НИЖД : Две тысячи седьмой и Москаленко

- Товарищ полковник, разрешите?
- Заходи, Муромов. Докладывай.
- Фобос Москаленку обнаружил, Николай Сергеевич.
Молодой человек в штатском аккуратно присел на край стула и, избегая смотреть в глаза шефу, спрятал под себя нечищеные ботинки. На стол выложил тонкую папку, деловито развязал тесьму, достал исчерканный неровным почерком грифованый бланк и передал хозяину кабинета.
- Так-так, - поднял подбородок шеф, зачем-то разглядывая документ на просвет. Положил его перед собой, не отрывая взгляд, порылся в ящике стола, выудил видавшие виды очки в роговой оправе и, не раскладывая их, приложил к переносице, склоняясь все ниже по мере прочтения.
- Блядь, Муромов, скажи своему Фобосу, чтобы отчеты разборчиво писал – у меня, блядь, глаза не казенные.
- Николай Сергеевич, он обидеться может. Очень самовлюбленный тип.
- …А как обидится, ты ему глаза на жопу натяни, - не отрываясь от документа, пробубнил полковник.
- Он наш лучший агент, Николай Сергеевич.
- Да знаю, знаю… Так… - хозяин кабинета, откинулся в кресле, потер переносицу, - Давай, Муромов, дуй на адрес – будем брать гаденыша. Сволочь, как спрятался…

***

Доктор Бубнов заварил чаю и включил компьютер. Обход сегодня затянулся – водил за собой стайку студентов, подброшенных заболевшим доцентом Штульманом.
Пока старенький системный блок попискивал и постукивал, загружаясь, Сергей Алексеевич с кружкой горяченького встал у зарешеченного окна, обозревая внутренний дворик, с удовольствием отхлебывая подкопченный Лобсанг Сушонг – чай, к которому пристрастился совсем недавно. Сейчас он напишет дневники и пойдет домой – по первому снегу, морозя ноги в летних ботинках на тонкой подошве – это радовало.
В дверь постучали. Бубнов повернулся на гомон вошедших, втягивая голову в плечи. Презирая себя, именно так он всегда и делал в присутствие профессора Леванкова – старого громилы-психопата, по недоразумению ставшего директором клиники. Однако сегодня Леванков басил на редкость позитивно, картинно поклонился Бубнову и широким вычурным жестом пригласил в кабинет серого человека в грязных ботинках и с хорошей выправкой.
- Капитан Муромов, - человек протянул руку доктору и, получив в ответ мягкую потную ладонь, продемонстрировал крепкое рукопожатие.
- Ну… присядем, - профессор Леванков указал капитану на стул, а сам, опершись на шаткие деревянные подлокотники, грузно втиснулся в потертое кресло. Бубнов резко сложился за рабочим столом, выпрямил спину, с неудовольствием подмечая, как потеют ноги. Глаза его перебегали с одутловатого лица профессора на подчеркнуто холодное лицо капитана – и обратно.
- Вот, Сергей Алексеевич, товарищ из органов (капитан едва заметно передернул плечами), интересуется больным Москаленко. А что это у тебя тут рыбой как будто воняет?
- Это не рыбой, это чай такой – подкопченный, - расслабился Бубнов, откидываясь, в сотый раз давая себе клятву не продавать больше налево учетные рецептурные бланки. - Хотите?
- Да нет, увольте, коллега…
- Сергей Алексеевич, - обратился капитан к Бубнову, - могу я взглянуть на историю болезни Москаленко?
- Да, пожалуйста, - хозяин кабинета полез в ящик стола, - случай тривиальный: параноидная шизофрения, острый парафренный бред, к терапии резистентен. То есть, пока ничего не удается подобрать, - доктор покосился на профессора, подпиравшего могучим кулаком седую голову.
Человек в штатском внимательно изучил титульный лист и перевел глаза на доктора.
- Год он у вас уже?
- Да, чуть больше.
- Понятно, - капитан снова углубился в чтение. – «Парафренный» - это как?
- Ну, это когда форма бреда такая, что человек считает, будто он вершитель судеб, управляет миром и так далее… В общем, бред мирового масштаба, если популярно.
- Тяжелый случай, - зачем-то добавил Бубнов.
- Ясно. Я бы хотел с ним побеседовать. Для начала в вашем присутствии. Устроим что-то типа консилиума, - капитан Муромов улыбнулся, - у вас халат для меня найдется?
Хозяин кабинета взялся за трубку телефона.

***

Москаленко – высокий, худой небритый тип апатично взирал внутрь себя. Мутные водянистые глаза его, казалось, не двигались, терялись в глубоких глазницах под густыми бровями. Всклокоченная сальная шевелюра – с желтизной седая, серый больничный халат, наброшенный на грязное нательное белье, пронумерованные шлепанцы на босу ногу, - все это выдавало в немолодом человеке старожила острого отделения.
- Садитесь, Пал Ильич, - указал на свободный стул Бубнов. – У нас тут небольшой консилиум по вашему поводу...
- Можно я, коллега? – По-школьному оживился гость «из органов» и пересел на краешек стула, наклонившись к больному:
- Пал Ильич, вы уже год здесь. Расскажите, как вы сюда попали.
Москаленко перевел взгляд на молодого врача и дохнул неприятно, показав гнилые зубы:
- Ясно как. Из диспансера.
- Он не очень-то у нас разговорчив, - сказал Бубнов громко, но осекся, остановленный жестом штатского.
- Пал Ильич, - Муромов посмотрел себе под ноги, - тогда давайте по порядку. Как вы в диспансере оказались? Что с вами произошло?
- Как я заболел-то?
Профессор Леванков удовлетворенно прикрыл глаза и поискал удобное положение в кресле.
- Да, Пал Ильич, как заболели. Расскажите нам поподробнее.
Москаленко облизал губы и попросил «водички». Минуты три ушло на ожидание сестры со стаканом. Шумно проглотив воду, больной отер рукавом халата промокшую щетину и начал. Медленно с большими паузами, нудно – как издеваясь.
- Началось все, когда я из армии вернулся. Перед дембелем читать полюбил… Ну – книжки там разные в библиотеке брал. На гражданке-то мне не особо это дело нравилось... Ну, вот… Работу поискал – не нашел. Думаю, месяцок еще дома поваляюсь – отосплюсь. Ну и взял в библиотеке рядом с домом книжку такую – «История древнего мира», не помню, кто автор. Ну, так вот. Первую главу прочитал – раз! – и дождь пошел.
Москаленко умолк. Присутствующие напряженно ждали. Бубнов, постукивая пальцами по столу, не выдержал первый:
- Ну, так, Пал Ильич, не тяни, родной. Это из-за тебя дождь пошел?
- Нет не из-за меня.
- А тогда что же в этом необычного?
- Ничего.
- А зачем тогда рассказываешь?
Бубнов ерзал за столом, с раздражением отмечая, что написание дневников и последующий уход домой откладываются.
- Подождите, коллега, - взявший на себя инициативу Муромов снова обратился к больному:
- Понятно, что не из-за вас. Это, наверное, из-за книжки, так?
- Нет, это из-за того, что я ее прочитал.
- Ага. То есть, если бы вы и книжка были отдельно, то дождь бы не пошел?
- Да. Я ее прочитал – и тогда пошел дождь. Да даже и не прочитал – только начал. А, когда прочитал, произошло землетрясение.
- Где? В Москве?
- На Кавказе.
- Так. Понятно. И что дальше.
- Ну и дальше… Как что-то прочитаю не то, сразу что-нибудь происходит – катаклизмы разные.
- А «не то» - это чтО? – спросил участливо Бубнов, делая ударение на последнем слове – как будто зная ответ.
- Понятно, - снова остановил психиатра Муромов, - Итак, год назад вы легли в больницу. Что читали?
- Давно хотел Достоевского прочитать. «Карамазовых» прочел, «Идиота», рассказы разные.
Москаленко замкнулся, потупившись.
Муромов поднялся: - Все, уведите.
- Да он еще не всю фабулу бреда рассказал! За ним еще КГБ следит, - поспешно начал Бубнов, но снова осекся, взглянув на «штатского».

***

- Значит так, - сообщил Муромов присутствующим, когда больного увели в палату, - этого клоуна я забираю. Он уже стоял в дверях, расстегивая тугую пуговицу на рукаве халата.
- Это.. как же? – Бубнов перевел взгляд на директора клиники. Тот молча пожал плечами.
- А вот так же – Муромов, освободившись от белого, достал из портфеля и кинул на стол психиатра файл с документами. – Здесь все необходимые для перевода в нашу спецклинику бумаги.
- Пишите эпикриз, коллега, - вылезая из кресла, пробасил Леванков.
Муромов уже выходил из кабинета, прижимая к уху мобильный.
- Николай Сергеевич… Да – он… Минут через сорок… - притормозил на пороге, - Да… Есть.
Выключил телефон и покрутил пальцем в воздухе, обращаясь к хозяину кабинета: Это… Личные вещи его не забудьте.
Бубнов провожал гостей стоя.

***

- Товарищ полковник, разрешите?
- Да.
- Давай, проходи, - втолкнул Муромов сухощавого пожилого человека в кабинет шефа.
- Капитан, вы там с ребятами в приемной подождите, - сказал Николай Сергеевич, вставая из-за стола.
- Давай, Паша, проходи, садись. Вот стульчик тебе – присаживайся, дорогой.
Москаленко нескладно сел, уставившись на полированную столешницу. В спортивном костюме - в том, что вернули ему в гардеробной больницы, выглядел он немого свежее. Перед выпиской его слегка побрили и причесали. Николай Сергеевич, вопреки собственным ожиданиям, довольно быстро справился с отвращением и начал мерно вышагивать вдоль приставного стола напротив гостя.
- Ну, что, Паша, вот и нашли мы тебя… А ты как думал? Уж, если мы тебя в девяносто девятом из тайги вытащили, ну неужели ты думал, в Москве не найдем? А, Паша?
Полковник остановился напротив своего необычного посетителя, облокотившись на спинку пустого стула, попытался взглянуть в глаза молчаливого собеседника.
- Молчишь? Ну, правильно – молчи, молчи… Сказать-то тебе нечего. А вот мне есть, что тебе сказать, козёл неблагодарный. Мы тебе – дачу в Переделкине, мы тебе – жратву бесплатно, курорты каждый год за казенный счет! Сиди – читай только! А ты что? Через дырку в заборе – и наутёк! «Плевать я на тебя хотел, матушка Россия, плевать я на тебя хотел, товарищ Президент!» - так ты думал, сволочь? Так - я тебя спрашиваю?
- Да не мог я больше, Сергеич! – Москаленко неожиданно взвился, привстал, обнажив гнилые зубы - вот где у меня вся эта ваша дрянь! Вот где! – он черканул по неаккуратно выбритой шее ребром ладони. Сел, отвернувшись, всхлипнул. Отер дрожащей рукой слезу.
Полковник обошел стол, положил гостю руку на плечо, нагнулся к волосатому уху.
- Все, значит, читают, а тебе – «дрянь»… Так, Паша?
Николай Сергеевич отстранился и снова зашагал вдоль стола.
- Эстет, бля! А для кого, бля, писаки, пишут – целая, бля, армия? А? Для кого, бля, все эти донцовы с мариниными хуячат? Для кого, нахуй, мы грузина этого, бля, как его – Акунина – вытащили? А Пелевин с Сорокиным, думаешь, просто так в литераторах ходят? Ты, сука, забыл, как мы корячились – школьную программу меняли, что б всю классику в школе до тошноты прочитывали, что б потом – только детективчики и анекдоты в сборниках! Для кого, блядь, сериалов тупых наснимали, Петросяна, блядь, для кого на таблетках уже пятый год тащим? Для тебя, падла!
Полковник брызгал слюной в седую голову скрюченного старика.
- Но ведь народ-то все это кушает с удовольствием – много миллионов человек! Ну неужели вам мало, изверги? – проскулил Москаленко.
- Мало, Паша, мало! И ты это знаешь, лучше меня! Твоя сила против их, всех вместе взятых – на порядок выше! Даже, если они все вместе будут литературу вместо говна читать и Феллини вместе с Тарковским смотреть, пока ты блюёшь от Марининой, ничего со страной не случиться. Их сила – фон, твоя – двигатель, Паш.
Полковник успокоился, присел рядом, утирая платком пот со лба.
- Ты, Паш, Читатель. С большой буквы. Не забывай об этом. Это у тебя такая государственная должность. И ты сам себе не принадлежишь. Как и я, как и Президент наш. Пока ты там, в больнице, настоящей литературой пробавлялся, у нас черт те что творилось. Сначала цены на нефть рухнули, потом ключевых чиновников отстреливать начали – за это твоим «Карамазовым» спасибо – три региона коммунистам просрали, боевики активизировались. Пять сотен ребят на твоей совести, Паша. Что ты там читал в июле?
- «Бег» Булгакова.
- Вот! Ты «Бег» читал… А люди гибли, - уже гладил Николай Сергеевич по голове рыдающего Москаленко. – Разве мы виноваты, что для блага страны нам всем и тебе, в первую очередь, нужно говно читать. Ну так вот устроилось. Карма, блядь, у нас такая. Никто не знает, почему, но закон такой! Если бы ты читал настоящую литературу, и страна бы из-за этого процветала, а не наоборот – разрывалась бы от катаклизмов, как в революцию и перестройку – ну, разве ж мы бы против были?
Ну, будет, будет, Паш… Все. Годик посидишь на больничке. Палата у тебя со всеми удобствами. Шкаф книжный уже приготовили, за этот – две тысячи седьмой – много романов для тебя понаписали наши штатники. Глядишь, к выборам всё наладится. Всё, Паш, ты, я вижу, осознал... Через год тебя выпишем. Под наблюдение. Под усиленное – ты уж извини. Поедешь к себе в Переделкино. Ну, все… Муромов!
Дверь распахнулась.
- Давай, забирай Павла Ильича на рабочее место. Сегодня пусть спит, а завтра – проследи, что б работать начал. Новых сериалов пусть посмотрит. Еще там у Быкова последняя книжка вышла – ничего так… Да, и ботинки почисть, капитан, стыдно…