алкей швеллер : Одержимые

Про блестящего мастера короткой прозы Антона Павловича Чехова рассказывают такой анекдот.

В начале 80-х годов XIX века юный Чехов, более известный в то время как Балдастов, Человек без селезенки или, скажем, Антоша Чехонте, имел странную привычку. Где угодно, даже на самом что ни на есть великосветском приеме, он мог внезапно упасть на четвереньки и залиться визгливым хрипатым лаем.

Порой Чехов подскакивал к опешившим господам и елозил жидковатой бородой по их лаковым штиблетам, выпрашивая канапе. Ну а если кусал кого-нибудь - то как правило дам. За мясистые ляжки. Произведя фурор, Чехов забивался в угол и остервенело чесал ногой за ухом.

Сказать, что писатель Николай Лейкин, редактор петербургского журнала "Осколки", первый серьезный издатель Чехова, взявший за правило выводить юное дарование в свет, чувствовал себя не в своей тарелке - значит ничего не сказать.

А в 1887 году на страницах крупнейших журналов появился рассказ "Каштанка". Это трогательное до слез произведение хорошо известно каждому русскому человеку. Литературоведы до сих пор размышляют, каким образом Чехову удалось столь верно и проникновенно описать психологию собаки…

Художественные образы, появляясь на свет из небытия, обладают неимоверной магической силой. Их независимость и воля к жизни уже давно стала общим местом - вырвавшись из утробы воображения, образ, подобно железным легионам вермахта, начинает яростное сражение за жизненное пространство. У автора, измученного родовыми муками, как правило, не остается сил, чтобы противостоять сокрушительному натиску своего творения. Результат: художественное творение завладевает сознанием творца. Писатель становится одержимым текстом. Художник - картиной. Музыкант - навязчивой мелодией собственного сочинения.

Лев Толстой, помнится, рассказывал, что не знает, чем закончатся его романы. Неудивительно, ибо не сюжет тащится за автором, а автор плетется за сюжетом на прочном аркане.

Даже читатель, казалось бы, сторонняя инстанция, непредвзятый критик, но и тот не в силах противиться воле виртуального образа. Погружаясь в текст, человек тонет в переплетении синтагм, глохнет под перекрестным огнем коннотативных цепочек. Орущие, кривляющиеся призраки облепляют читателя с головы до ног и тянут, тянут в бездонную пропасть…

…А город погибал, коченея в предсмертной судороге. Улицы топорщили пальцы небоскребов, пытаясь вцепиться в ненавистное небо, полыхающее лихорадочным багрянцем. Пронзительная разноголосица боли, затопившая обреченный мегаполис, уже почти сошла на нет. Колченогие твари методично завершали начатое, добивая последних уцелевших. Неверные, дымные сполохи освещали заваленные телами площади, клочья пены, повисшие на фонарных столбах, огромные бурые знамена в полнеба. Хлопья копоти, вестники огненной смерти, плавали в воздухе - то ли от догорающих нефтеперегонных заводов, то ли от жаркого дыхания Того, Кто Стоит За Спиной.

…А… Чего? Простите, отвлекся. Кстати, интересно, сколько народу поежилось и рефлекторно глянуло назад, читая предыдущий абзац!

Что уж говорить о тех, для кого вымышленные миры - профессия. Им остается только посочувствовать, представляя, как идеи пускают корни в их мозгах, мусолят липкими щупальцами их души, копошатся в логовищах, свитых из остатков самости. Если, предположим, ваш друг-актер придет к вам в гости в скафандре космонавта и заявит, что это он, дескать, входит в образ героического покорителя космоса - плюньте ему в бесстыжее забрало гермошлема. Брешет, как Троцкий. Все на самом деле наоборот - образ входит в него, неотвратимый, как бульдозер.

Вы думаете, почему в 1961-м году американский писатель Роберт Блох, автор знаменитого "PSYCHO", провел несколько дней в полицейском участке? Да потому, что в чикагском районе, где у Блоха была квартира, нашли несколько обезображенных женских трупов.

По чьей-то наводке квартиру обыскали - и обнаружили там мясницкий нож, завернутый в ветхое старушечье платье. Совсем как в доме несчастного психопата Нормана Бейтса. Странно, что писателя отпустили… Хотя, говорят, у шерифа Стэнли Макинтайра у самого в кабинете стояла пара отлично выполненных птичьих чучел. А особо приближенные видели его примеряющим женский парик.

Вот и думайте, как проявляли себя творческие замыслы, к примеру, Стивена Кинга, когда он писал свое знаменитое "Оно". Носился ли он по улицам сонных городков Новой Англии в клоунском костюме, размахивая окровавленным топором? Или же заползал вечерами в канализацию и блаженно хрюкал, зарывшись с головой в нечистоты? Бог знает.

А уж какими забавными выходками веселили общественность Юрий Мамлеев и, прости господи, Кир Булычев - лучше вообще не задумываться.