герой. Миша, ты не спишь?

Дедушка тяжело вздыхает.

– Вы только послушайте, он вздыхает! Миша, не вздыхай! Кто скажет тебе правду? Может быть, эта босячка Горохова? Или этот пьяница Диденко? – Бабушка пускается в длинное перечисление соседей по коммуналке.

– Никто не скажет тебе правду, Миша. А я скажу. Для твоей же пользы. Так вот, Миша, ты тоже был на войне. И тебе не дали ни одной медали. Таки ты не герой, Миша! – торжествующе заключает бабушка и вдруг засыпает – как будто кто-то рубильник повернул. А дедушка минут пятнадцать лежит без сна. Потом, впрочем, тоже засыпает…

По словам дедушки, редкая ночь обходилась без такого сеанса с разоблачением.

Именно этот дедушкин рассказ, исполненный им, повторю, с немыслимым добродушием, впервые заставил меня усомниться в истинности Основного Непреложного Знания. Потому что я подумал: определяется характер человека родом его деятельности или наоборот? То есть, по сути: что первично – бытие (блядь) или сознание (еби его в душу)? Ведь дедушка мой всю жизнь проработал провизором. Трудно представить себе более мирную профессию. Между прочим, военные награды обошли его стороной, потому что войну он, пожилой уже по тому времени человек, провел, можно сказать, по этой самой профессии: начальником склада медикаментов какой-то части, или госпиталя, что ли. Это в первую, империалистическую, он в окопах вшей кормил, а в Отечественную – уже нет.

А вот бабушкину профессию я бы мирной назвать не решился. Была бабушка дантистом-протезистом высочайшего класса. Говорили, что входила в первую пятерку Союза. Не случайно венцом ее карьеры стало изготовление зубов не хую собачьему, а фельдмаршалу Паулюсу. Разумеется, по поручению и под контролем весьма компетентных органов. Паюлюса тогда демонстрировали с нужными речами в комитете защиты мира, что ли… Да, профессия у бабушки была не для слабых духом, и характерец – не приведи Господь.

В общем, развалилось к хуям мое Основное Непреложное Знание. Сколько лет прошло, а нет у меня до сих пор ответа на этот ёбаный философский вопрос о бытии (материи) и сознании (идее). Более того, не разобрался даже в гораздо, казалось бы, более простой хуйне: профессию бабушкину/дедушкину считать бытием, а характер – сознанием, или наоборот?

Так и живу без ответов. Трудно живу.

Кстати, я лично по жизни разъебай и алкоголик, то ли еще латентный, то ли уже не очень. А работа у меня – не сразу к ней пришел, но пришел же! – с алкоголем связана неразрывно.

Да… Сложна жизнь. Пойду продегустирую чего-нибудь покрепче…