Восторженный : Отцы и дети

Дома, после обеда, когда все почётно жрали десерт, Пётр Петрович - отец семейства молвил:
— Пускай-ка кто-нибудь сходит Ивана покличет. Вопросы решать будем….Заебалка одолела...
Отец последние дни был задумчив и непривычно мягок, только по рюмкам напивался за обедомда ужином да на сына посматривал, любящими глазами. Иван не знал, как и понять. Ему и стыдно пред отцом и чего-то страшно очень. Конечно, отец знает все. Он, падла, непредсказуемый…. страшно.
-Я бы, Петенька, Вадика позвала,- робко сказа¬ла хозяйка.- Можно?
-Позови, мать, позови...- отозвался тот. - Только пожела¬ет ли после пинка-то по сраке? В нём обида киснет дольше, чем в бочке вино. Хе-хе...
Хозяйка неустанно радовалась в мыслях, улы¬балась самой себе и всему миру, думала: «Не сглазить бы. Этакая перемена! Не поймешь козла старого. Но сердце ее постукивало неспокойно.
Иван долго ходил по огороду, грыз ногти, ерошил волосы и без конца курил. «Что с ним? Что блять тварится с этим деспотом-ретроградом?» Он и сам не знал. «Эх, взять бы и съебать нахуй, подальше отсюда, куда глаза глядят, без дум, с одним лишь чистым сердцем. Где ты, чистое сердце? Ам-ам…»
Все плывет и колеблется, сменяется одно другим. Жизнь не стоит на месте. Когда его любимый Вадик пла¬чет - Иван в улыбке, но вот Вадик засмеялся - Ивана закрыла предательская тьма. И налетает на Ивана из тьмы стон ее укорчивый, мстящий. Как больно это и мучительно... и мысли: «Вадим, Вадик...»
Молодым жеребчиком блеял скворец, подражая хуй просышь кому. На березе щебетал, и тренькал, показывал горлом, как, дескать, пердят в уборной хозяева.
Иван третий раз перечитал признательную записку Вадика, подумал и, театрально подняв руки к небу, вздох¬нул. Потом достал из бумажника его фотографическую карточку, сложил вместе с запиской, изорвал на мелкие куски и втоптал каблуками в грязь. Да, в грязь блять.
Надрывались от любви лягушки — «ква-ква-ква бля… ква-ква-ква…тю-тю-тю бля…» - где-то там, в болоте, у леса. Еще соловей сраный пел, должно быть про любовь, и другие птички откликались ему той же пидарской трелью. Хо¬роша эта песнь, эта осанна мужской любви! Хорош ли он? Иван подумал о нём. Он достал пряжку от ремня - ту самую армейскую с маленькими такими дырочками, подареннуюему любимым, приложил ее к одной щеке, к другой, к глазам и целовал, целовал ее. Истерию прервал приступ эпилепсии. Очнувшись, он посмотрел на изрытую каблуком грязь с запиской и пошел домой. " ' '
Во дворе трепыхали десяток безголовых трупов кур. Из перерубленных шей, как из бутылки кетчуп, хлестала кровь. Кровь блять! Бабка, нянчившаяся когда-то с Иваном, нагнулась и, кряхтя от распирающего её жира, вытирала о траву огромный кровавый нож. Лужа крови под ней скопилась, и лицо её куриной кровью вымазано, как у палача.
Иван кровожадно оскалил зубы - слюною наполнился весь рот. Ему вдруг неудержимо захотелось резать, рвать, лить, пить кровь. В закрытую дверь сарая с бычьим ревом ломился петух - ему казалось, что его куры орут так от того, что кто-то ебёт их лучше него. Иван пнул петуха под сраку. Петух развернулся, подпрыгнул и, что есть силы, клюнул того в лоб. Иван, схватил петуха за горло и, ворвавшись в сарай, сла¬дострастно выхватил у бабки нож. Труп петуха трепыхался рядом с его бывшими тёлками.
А скворцы все еще пели про пидорскую любовь, еще громче квакали лягушки, всходила ранняя луна. Вся природа, казалось, насмехается над ним!
Ужин был в полном разгаре.
-- О, Иван! Наконец-то! Экий ты долбоёб,мой малчик! Где ходишь? Садись сюда…
Иван удивился, увидев у них дома, рядом с отцом, тайно им любимого человека, но сел рядом с Вадиком потому, что отец так сказал ему:
--Подсаживайся к Вадиму, а то тесно тут.
Отец налил им водки.
--Пейте, пейте….приятели-гости....- отец разглядывал их.
--Эх, изувечили себя….пидарасы- обронил кто-то из гостей
--Надо свадебку сыграть,- сказала тоненько мать.

--Что ж,— весело подмигнул священник, держа в руке раздрёбанную куриную ляшку - Ежели усердно помолебствовать коленопреклоненно, можно и сыграть,- сказал он и почему-то лизнул ладонь широким, как совок, язы¬ком. Все заржали.
--Типун вам на язык, батюшка,— засмеялась хозяйка, погля¬дывая на мужа нежно и держа левую руку между ног.
Хозяин говорил со священником о делах, о свадьбе. Сам подливал гостям в стаканы и незаметно вы¬сматривал их двоих - Ивана и Вадика. А те увлеклись уж чересчур. Им самим-то думалось, что лица их спокойны, но ежели попристальней взглянуть со сто¬роны... .
--Ой! — вырвалось у Вадима. Он залихватски моргнул тон¬кими бровями, засмеялся и вспыхнул, словно красна девица. Иван отдернул свой сапожище с лаптя любимого.
--Вспомнил я случай один. Ну до чего смешной! Самому сука смешно…гы-гы…
--Да, расскажи, Вадик, расскажи, пожалуй¬ста, - заулыбался сосед-усач, благо рядом не было жены.
--Так…пустячок…Иван, подай-ка горчички…нет кетчуп лучше и майонез. Намажь мне хлебца ломоть.
Иван намазал.
-- Ты любишь кетчуп с майонез разом? Хм, бля…- удивился Иван не виданному до селе обстоятельству. Прижав сапогом лапоть, он шёпотом спросил.- А говно жрать любишь?
--Люблю, люблю. Жизнь мне не мила без говна! - «Люблю, люблю»- плясал лапоть.
«Эге, шо делается!» - коварно подумал тайно влюбленный в Вадика уже совсем пьяный сосед. Крутанув усы, он нарочно уронил на пол вилку, потом быстро нагнулся, чтоб поднять, и заглянул под стол.
Но сапог и лапоть были спокойны.
--Эге-ге, - мрачно произнес кто-то из приглашенных соседей, присвистнув чуть, ткнул вилкой в соленый гриб. Гриб удачно выскользнул.
--Вот парочка-то! — шепнул ему усач.— Даже не поймешь, который же будет-то того…?
--Оба - зело мрази,— пробурчал тот в ответку. – Тьфу блять! Давай-ка вы¬пьем с тобой, дружище.
Иван выводил по тарелке буковку «В», лапоть ответил «понимаю», потом буковку «И». Ивану захотелось от счастья отсосать у Вадика при всех.
Булькало вино, звякали рюмки, гости смеялись.
--Я недавно видел сон,— тихо сказал в тарелку со жрачкой Иван. - Сон ли это? Не знаю.
--Конечно, сон... не бзди.
--Мне снился нагой, красивый очень...
--И на его правом яичке родинка, как у меня? – с ухмылкой спросил священник.
--Как у тебя? — поднял брови Иван.
Воцарилось неловкое молчание.
-- Пусть! Молчи! — Глаза Вадима вонзились в Ивана.
-- Так это не сон? Не сон? Скажи мне...— тихо прошептал Иван, дрожа, и все в нем пело от любви. — Не сон?
--Давайте выпьемте уже! – громко сказал священик и от души рыгнул.
Но вдруг….
--Так вот, значит, милый мой Ваня, сын...Женим мы тебя и Вадима.…Да…
«Это отец сказал?» Иван поднял голову. «Да, отец». Иван затаил дыхание и сделалось совсем тихо за столом.
-- А потом, значит, поедете в Голландию. В Амстердам. Жить насовсем нахуй. Быть посему.
Под Иваном разверзся пол. Отец, оглаживая левой рукой бороду, а правой постукивая по столу, молвил опять:
-- И ниибёт!
Как-то злобно прикрякнув, сверля детей волчьим взглядом, он добавил:
--Ебитесь, пидары, без нас.
Мать вскочила, что-то вскрикнула, выбрасывая к мужу руки, зашумели гости, но золотой перстень резко застучал в стол, как в сердце:
--Сказано-сделано.

.....

Продолжение следует...