Сомелье : ПоГост

Я люблю кладбище. За его немногословность, за умение встречать (навсегда) и провожать (на время) homo sapiens, шелестя ему травой: «до скорой встречи…». За то, что любому там «земля пухом» – и никак иначе, за всеобщее равенство без братства. Я люблю его весной, когда природа с непревзойденным сарказмом начинает выращивать на нем цветы, люблю летом, гуляя по его узеньким и серым, как большинство спрятанных в нем жизней, тропинкам, люблю осенью, но особенно – зимой, в белом подвенечном саване.
«Кладбище» – среднего рода. Оно не имеет границ во времени и пространстве, а то, что мы видим – не есть «границы» в понимании обывателя. Оно всегда расширяется, пугая временно живых, заставляя их совершать безуспешные попытки уничтожить его. Не будучи в состоянии сделать это, люди прячут кладбище, выстраивая на нем нелепые архитектурные сооружения и безуспешно пытаясь предать его забвению. Подсчитано, что если бы люди не умирали, то они покрыли бы всю землю в «три слоя». Надо ли говорить после этого об истинном размере Кладбища, и о том, что начинать это слово с прописной буквы – кощунство?
Кладбище любого делает философом – пусть и на очень ограниченный срок. Прожженные забулдыги, весомо роняя «Да…Был человек, и нету…Все там будем…», способны сорвать аплодисменты у Канта и Шопенгауэра.
Метаморфозы, происходящие на кладбище, воистину чудесны. Отрицательные моральные качества усопшего меняют свой знак на противоположный, а если они были позитивными, то покойного канонизируют без лишних разговоров. Он уже не может причинить существенного вреда окружающим, и потому так чертовски хорош.