Илья Качалкин : Про Чижа

Чиж -- это собака. Нет, не так, чиж -- это, конечно, птица. Просто одну мою знакомую собаку зовут Чиж.
Чиж -- маленький, черный и мохнатый. Шерсть его полна колтунов, а голова, как я подозреваю, -- мозгов. В этом подозрении Чиж меня все время укрепляет.
А история про Чижа такая... Чиж -- собака, развращенная городом. И привычки у него городской собаки: лазить на кровать, клянчить у стола, есть сухие корма и еще, что важно для нашей истории, смотреть телевизор. Лично я телевизор терпеть не могу. Самая моя любимая манипуляция с этим аппаратом -- это выключение его. Чиж об этом прекрасно знает и относится к этой моей нелюбви с тихой иронией. Приблизительно, как сетевой путешественник смотрит на читателя книг. Я пытаюсь минимизировать вред, наносимый электронным СМИ психике собаки, и, если есть возможность выбора, предлагаю Чижу смотреть старые советские мультфильмы. Здесь Чиж опять ухмыляется и, как мне кажется, думает:
-- Ладно, голых теток я посмотрю, когда ты уснешь. А боевик я сегодня уже видел. Давай своих мультфильмов!
И я даю "моих мультфильмов".
В один из таких просмотров Чиж увидел "Бобика в гостях у Барбоса". И с этого дня потерял покой.
-- Сижу, как девица в тереме! -- думал Чиж. -- Позвать к себе никого не могу, блюду всякие приличия дурацкие: не есть тапочки и лужи на диван не делать.
На закуску этих мыслей Чижу в голову пришли строки советской поэтессы: "А жизнь пройдет, и ничего не вспомнится!". Вообще-то Чиж не матерился, но тут ввернул словцо.
Понятно, что такой материал в голове и у человека, и у собаки оборачивается придумыванием плана. Тем более сейчас, когда традиции беспрестанно втаптываются в грязь, для планов -- раздолье.
Чиж, как и положено лелеятелю плана, затаился и стал вести себя... ну скажем, очень хорошо. На прогулке не тянул, миску с едой из рук не выбивал, лапы давал безропотно вытирать. Разведчик в тылу врага и то иногда позволяет себе слабости -- пиво там, невинную беседу с женщиной... Чиж всех разведчиков крыл, и кон за коном снимал. Даже к телевизору стал спокойнее относиться и частенько засматривался на книжный шкаф, где "История России" Соловьева стояла.

Утром я ушел на работу, перед этим прочитав Чижу нудную лекцию, смысл которой сводился к тому, что вернуться я собираюсь позже обычного, усталый и, возможно, несколько неадекватный. На работе, вернее, после нее планировалось отмечание Дня рождения. Чиж мягко перелег из кресла в кресло, всем своим видом заявляя:
-- Беспокойство излишне, период стабильности поможет нашей экономике.
Я с радостью согласился и ушел на работу.
Контрольные сорок минут Чиж притворялся спящим. Потом сходил проверить входную дверь, взглянул на часы видеомагнитофона, что-то прикинул и начал действовать.

Для начала он включил радио и, подпевая импортным андрогинным субъектам, посадил в кресло большую плюшевую игрушку.
-- Нарекаю тебя Бобом! -- произнес Чиж и продолжил англоязычное бормотание под "музыку".
Потом Чиж взял с полочки под зеркалом резинку для волос и собрал свои уши в подобие хвоста.
-- Я Дункан Маклауд!!! -- гавкнул он и сделал радио погромче.

Бобик постепенно оживал -- почесался, стряхнул лапой пыль с морды... И испуганно сказал:
-- Где я, что со мной?!
Чиж подпрыгнул одновременно на четырех лапах, потом припал мордой к полу, задрал зад и ответил:
-- Ты в Москве, Бобик, на дворе миллениум, меня зовут Барбос!
-- Барбос... -- сказал шепотом Бобик и, в тяжкой задумчивости, продолжил, -- у меня сосед такой был, Барбос... Мы с ним по рыбу ходили, на Волге.
-- В феврале на Миссисипи форель хорошо берет, -- поддержал рыболовную тему "Барбос".
-- Я на такую наживку, "миссисипи", не ловил, -- сказал Бобик, -- мы на червя больше...
-- А у тебя потрескать есть? Мне после многолетней плюшевости захотелось... -- нареченный облизнулся.
-- Конечно, есть! -- визгнул Чиж. -- Мы тут не бедствуем! Хочешь сухого корма, хочешь сосисок? Йогурт ешь?!
-- Не ешь! -- испугался незнакомого слова Бобик.
-- А костей, огрызков каких у тебя нету?
-- Нету! -- ответил Чиж. -- Мы не в деревне живем, у нас все цивилизованно.
-- В деревне хорошо... -- сказал Бобик, что-то припоминая. -- Я там жил... Меня хозяин, правда, бил, когда напьется. Зато, когда трезвый, целовал и каши перловой давал -- сколько съем.
-- И ты терпел?! -- возмутился Чиж.
-- Да нет, я это... Кашу ел, на речку ходил... -- не понял вопроса Бобик.
-- Ты, значит, не понимал, что живешь только раз, и надо брать от жизни все?! -- Чиж жестикулировал двумя передними лапами, как-то умудряясь усидеть на своей попе.
-- Да я это... Думал тогда мало. Мы с Мухой тогда встречались.
-- О, вечеринки, безопасный секс! -- Чиж вспрыгнул на свободное кресло.
-- Да, вечером, за сараями, там безопасно... -- не спеша сказал Бобик.
-- А сараи -- они какие? -- неожиданно заинтересовался Чиж.
-- Они из дерева, с текущей крышей, а под ними -- можно нору вырыть, -- разъяснил Бобик. -- Дождик идет, а ты -- в норе... В этой же норе можно от враждебных собак спрятаться и рычать.
-- Зачем же прятаться и рычать?! -- не понял Чиж. -- Конфликты надо решать за столом переговоров.
-- Да нас это... За стол не пускали.
-- Значит, вы были домашними животными, а вовсе не членами семьи?
-- Да у нас там все по-простому, семьи старорежимные: муж, жена и дети.
-- У вас там, небось, тракторы есть? -- немножко не к селу сказал Чиж.
-- У нас и озеро есть, на берегу стоит дерево с огромным дуплом, я там спал как-то раз... -- слегка не к городу ответил Бобик.
Разговор подвял, и Чиж, как радушный хозяин, пошел на кухню искать объедков. Объедков не нашлось, но зато Чиж обнаружил в мусорном ведре воблу, лежащую в пакетике. Происхождение этой рыбы теряется в веках. Когда-то кто-то мне ее подарил, я притащил ее домой и положил в холодильник. Холодильник в то время был слишком пуст, и вобла своим присутствием немного смягчала ситуацию. Через какое-то время холодильник поправил свои дела, и вобла стала неинтересна. Я процитировал Бунина: "Но для женщины прошлого нет, разлюбила и стал ей чужой...". И завернув воблу в пакетик, выбросил в ведро. Чиж положил рыбку в свою миску, сдобрил одновременно кетчупом и майонезом и принес Бобику. Бобик аккуратно отряхнул "королеву стола" от соусов, съел, сказал "спасибо" и продолжил рассказ про дерево с огромным дуплом.
-- Мы тогда с Мухой в поля пошли гулять. Там нас гроза застигла. (Чижу чрезвычайно понравилось слово "застигла". "Застигла", "застигла"... -- повторял он про себя). Значит, так... -- продолжал Бобик. -- Я думаю: надо бы ее переждать. И тут я вспомнил про это дерево на берегу озера. Мы с Мухой в дупло залезли, она ко мне прижалась и глаза лапами закрыла... А я на грозу лаял -- прогонял ее... Потом солнышко вышло, и мы в деревню побежали. А Муха мной гордилась, что я грозу прогнал.
-- Как же так?! -- спросил Чиж. -- Это ведь было отдельно стоящее дерево -- вас могло молнией убить!
-- Могло, но не убило, -- спокойно ответил Бобик.
Потом, видимо, решив закончить тему Мухи и грозы, поинтересовался:
-- А где твой хозяин?
-- Он на работе, тубзиками торгует, на сухой корм зарабатывает.
-- Кормилец, значит?..
-- Кормилец, только бестолковый очень, работу частенько прогуливает, бывает, истерики закатывает, а иногда рассказы пишет, вместо того, чтобы со мной в мячик играть.
-- Писатель! -- уважительно прорычал Бобик. -- К нам в деревню в прошлом году писатель приезжал. У Таньки Зеленьковой полдома на лето снимал. Днем писал сидел, а вечером с мужиками водку пил. А меня городской колбасой угощал несколько раз -- она вкусная, только потом живот болел немножко...
-- А мне колбасу не дают, -- расстроился Чиж.
За окном темнело. Собаки уткнулись в стекло, и Чиж рассказывал Бобику о том, как ему хочется попробовать жвачку, которую показывают по телевизору; хвастался, как на Новый Год ему налили в блюдечко шампанского... Бобик тоже рассказывал свои беды и радости: как в поле овса заблудился, как механизатор Федосеев его чуть не застрелил по пьяни, какая Муха добрая и теплая...

Открыв дверь тамбура, я удивился, что Чижик не встречает меня характерным подвыванием под дверью. Вошел в квартиру и обнаружил "члена семьи", спящим в обнимку с мягкой игрушкой. Миска, измазанная майонезом и кетчупом, стояла под стулом на кухне. Я тихо-тихо уселся за стол и стал писать рассказ про Чижа. Ему же тем временем снились сараи, озеро, Муха. Когда по сну проходил страшный механизатор Федосеев, Чиж поскуливал.

Москва - Люберцы

февраль - март 2000 г.