Ураган : Тень

Тень
(Одна из нереальных историй современности)

Прелюдия

Примусов радостно позвонил в дверь. Дверь открыла жена, имя которой – Светлана Ивановна. Она вроде даже как-то раздраженно посмотрела на мужа и еще более раздраженно на огромный сверток у него в руках. По напряженному выражению лица Примусова Светлана Ивановна с легкостью поняла, что сверток очень даже тяжелый.
Примусов – имя, которому – Петр Филиппович, улыбаясь, перешагнул через порог, поставил ношу и с улыбчивого сменил выражение лица на блаженное. Это задело Светлану Ивановну еще больше.
Петр Филиппович, будучи счастлив, что добрался до дома, поведение жены счел самым обычным и чтоб выглядеть неотразимо, подошел к зеркалу поправить галстук.
С той стороны зеркала галстук поправлял мужчина 30-35 лет, росту и весу среднего, еще не наевший живот и не посадивший печень. Поправив галстук, мужчина перешел к лицу. Оно же, если глянуть на него мельком, непонятно из-за чего казалось туповатым. Этот момент Примусова чрезвычайно беспокоил. Зная эту особенность своего лица, он во время разговора всегда старался стать так, чтобы быть полностью повернутым к собеседнику. Так Петра Филиппович можно было рассмотреть досконально и понять, что эта туповатость ложная. Глаза его были темно-зелеными, но могли менять цвет в зависимости от освещения и настроения. Остальные части лица были довольно приличными.
Светлана Ивановна, закончив телефонный разговор такими словами как: угу, угу, да, Зоя, да, мой, да, пришел, принес, и не говори, да, да, угу, да, да, угу, ну все – пока, да, да, представляешь, угу, все, ну все – пока, прошла на кухню. Приготовив поесть она как можно любезнее позвала мужа, крикнув:
- Иди!
Примусов поел и лег спать с видом человека, свернувшего горы.
Светлана Ивановна, как только муж уснул, перетащила сверток из прихожей в комнату и стала ходить вокруг него с подавленным видом. Разворачивать его ей явно не хотелось. Наконец, она решилась - подбежала к свертку и дернула, что было сил за упаковку, но тут же плюхнулась на диван, зарыдав в обрывки бумаги. Перед ней стоял чугунный конь с чугунным всадником на спине. Одной чугунной рукой чугунный всадник держал чугунную палицу, а другой чугунной рукой показывал в чугунную даль.
- Он… - всхлипывала Примусова, - он!
Дело в том, что Светлана Ивановна встретила мужчину всей своей жизни, увы, уже после того, как таковым по закону значился Примусов. Светлана Ивановна расцвела, преобразилась и буквально жаждала вкушать плоды любви. Мужа просто выгонять ей не хотелось, и она стала закатывать скандалы, пересаливать всю (кроме своей) еду и т.д. и т.п. Но наивный Примусов намеков не понимал и простодушно продолжал называть жену душенькой, рыбкой и кусочком сахара, попавшим в его горчичную жизнь. Вот тогда-то на сцене семейного очага Примусовых и появилась та самая Зоя, которой Светлана Ивановна говорила “угу” и “да”, показывая тем самым, что разговор их считает во всех отношениях правильным.
Полное имя Зои – Зоя Михайловна – фамилия же ей – Коровкина.
По ее коварному плану от Петра Филипповича нужно было избавляться. План-то, в общем, банальный, хотя сама Коровкина называла классическим. Но, ведь, если и яблоко назвать плодом, то оно от этого не перестанет быть яблоком. Так и здесь – банальный план, и все тут. Тогда решили сделать расчет потоньше - чего из-за какого-то Петра Филипповича отдавать лучшие годы заключению.
- Прогони его хитростью, - говорила Коровкина.
- Как?
- Ну, попроси бабушке на день рождения какую-нибудь безделушку, но такую, чтобы ее было трудно достать. В этом-то и секрет.
Таким образом, в доме у Примусовых появились: пуховой платок с особым узором “цветочек, крестик, черточка”, зонтик из страусиных перьев, бронзовый бюстик Эрнеста Хемингуэя работы скульптора Прощепаренореповского 1894 года, ну и все в таком роде.
Но, гадкий муж оказался пронырливее, чем это предусматривалось планом. Последний подарок на новоселье кому-то из родственников подруги сочиняли всю ночь. Петр Филиппович попропадал два месяца и не потратив ни копейки из семейного бюджета, принес того самого всадника. Его Светлана Ивановна поставила в кладовку, рядом с бюстиком Эрнеста Хемингуэя, так, что чугунная руга почти уперлась в стену, и чугунная даль сократилась до минимума.

Примусов жил без заданий уже 3 месяца. Жил, естественно, дома. Он в тайне от жены радовался, что на время иссяк поток праздников, для которых нужны подарки. Петра Филипповича такая жизнь вполне устраивала. Это было его счастьем. Теперь каждый вечер он пил на кухне крепкий чай и любовался тем, как грызутся день и ночь. Ночь всегда побеждала и прогоняла день на другую сторону планеты. Правда, день еще оставался у работающих фонарей, но это уже детали. Примусову нравилась эта периодичность и это постоянство. Все нравилось. Между прочим, в этом он видел добрый знак. А значит, их со Светланой Ивановной счастливая жизнь должна была продолжиться также бесконечно, как борьба ночи дня.
Но Зоя Михайловна Коровкина не разделяла взглядов Примусова, а отдавала всю себя без остатка в помощь Примусовой.
- Света, Света, - задыхаясь от восторга, кричала в трубку Коровкина, - держи свое счастье! Держи зубами и руками!
- Как? Мне что его за дверь выставить? Ведь не чужой же, - оправдывалась Светлана Ивановна.
- Нет, я вот вчера всю ночь не спала и придумала очередной план.
Зоя Михайловна поведала следующее:
- Пусть у твоего двоюродного брата будет свадьба, - говорила Коровкина, - а к свадьбе нужен подарок. Вот что обычно дарят на свадьбы? Квартиры, кухонные гарнитуры, пухлые конверты с N-ными суммами в разных валютах. Может он это предоставить? Нет! (Почему именно Петр Филиппович должен был в одиночку дарить двоюродному брату жены на свадьбу квартиру, Коровкина не уточнила.) На этот счет у меня есть свои соображения, - продолжала Зоя Михайловна, - пусть он подарит ему стол. Большой – персон на 16, дубовый, квадратный, чтобы с каждой стороны по четверо сидели, цельный, чтоб без всяких там болтов и гаек. Ну, что думаешь о плане?
- Зоя, ты просто гений!
- Ладно, потом поблагодаришь, сейчас у меня дела, все пока.
Под фразой “у меня дела” всегда подразумевалось одно и тоже – пора идти кормить кота. Кот по кличке Пуфик 14 лет отроду был единственным близким ей человеком. Пуфик всегда ел охотно, с аппетитом, потом облизывал шерсть, чесался и уходил гулять, а Коровкина ждала его, думая, чем бы удивить на ужин своего любимца.
Светлана Ивановна, боясь, что муж что-нибудь заподозрит, приберегла объявление о свадьбе двоюродного брата на утро.
- Петя, - сказал жена, почти в упор, глядя на него.
- Да, - отозвался Примусов, но из-за того, что он брился это больше походило на невнятное “а”.
- У меня для тебя новость. Мой двоюродный брат женится и, поскольку, мы не можем подарить ему ни денег, ни квартиру, ни гарнитур, ты должен достать ему в подарок стол. Здесь подробности, - Примусова заплакала. – Мне очень тяжело с тобой расставаться, но пойми правильно. Надо. Я к Зое.
Петр Филиппович ничего, не понимая, посмотрел на удаляющегося супругу, сунул бумагу в карман, добрился, что-то поел и пошел на работу. Там он прочел следующее: “Нужен стол, дубовый, на 16 персон, квадратный, чтоб с каждой стороны по 4 человека могли сесть, цельный – без гаек, болтов и гвоздей. Удачи.”
- Зажрались… - пробурчал Примусов, досидел рабочие часы и выклянчил больничный.

Часть I. 40 км МИРА

Зайдя, домой, Петр Филиппович никого там не обнаружил. Взял немного денег, еще раз перечитал записку, подумал о своей тяжелой доле и, присев на дорожку, начал поиски сразу за порогом.
Был уже вечер, темно, но фонарей не зажигали, либо они просто не работали. Примусов брел вдоль бордюра, пытаясь придумать, где же ему искать этот проклятущий стол. Откуда-то взялась простуда и, чихнув, всякий раз не понятно перед кем извинялся. Доизвинялся он до того, что ему, наконец, ответили:
- Ничего, садись.
Примусов насторожился:
- Кто здесь? – спросил он.
- Конь в пальто! Садись, тебе говорят, да садись, ты, - конь в пальто схватил его за плечо и насильно усадил на бордюр. – Деньги есть?
- Немного.
- Будем знакомы, - после этой фразы из темноты вышел человек с небритым лицом и спокойными глазами. Одет он был в конское пальто и обут в кирзовые сапоги. – Шкура, - протянул он руку.
- Какая? – не понял Примусов.
- Тряпочная! Какая! Фамилия моя – Шкура. Семен зовут.
- Примусов Петр Филиппович.
- Деньги говоришь есть. Пойдем.
- Куда?
- К тезке.
Петр Филиппович встал и зашагал за Семеном. Они пришли в парк имени Буденого. Шкура взял деньги и ушел. Через 10 минут вернулся с двумя бутылками левой водки, булкой хлеба и куском ливерной колбасы.
- Вот теперь давай знакомиться по настоящему, - обрадовался Семен, привычным жестом расстелил газету, которую достал из кармана, и уселся.
- Я не пью, - отрезал Примусов.
- Ты, садись, садись, сейчас разберемся.
Петр Филиппович осторожно опустился на скамейку. Шкура разлил по двум стаканам водку, сам ее выпил, налил снова и протянул один стакан Примусову.
- Ну, за Буденого.
Примусов, зажмурившись, выпил залпом.
- Молодца! Рассказывай кто ты, как ты.
- Лучше вы, - сказал Петр Филиппович, откашливаясь.
- Ты вот думаешь, я пьянчуга, тунеядец, бомжара. Зря. Я – элемент социального дна, - с гордостью подытожил Семен.
Так его однажды обозвал в автобусе профессор, за то, что Шкура, сидя рядом с ним, уснул, положив голову ему на плечо. Профессора это почему-то очень задело. Он стал часто чесать шею, плечо и затылок. Сказал, что Семен – хам, хам, подлец, что его нужно стукнуть в морду и напоследок добил тем самым “элементом социального дна”. Шкура в ответ крикнул, что профессор вшивый интеллигент в первом поколении. Тот почесался, пробурчал – хам, в морду, в морду и сошел на ближайшей остановке.
- Ну, что еще могу о себе добавить? Теперь я моюсь. А ты кто такой?
- Примусов.
- Это я уже слышал.
- Я стол ищу.
- Какой?
- Цельный, дубовый, квадратный, на 16 персон.
- Ты душевнобольной? – спросил Семен, собрав всю свою тактичность и дипломатичность.
- Не-е-ет! – возмутился пьяный Примусов, - у жены двоюродный брат замуж выходит!
- А-а-а, ну тогда конечно, раз замуж выходит, - согласился Шкура, - у тебя деньги-то еще есть.
- Сто рублей.
- Давай.
- Я вам их уже дал.
- Дык эти мы уже пропили.
К тому времени, как были произнесены эти слова, Шкура выпил обе бутылки (иногда чуть подливая Петру Филипповичу), съел хлеб и ливерную колбасу.
- А больше нету, - Примусов упал со скамейки.
- Надо заработать. Я даже знаю где. Но это все утром. А сейчас спи.
- Где? Здесь?
- У тебя есть другие предложения, - Семен аккуратно засунул бутылки за пазуху, Смахнул крошки, положил в карман газету и тут же захрапел. У Петра Филипповича заснуть не получилось, и он всю ночь просидел возле скамейки в темном парке имени Семена Михайловича Буденого.
Но под утром все же прикорнул, ибо разбудил его Шкура, уже сдавший бутылки и успевший получить от кого-то синяк:
- Вставай, я тебе работу нашел.
У Примусова жутко болела голова, тряслись руки и слипались глаза, но он нашел в себе силы, чтобы спросить:
- Чего?
- Жрать хочешь?
- Хочу.
- Тогда пойдем.
Пришли они на рынок с вывеской “Общественный рынок “РАДУГА”. Здесь Шкура подвел Петра Филипповича к контейнеру, который, казалось, насквозь пропитался солью. Возле контейнера стоял щупленький мужичек с хищными глазами и несоразмерными кистями рук.
- Это Тарас Бугаев, - представил его Шкура, - а это – Филиппыч.
Тарас Бугаев обхватил своей лапищей руку Примусова и спросил у Семена:
- Работать хочет?
- Естественно.
- Сколько? – спросил Бугаев.
- 50 в день.
- Берем. Марат, оформи человечка.
На крик из контейнера вышел здоровый детина.
- Это – Марат Дистрофец, подчиняешься непосредственно ему. Все я побежал, - Бугаев ушел.
Примусов только изумленно хлопал глазами, пытаясь уловить – кто – где – кто.
- Ну, все, братан, вечером приду, заберу, - хлопнул его по плечу Шкура и ушел.
Примусов остался с Маратом.
- Значит, так, - сказал Дистрофец, - торгуем мы салом. В контейнере 3 холодильника. Оно там. Как только сало на витрине сильно покроется мухами, ты, Филиппыч, его уносишь в холодильник, а оттуда несешь новое и так по кругу. Понял? Вот и хорошо. Ну и еще текущую работу выполнять будешь. Все. Поехали.
Примусову дали резиновый фартук, сапоги и перчатки, после чего он весь день таскал шматы сала, подметал, бегал, приносил и так далее. Сам же Дистрофец сидел под зонтиком и кричал “Сало! Бери, мужик, сало ведь! Сало! Сало!”
Неделя текла долго. Работа не требовала от Примусова каких-либо умственных затрат и он стал постепенно приходить в себя. Обычно он ходил по антикварным лавкам, друзьям, знакомым и так с горем пополам все же доставал подарок. Сейчас же неожиданно пропив деньги со Шкурой и попав на работу, он ничего не понимал. Про стол вспомнил на третий день, случайно засунув руку в карман. В связи с этим спросил Шкуру, долго ли ему еще работать и где он сам бывает.
- Я жилье нашел! – возмущался Семен и обводил руками маленькую сырую комнатенку.
- А почему мне не платят? – не унимался Примусов.
- Заплатят, когда закончишь работать.
- А когда это будет?
- Через год.
- Что?!! У меня свои дела, я стол ищу! – кричал Примусов.
- Ладно, месяц. (Петр Филиппович замотал головой). Ладно, ладно, неделю доработаешь, и найду тебе работенку получше. Ведь нужны же тебе деньги, чтоб стол искать!
- Нужны, - неохотно согласился Петр Филиппович.
- Вот, не пропей ты тогда 100 рублей, все было бы проще. И вообще, чем тебя эта не устраивает?
- Там все просолено, у меня каждая царапина болит, как пулевое ранение.
Неделя закончилась и Примусову заплатили 140 рублей. Остальные 210 Шкура Забрал себе, как посреднику, но Петру Филипповичу ничего об этом не сказал.
- И это все? – скулил Примусов. – По 20 рублей в день.
- Пойди у Марата потребуй прибавки, - съязвил Семен.
И Примусов пошел, сказал ему, что мало и в ответ услышал:
- Кто здесь Марат? Я здесь Марат, а ты баклуша осиновая! Иди отсюда, иначе я Тарасу позвоню, он разберется!
А Семену шепнул:
- На валенок, сколько лоску не наводи, все равно он валенком и останется.
Шкура понимающе кивнул.
В коморке он сказал Примусову:
- День отлежись, а там я тебе другую работенку найду. Ведь нужны же тебе деньги на стол?
Примусов отвернулся к стенке, сжимая 120 кровных рублей. Но отлежаться согласился.
Правда, отлежаться толком и не получилось. Всю ночь над Петром Филипповичем кружил комар или несколько комаров. Кто их разберет?… Чего, спрашивается, лезут к Примусову, разве нет спортсменов, у которых кровь просто превосходнейшая. Так нет, неразборчивы они. Вот и пристают к кому попало,… но не будем оскорблять нашего героя, есть дела и поважнее. В общем, как ни прятался под жидкую простынку, комар все равно укусил его за подмышку и подбородок. А утром следующего дня пришел, Шкура и сказал, что нашел новую работу.
Работа оказалась даже и не сложная. Семен отвез его за город, познакомил с нужными людьми и уехал, пообещав вечером забрать. Примусову объяснили, что: во-первых, птицефабрика (на которую его привез Шкура) в очередной раз разорена, во-вторых, в связи с этим кур распродают, так как денег на электричество, чтобы их умертвить – нет. Это была официальная часть. Как только Примусов был оформлен на должность того, кто этих самых кур будет распродавать, его новые коллеги пояснили, что, в-третьих, птицефабрика разорилась уже в пятый или шестой раз. В-четвертых, каждый раз распродают до 70% всех кур. В-пятых, по цене в 10 рублей, 5 из которых оставляет себе продающий.
Примусов, став продающим, выручал в день, благодаря тому, что Семена не было в посредниках, до 200 рублей. Местный люд скупал кур охотно. Они сами их выращивали, а когда птицефабрика находила деньги, то скупала кур обратно и так по кругу.
Все шло очень хорошо для Петра Филипповича. Денег было много, Шкура не мешал. Но про стол Примусов больше не забывал. Примерно после недели работы появился сияющий Семен и сказал:
- Бросай все! Я такое дело нашел! Разбогатеем! Купим много выпивки!
- А стол?
- Да ты себе тысячу столов купишь, Филиппыч!
Шкура уволил Примусова, отвез в коморку и сказал:
- Спи, ибо от тебя зависит судьба моих детей.
- Каких детей?
- Каких, обычных, а если и очень постараешься, то и внуков.
Здесь в Петре Филипповиче что-то, видимо, куда-то не так повернулось и он закричал:
- Ты, ты (здесь невнимательный читатель продолжит, как ни в чем не бывало читать дальше, а внимательный заметит, что Примусов перешел на “ты” (!)…), эгоистичный хам! Меня жена достала своими свадьбами, именинами и днями рождениями, для которых нужны подарки! А теперь и этот стол! Где я его буду искать без денег? Я бы заработал, купил его, а нет, так заказал. А что теперь? Ищи ветра в поле. К Марату идти? Отстань от меня, Семен, - излил душу Примусов.
- Все? – спросил Шкура и, не дожидаясь ответа, сказал, - тогда ложись спать, рано разбужу.

Но в итоге Петр Филиппович проснулся раньше и нашел Семена пьяным на полу.
- Вставайте, Семен, вы же хотели меня рано будить, - тряс его Примусов.
- Как? – спросил Шкура, - как, как, как…. – Он повторил это слово столько раз, что оно стало казаться пошлым.
- Что как?
- Филиппыч! Мы же опоздаем!
Бежали они быстро и прибежали в парк того самого Буденого. Здесь собралась туча народу. Все суетились, разговаривали. Большинство было одето в разнообразную одежду. На всех этих людях были номера, а над белой линией, прочерченной мелом на асфальте висела надпись: “СТАРТ. Беговая гонка 40 км МИРА. Участвуют все желающие!” (Ниже чуть помельче) “Бег с ориентированием на местности.” (Дальше опять крупно) “ПРИЗ победителю – 20 кг ЗОЛОТА!!!” Оно красовалось здесь же, но из-за дюжины людей с бычьими шеями его было трудно разглядеть. Надпись заканчивалась очень мелким шрифтом, который даже никто и не пытался читать: “34% - налог на азартные игры; 20% - на благотворительные нужды; 18% - в благодарность организаторам”. Организаторы тоже были здесь, но их, как и золото, в смысле по тем же причинам, было трудно разглядеть.
- Сюда, Филиппыч.
Они подошли к столу регистрации, где было сказано, что это удовольствие стоит 50 рублей.
- Еще регистрируете? – спросил Шкура.
- Вас нет, вы пьяны, - ответила девушка в желтой кепке с надписью “40 км МИРА”.
- Я пьян?
- От вас несет перегаром.
- Ладно, ладно, не меня – его, - Шкура показал на Примусова.
- Имя? – спросила девушка.
- Семен.
- Да не ваше, его!
- Петр Филиппович Примусов.
Девушка вписала в графу “ИМЯ” на бумажке с номером “Примусов П.” И сказала:
- Поздравляю, господин Примусов, вы стали участником ежегодного беспроигрышного бега на 40 километров ради мира. Ваш номер – 1313.
Шкура схватил бумагу с номером и потащил за собой Петра Филипповича.
- С вас 50 рублей, - сказала девушка.
Семен залез в карман Примусова, достал все заработанные за это время деньги, расплатился, остальные оставил себе. Потом помолчал и начал:
- Значит, так. Как видишь здесь все в спортивной форме, а ты… Брюки, туфли, рубаха, галстук… Галстук дай мне, а то задохнешься, - Шкура одел его на себя, - что с остальным делать не знаю. Участвуй так. Смысл гонки такой – ты бежишь по всяким полям, где будут редкие указатели, прибегаешь первым и побеждаешь. Все ясно? Филиппыч, смотри у меня. Ты должен победить. Вот тебе номер. Пусть не самый удачный, но все же.
Примусов прицепил номер 1313 и пошел в толпу, радуясь тому, что может убежать от Семена.
Гонка проходила по кругу, то есть стартовали из парка Буденого, здесь же и финишировали. В связи с этим на плакате над меловой чертой с одной стороны было написано “СТАРТ”, а с другой “ФИНИШ”.
К стартовой линии подошел спонсор в окружении охраны, поднял пистолет и, целясь в небо, выстрелил. Сразу после этого толпа сорвалась с места и устремилась за золотом.
Первый километр бежали довольно ровной группой в 1000 человек. Что-то вроде стада. Потом у стада появились вожаки. Они выдвинулись и скрылись из виду. К этому времени уже выбежали из города. Чем дольше бежали, тем на меньшие группы дробилось стадо и постепенно, к 10 километру, вытянулось в ровную змейку с небольшими утолщениями и разрывами. Примусов вначале бежал где-то в середине стада, потом у него стали тереть туфли и он поотстал. Дальше бежал с группой глухонемых, которые, постоянно жестикулируя, недобро косились на чужака в довольно неспортивной одежде, со скорченным от боли лицом, ибо туфли стали тереть усерднее, и с номером 1313. Но через некоторое время он отстал и от них и попал в разрыв змейки. Да такой разрыв, что в радиусе километра никого не было. Примусов сделал попытку поорентироваться, но безуспешно – выплелся к какому-то лесу. Побродил с часок по нему и пришел в какой-то городок.

Часть II. “Зодиак”

А город Знаменск жил своей обычной жизнью и Петра Филипповича совершенно не ждал. Видимо, именно ни как не отреагировал на его появление. Он стоял удивленный тем, что вышел в какой-то город, которого раньше никогда не видел и о котором ничего не слышал. В голову лезли всякие мысли вроде того, что это город – призрак или город старообрядцев. Были даже такие, в которых думалось, что это секретный оборонный или инопланетный город. Но на самом деле все было прозаичнее, и то, что Примусов ничего о Знаменске не знал – его личные проблемы.
К Петру Филипповичу тем временем подошел дворник и, достав что-то из кармана, протянул ему руку:
- Жора, - представился он.
- Петя… э-э… Петр Филиппович.
- Я тут замок нашел, - сказал Жора и показал его, - с ключом, но без душки, вот в чем проблема. И еще две зажигалки нашел. Одна работает, а другая нет. Это тоже проблема. Везет мне? – спросил он у Примусова, но, не видя в его лице ничего кроме туповатости, сам ответил на свой вопрос, - как утопленнику, - и стал уходить.
- Жора, а где я? – Спросил Петр Филиппович.
- В Знаменске.
- А что же мне теперь делать? – не отставал Примусов.
- Иди к Шмелеву, - с этими словами дворник ушел.
Но сказать “иди к Шмелеву” было, конечно, легко. Никакого Шмелева Петр Филиппович никогда не знал. Немного подумав, он спросил проходящую мимо женщину:
- Извините, как пройти к Шмелеву?
- Льву Палычу?
- Видимо.
- Пойдемте, я вас провожу.
Петр Филиппович даже немного удивился, тому, что не удивился, когда совершенно незнакомый человек сразу же вызвался его проводить к некоему Льву Палычу Шмелеву. “Наверное, это очень известный здесь человек, - думал Примусов. – Я уже встретил в этом городе двоих и все его знают, и, кажется, ценят и уважают.”
На самом деле в Знаменске недавно были выборы. В этом городке проживало около 100 тыс. человек, а для регистрации кандидата на пост мэра требовалось более 50 тыс. подписей, так что двух кандидатов нельзя было зарегистрировать даже теоретически. Первым, кто смог собрать эти подписи, был Шмелев, но не Лев Палыч, а Максим Александрович. Именно Максим Александрович стал мэром и именно о нем говорил дворник Жора, но до него нам нет никакого дела. А вот кто такой Лев Палыч, знала, видимо, Женщина, которая вызвалась проводить Примусова.
- А вы, по какому делу к Льву Палычу? - спросила женщина.
- Я это, ну, заблудился, - промямлил Примусов. И только сейчас он обратил внимание на свой внешний вид. После всей этой возни с салом и курами, после двухнедельного проживания в сырой комнатушке с пьяным Семеном, после забега и блуждания по лесу, его одежда превратилась в мятые, засаленные и испачканные тряпки. Туфли разваливались на ногах, галстук и деньги забрал Шкура. Примусов давно не брился и не умывался. Словом – бродяга.
“Интересно, а почему эта женщина решила меня проводить? – подумал Примусов. – Либо она дура с плохим вкусом, либо Лев Палыч действительно всесилен.”
- Может, познакомимся? – робко спросил Петр Филиппович.
- Ирида, - с готовностью представилась женщина.
- Петр Филиппович.
Тем временем пришли к большому к большому дому, возле входа в который висела табличка “Клуб “Зодиак”. Вошли. Пройдя по коридору, освещенному бра и вдоль которого по обеим сторонам тянулись двери, попали в большой зал. В этом зале, между прочим, очень шикарно обставленном и с камином, сидело 8 человек. Сидели они в мягких креслах и диванах. На полу лежал большой и мягкий палас, играла спокойная музыка. Кто-то курил, кто-то листал книги, но большинство слушало пожилого мужчину. Он был одет в костюм высокого качества, в мягкие турецкие туфли и шелковый шарф. Лицо его было полно достоинства, благородства и спокойствия. Он уже был сед и с аккуратно подстриженной, очень красивой бородой.
- Видите ли, в чем дело, - говорил он, - человек это единственное животное, оскал которого – первоначально добрый знак. Однако человек и единственное животное, которое за оскалом может скрывать все, что ему угодно. Животные – скалясь, выражают злобу, человек же, улыбаясь – лукавит, лицемерит, радуется, страдает… - он не договорил, заметив вошедших. Всплеснул руками, поднялся и улыбнулся.
- Ирида, доченька, ты вернулась!
- Да, Лев Палыч, да!
- А кто твой гость? – спросил Шмелев.
- Петр Филиппович. Фамилию, извините, не знаю.
- Примусов, - сказал Примусов.
- Рад вас приветствовать, господин Примусов, - пожал ему руку Шмелев. – Вы ко мне?
- Не знаю, честно сказал Петр Филиппович.
- Пройдемте в мой кабинет.
Кабинет, как и зал, был шикарно обставлен. Шмелев сел за стол. Примусову было предложено кресло.
- Может, хотите чего-нибудь.
- Да, нет. Я, в общем, здесь случайно.
- Рассказывайте, Петр Филиппович.
Примусов почувствовал к этому спокойному и доброму человеку такое уважение, что больше ни о чем, не спрашивая и не оправдываясь, поведал Льву Палычу всю историю, начиная от просьб жены и заканчивая знакомством с Иридой. Но про стол умолчал.
- Занятно, - сказал Шмелев, - я подумаю. А сейчас идите, поешьте, переоденьтесь и так далее. Ирида вам все покажет.
- Но я не могу, - промямлил Примусов.
- Можете, идите.
Ему дали комнату, одежду и еду. А на утро, когда он спустился в зал, Шмелев сказал:
- Дамы и господа, познакомьтесь, это Петр Филиппович Примусов. А это Члены нашего клуба. – И Шмелев начал перечислять: Федор Гагин, Аркадий Фальцгобель, Валентин Репейников, Владимир Бондарев, Наталья Дурман, Ирина Безуглова, Ирида, Шмелев и негр Зума, который всегда сидел молча. – Как видите у нас сейчас в клубе 9 человек, но всего нас – 11, просто двое в командировке. Вы видели вывеску у входа?
- “Клуб“Зодиак”.
- Нам нужен 12-й член клуба. Господин Примусов, вы фаталист?
- Немного.
- А как бы вы отнеслись к моему предложению вступить в наш клуб.
Примусов расплылся в улыбке, ибо почувствовал, что здесь отдохнет душой.

Дни летели и летели, стол на 16 персон отошел даже не на второй, а уже куда-то на четвертый. В клуб никто ни от кого не зависел, все делали то, что взбредет в голову. Здесь Примусов понял, что он поэт и подружился с другим поэтом Репейниковым. Задыхаясь от волнения, Петр Филиппович встал с мягкого кресла и сказал:
- Дамы и господа, прошу минуточку внимания. Я написал стих. Оцените.
Небо!
Сыплет дождь и град!
Суша!
Камни, пыль и сырость!
Осень!
Это листопад!
Счастье!
Чтоб нам всем так жилось!
- Чего маленькое такое? – спросил Репейников.
- Ну, я – миниатюрист. А вы, Лев Палыч, что скажите?
- Я скажу, что только пыль ничего не признает, ложась куда попало. Но я если бы был пылью на вашу рукопись не лег, ибо это – бездарщина.
Примусов обиделся и два дня не выходил из своей комнаты. Он смотрел телевизор и думал о смысле жизни.
Но и телевизор облегчения не принес. По одному каналу ведущий какого-то ток-шоу спросил у мальчика, какие он знает города.
- Ну, Москва, - сказал мальчик.
- Еще.
- Грозный, - опять сказал мальчик.
Ведущий замялся, попытался отшутиться, что география России богаче, потом еще помычал что-то невнятное и пригласил в студию следующего гостя. По другому каналу шла беспроигрышная лотерея, где всякий участник, купив за 15 рублей билет, получал все блага земли и еще, в придачу, возможность участвовать в следующем розыгрыше.
Из всей этой чехарды Примусов не узнал ничего нового. Но понял, что нельзя обижаться на Шмелева, на таких людей не обижаются.
- Лев Палыч, простите меня неблагодарного, я ну, это… - мямлил Примусов.
- Сядьте, прошу вас.
Петр Филиппович сел.
- Я хочу рассказать вам одну историю из молодости, когда я не был еще так обеспечен. Я должен был лететь из Москвы к родителям в Ульяновск. Рейс был поздний. Я, по глупости, добирался до аэропорта на попутках. В итоге меня избили, обокрали. Естественно, на самолет я не попал. Скажете, не повезло? А мой самолет разбился. Вот и думайте. Это я к тому, что нельзя даже самые жуткие события рассматривать однобоко. Но с другой стороны я должен быть им благодарен, ведь, по сути, они мне жизнь спасли. Хотя после этого мой левый глаз почти ничего не видит. Я должен их в этом винить? Но что такое глаз, по сравнению с жизнью? Человек, Петр Филиппович, тем и отличается от животного, что способен прощать, не проглатывать обиду, не забывать, а прощать. А если не способен? Не отличается?
Примусов был оглушен. Такого града умных мыслей он не слышал давно. В этот же день он написал новый стих и принес его Шмелеву.
Дурь и чушь – терпенья нету,
Мне теперь бродить по свету,
Да! Сейчас мне одиноко,
Такова моя дорога.
Лев Палыч вежливо кашлянул, потер красивую и аккуратную бороду и сымпровизировал:
И вот опять за окнами вечер,
Дым сигаретный клубится в тиши,
Кажется, вечер как мир будет вечен,
Только сознание шепчет: “Пиши”.
- Так у вас, получается? – спросил Шмелев.
- Наверное…
Примусов ушел.
С этих пор он забросил на время поэзию и ударился в коллективные занятия и споры.
Спорили не просто обо всем, а обо всем вообще. Так, например, Гагин и Фальцгобель принесли кусок клетчатой клеенки и палочку. Палочку клали по вертикали и горизонтали. По горизонтали она укладывалась ровно в 4 клетки, а по вертикали только в 3. Гагин, к которому позже присоединились Наталья Дурман, Ирида и Примусов, говорили, что клетки не квадратные и по высоте больше, чем по ширине, от того и не сходится. (Ну, разумно же!) Фальцгобель, Репейников, Безуглова и Бондарев указывали на оптический обман и несовершенство мира. Шмелев и Зума сохраняли нейтралитет. Доспорились до того, что стали пихаться и кричать о важности витаминов для правильного функционирования головного мозга. В таких случаях Лев Палыч сильно хлопал книгой и прекращал спор.
Но все-таки споры не могли полностью занимать свободное время. И тогда Примусов думал. Думал долго, смакуя. Менял выражение на лице, хотя туповатость иногда проступала. Его темно-зеленые глаза то тускнели, то сверкали и блестели красотой изумруда. (Здесь, конечно, природа явно перестаралась. Ни к чему ему такие глаза, они нужны философам, художникам, скрипачам, романтикам, ну а в случае с Петром Филипповичем скорее напоминали о хорошем чувстве юмора природы. Хотя служили исправно.) Думал Примусов о вечном, ценном радостном – о поэзии. Ему нравилось быть опальным поэтом.
- Бунтарь! Ох, бунтарь, - гордился он собой.
Здесь же из него поперли стихи, и он записывал их, черкая и переписывая. Потом спустился в низ ко всем (не было только Шмелева) и сказал:
- Шедевр рвется, слушайте!
Ночью холод, днем жара!
Третьи сутки я не ел!
Спасибо, что меня кормишь,
Страна на букву “Р”!
Зодиаковцы замерли и вдумались. Спас остановившийся у дома грузовик, из которого вылез Лев Палыч. Он махал руками и кричал что-то грузчикам. Те открыли будку, и достал стол. Дубовый, на 16 персон, цельный, квадратный…
Вошел Шмелев, внесли стол грузчики, пару раз матюкнулись, стукнули столом о мебель и стены и, оставив запах махорки и кирзы, ушли.
- Дамы и господа, этот стол, - начал Лев Палыч, - станет символом нашего единства. Не круглый, да, но и мы не рыцари, мы – мыслители.
А Примусов, отпиханный одним из грузчиков в угол, молча хлопал глазами. А что, собственно, оставалось делать, такого гадкого поворота событий никак не ожидалось. Как прикажете поступить? Попросить стол после столького времени иждевенчиства? выкупить? выкрасть? Все варианты какие-то свинские, ведь не объяснишь, что точно такой же стол жена попросила принести на свадьбу двоюродного брата.
- Господин Примусов, - обратился к нему Шмелев, - вы недовольны моим выбором?
- Даже и не представляете, насколько доволен. А сколько стоит?
- Не знаю, я его не купил, а обменял на редчайшую диадему.
- А-а-а… - протянул Примусов, так как не то, чтобы редчайшей, а и простой никогда в руках не держал.
Петр Филиппович был загнан в тупик. Ситуация была критическая. Делать что-нибудь со столом надо было немедленно, пока к нему не привыкли, но у него в голове, кроме бестолковой фразы “каждые два раза через месяц” ничего толком и не было.
Через три дня он пошел к Шмелеву. Но Льву Палычу было не до него, так что разговор не состоялся. Шмелев был занят покупкой рояля и отвлечься никак не мог. Примусову еще три дня пришлось смотреть телевизор, где на гостей никогда не хватает спальных мест и по этому необходимо купить новый матрас, на котором они могли бы спать. Ибо старые матрасы все время ломались, не надувались и вызывали у всех депрессию. При их виде хозяева спотыкались, надували щеки и недовольно мотали головами. А учтивая программа “магазин у вас дома” бралась все это исправить всего за 899 долларов 95 центов.
Спустя еще три дня Примусов опять пришел к Шмелеву, но тот опять его не принял, ссылаясь на занятость на почве рояля.
“Что же это за рояль такой, - думал Петр Филиппович, - уже неделю Шмелев за него борется. Как-то это подозрительно”. Думы эти были не напрасны - Лев Палыч просто заменил стол на рояль, и, увидев это однажды утром Примусов упал в обморок. Его отнюхали нашатырем, вызвали “скорую’’ и положили в больницу с диагнозом “общее истощение организма”. Через три недели организм восстановился и направился обратно в “Зодиак”. Но, увы, на месте прежнего шикарного клуба осталось только пепелище. А прохожие, видя как неизвестный мужик мечется и роется в пепле, злорадно улыбались и говорили: “Треснула морда, а? То-то же!”; другие говорили: “Это жизнь…”

Часть III. TO DIE FOR

А Примусов между тем, порывшись в пепле, отыскал в медном портсигаре денег в размере 5000 рублей. На крышке портсигара было написано “В знак восхищения талантом Примусову П. Ф. от “Зодиака”, а на дне: “Счастье! Чтоб нам всем так жилось!”. Петр Филиппович аж прослезился, купил себе поесть и побрел по вечереющему Знаменску дальше на поиски стола, оставляя на асфальте черные от пепла следы, которые светлели с каждым новым шагом.
Прибрел Примусов на местный вокзал, где к нему подошли трое бомжей и пропитым шепотом спросили:
- Мужик, слышь, мужик, паспорт есть?
- А зачем? – насторожился Петр Филиппович.
- Сюда иди, только тихо.
Примусов шагнул в их сторону.
- Смотри, - один из них оглянулся по сторонам и подтащил к себе тюк. В тюке были крышки, кастрюли, ложки, ковшики и железные кружки.
- Что это?
- Мы нашли.… Теперь надо в бытовуху сдать, а там паспорт нужен. Наши это… украли. Ну, чего поможешь?
- Не, не, не помогу, - сразу и наотрез отмахнулся Петр Филиппович.
- Да вместе же пропьем, мужик!
Невольно вспомнился Шкура.
- Нет, мне пора.
Примусов увидел прибывшую электричку и направился быстрым шагом к ней. Уселся в полупустом вагоне и задремал.
- Билет предъявите! – сказал голос.
- У меня нету, - промямлил Примусов, - там это, паспорт требовали, я вот и сел…
- Тогда в милицию пойдешь!
- Хорошо, сейчас.
Петр Филиппович достал из кармана 100 рублей и отдал кондуктору.
- Ладно, сиди, заяц.
- Приехали! Приехали, я сказал! – кто-то грубо пинал скамейку с задремавшим Примусовым.
- Да, Семен, сейчас, - мерещился Шкура.
Сапог, пинавший скамейку, на время успокоился, но быстро сориентировался и продолжил пинать с новой силой.
- Коля я, а не Семен! Конечная, даже депо уже. Вставай алкашня! Устроили лежбище! Я сейчас, - но здесь сапог закашлялся с такой силой, что даже Примусов проснулся.
- Ой, извините.
- Пошел из вагона!
- А где я?
- Депо.
- А ближайшая станция где?
- Колхициновка в 22 километрах вверх по путям.
- А электричка когда?
- Когда солярку привезут! Все пошел отсюда!
Примусов вышел из вагона и побрел по путям в Колхициновку. Шлось тяжело. Шпалы были скользкими. Начало моросить. Осень задыхалась от нападок зимы и уже готова была, плюнув на все, ждать следующего года.
Путь был неблизкий. Заболела голова. Появились мысли. “А зачем это, интересно, электричкам солярка?” – такова была первая мысль. “Нет, что ни говори, а железное здоровье лучше, чем золотое сердце” – вторая мысль. “Ну, какой толк от золотого сердца в сочетании с плюгавеньким организмом? Да никакого! Просто подобное здоровье не даст сердцу отсветить золотом. А вот железное здоровье это – дар. Если оно такое, то можно попробовать за довольно долгий срок жизни сделать сердце если не золотым, то хотя бы позолотить…”
Железного здоровья у Примусова не было точно…
К 14 километру появилось состояние завершенности и покоя. Ничего не хотелось. Ноги шли сами. Голова за тело не отвечала и наоборот.… Но все-таки темное пятнышко впереди не осталось не замеченным. Вскоре пятнышко разрослось. Забастовка. Люди перекрыли пути и требовали еды, зарплаты, счастья, ну и чего им там бывает нужно. (Хотя, что им нужно знает вся страна, кроме небольшой кучки людей, у которых это есть, но они делают вид, что ни о чем не знают).
Бастовали человек 20. Они сидели на дощечках на рельсах и тихо курили, кутаясь в скромные одежды. Почти у каждого был транспарант с надписями типа: “Долой Иванова И. И.”; “Верни пенсии и дет. пособия”; или более радикальные: “Дай жрать!!!”. Но у одного с впалыми глазами и щетиной была надпись: “Накорми, страна на букву “Р”.
- Лев Палыч, вы?
- А, господин Примусов, какими судьбами, - сказал Шмелев без энтузиазма и поправил транспарант.
Окружающие даже не обратили внимание на появление Петра Филипповича.
- Почему вы здесь? Где зодиаковцы?
- Нет зодиаковцев. Ирида умерла. Остальные разбежались. А клуб сгорел…
- Я знаю. Как?
- Помните стол, который вам так нужен был? Так вот я его поменял на рояль. Вы упали в обморок. Но все захотели отметить обмен баллом. Был приглашен пианист – мастер, виртуоз, бог клавиш…. Шло все замечательно: дамы, фраки, белые перчатки, шампанское рекой и дивная живая музыка. Но виртуоз увлекся и выронил окурок изо рта на палас и пошло-поехало… Дамы визжат, фраки мечутся, шампанское разливается, музыка глохнет. Через час “Зодиак” исчез.
- М-да-а… - протянул Примусов, - и что теперь?
- Бастую. А зачем вам нужен был стол?
Петр Филиппович поведал историю поисков.
- М-да-а… - протянул Шмелев, - и что теперь?
- Не знаю. А кому вы его поменяли?
- Колхоцинову.
- А это не его Колхициновка?
- Его, его, но можете не стараться, он стол не отдаст.
- Почему?
- Да как вам сказать? Он, извините, конечно, - здесь Шмелев перешел на шепот, - он – барыга.
Примусов задумчиво кивнул.
Петр Филиппович примерно представлял, что значит “барыга”, но то, что он увидел, даже для его фантазии было только мечтой.
Колхицинов был очень богатым человеком и выкупил целое село, до этого звавшееся “Победное”. Местный люд с хилыми хатенками, тощими козами и одним ржавым раздолбанным трактором, возражать не стал. Село отстроили заново, провели электричество и построили мини-заводик по производству макарон. В самом лучшем месте вырос особняк самого Колхицинова. Таким образом, он осуществил свою мечту и стал подобен помещику.
Все было налажено до мелочей. Народ трудился, заведующие писали отчеты, и жизнь была прекрасна.
В один из таких дней Колхицинов – имя, которому – Илья Родионович – лежал в ванне и думал о вечном. На стене загорелась маленькая лампочка и из динамика под ней проскрипело:
- Илья Родионович, к вам мужик какой-то ломится.
- Чего ему надо?
- Говорит, что отступать ему некуда.
- Вот не везет-то. Ну, дай ему водки.
Из динамика на пару минут перестало скрипеть, но потом опять начало:
- Не берет. Говорит, что стол нужен.
- Ладно, пусти его к секретарю.
Примусова пустили в большую комнату с хорошим освещением и офисным убранством. Секретарь посмотрел на него брезгливо, как на кошку, страдающую стригущим лишаем.
- Представьтесь.
- Петр Филиппович Примусов.
- Ну и чего вы хотите, Петр Филиппович?
- Стол.
- Какой?
- Дубовый, квадратный, на 16 персон, цельный.
Секретарь все это записал, нажал на кнопку и отдал записку пришедшей девушке:
- Илье Родионовичу, скажи от меня.
Через Минуту девушка вернулась и шепнула что-то секретарю.
- Приходите в понедельник.
- А сегодня что?
- Суббота. На этом я с вами прощаюсь. Да, и еще, без галстука Илья Родионович не принимает.
И с Приусовым попрощались, не пожав руки.
Секретарю–то хорошо, а Примусову где блуждать два дня? Не знаете. Вот и он не знает.
Шел Петр Филиппович и дивился: дороги шикарные, все ухожено, зеленые насаждения, дома аккуратные. Ни тебе грязных ям на улицах, ни мусора по углам.… Но вот гостиниц или там отельчика, какого нигде нет. И парк тоже нигде нет. Да даже если бы и был… ноябрь на дворе как-никак.
Подошел он к женщине, что ругала ребенка, одновременно вытирая ему нос:
- Извините, а где у вас переночевать можно?
- У меня нигде нельзя.
- Да я не в том смысле, а вообще в Колхоциновке?
- А, так иди к Валерке. Он живет в доме совсем один, там все умерли.
- И где его можно найти?
- Прямо, последний дом слева.
- Спасибо.
- Да иди уже, засмущалась от такой вежливости женщина.
Дом Примусов нашел сразу – обшарпанный и не в пример другим, грязный. Валерка дому очень подходил. Мужичонка в грязном свитере, спортивных штанах, кедах и растрепанной бородой.
- Ты ко мне? – спросил он Примусова, когда тот еще был за два дома от него.
- Вы Валерий?
- Ну, я.
- Тогда к вам.
- Койка – полтинник, самогон – четвертак.
- Это на ночь?
- Естественно. Клопов и блох нет, я их травлю.
- Согласен. А магазин у вас есть, где одежду продают?
- Есть, но там продают все сразу, за червонец покажу где.
Магазин оказался вполне приличным. Но туда, хоть и за червонец, Примусов пошел на следующий день, а пока, заплатив, улегся и стал вспоминать Светлану Ивановну – фамилия, которой – Примусова.
На утро у Петра Филипповича чесалось и ныло все тело. Не понятно, чем именно Валерка травил клопов и блох, но им это решительно нравилось, и они с удовольствием размножались. За 10 рублей Примусова довели до магазина, где он купил себе новую рубаху и галстук. Но купить что-нибудь, особенно галстук, дело не хитрое, но когда пришло время его завязывать, в магазине появилось неловкое молчание. Примусову галстук завязывала Светлана Ивановна, а продавщицы только 1,5 года жили цивилизованным образом и не имели совершенно никакого понятия о галстуках.
- Как же я с развязанным-то ходить буду, - горевал Петр Филиппович, - ну ни как шарфик же мне его носить!
- Ну, давайте я попробую, - решилась одна из продавщиц. Завязала на галстуке узел, развязала его, завязала снова и сказала:
- Может, Димку спросим?
Димка оказался продвинутым грузчиком 23 лет отроду. Он ходил в ярких рубашках и с плеером. А каждую субботу ездил в ближайший город на дискотеки и за батарейками.
- А чего я-то? – удивился Димка.
- Ну, ты же на этом деле больной. У тебя дома их штук сорок, - сказала вторая продавщица.
- И что? Мне их друг завязал, они у меня и висят.
- Тогда принеси один, мы хоть глянем, как он завязан.
Димка ушел.
- Ну, где ты?! Ирод малолетний, - закричал голос из-за двери с надписью “Посторонним вход запрещен”.
- Не кричи, у нас покупатель! – огрызнулась продавщица.
- Плевал я на него! Где Димка? – с этими словами из-за двери вышел старый грузчик.
- За галстуком пошел!
- Каким?
- Мне вот, - смутился от такого внимания Примусов.
- А что такое?
- Завязать не можем.
- Дайте сюда, - грузчик схватил галстук.
- Ой, полож на место, куда тебе.
Грузчик завязал галстук, одел его аккуратно на Примусова, презрительно посмотрел на продавщицу и, сказавши:
- Я солдат старой закалки, - гордо ушел.

К понедельнику у Колхицинова о Примусове все забыли.
- Слушаю, - сказал секретарь.
- Я к господину Колхицинову.
- У вас назначено?
- Нет.
- Тогда приходите в пятницу. Он очень занят.
- Но вы мне сегодня сказали, - возмутился Примусов.
- Так значит у вас назначено?
- Пропустите меня к нему! Мне нужен стол!
- У Ильи Родионовича нет никакого стола.
- Есть. Ему его Шмелев поменял!
- Какой Шмелев?
- Какой, обычный Шмелев! Пустите! Я уже давно дома не был!
- В любом случае здесь не ваш дом, - и секретарь вызвал охрану.
Всю следующую неделю Петр Филиппович просидел возле двери секретаря. Следующую - Валерка отпаивал его водкой, делал ему водочные компрессы и пел пьяные песни, пока Примусов отходил от просьб охраны уйти. Через неделю Петр Филиппович появился снова.
- Ладно, давай его сюда, - сказал Колхицинов.
Примусова впустили в кабинет, где сидел глава Колхициновки:
- Чего вы хотите?
- Стол.
- Нету у меня стола!
- Есть, дубовый, цельный, на 16 персон, квадратный.
Колхицинов нажал на кнопочку, и их динамика прохрипело:
- Слушаю.
- Посмотри, пожалуйста, есть ли в Колхициновке дубовый, квадратный стол на 16 персон.
- Цельный, - добавил Примусов.
- Цельный.
- На это не меньше недели уйдет.
- Я подожду, - с надеждой сказал Петр Филиппович.
- Конечно, подождете.
К назначенному сроку улицы на метр засыпало снегом.
- Нашли мы такой стол, - сказал Колхицинов.
- Спасибо вам огромное.
- А за что спасибо?
- Ну, что нашли.
- Вы думаете, я вам его отдам.
- Я могу купить.
- Он стоит столько, сколько вам и за год не заработать.
- Что же делать?
- Вы отняли у меня час. Я не знаю кто вы такой и за чем вам нужен стол. Чего вы хотите?
- Стол, цельный, дубовый…
- Зачем?!! – заорал Колхицинов.
Примусов вздохнул и поведал свою историю.
- Слушай, мужик, ты, что меня за дурака принимаешь?
Петр Филиппович смутился. Из динамик захрипело:
- Илья Родионович, у вас через 20 минут встреча.
- Значит, так, слушай меня. Черную икру любишь?
- Кто ж ее не любит?
Колхицинов нажал на кнопочку:
- Быстро мне в кабинет черной икры и столовую ложку!
У Петра Филипповича затряслись руки. Принесли икру.
- Даю тебе минуту. Съедаешь – стол твой. Нет – так нет.
Примусов хрюкал, давился, хватал икру руками, сплевывал ее и давился снова, но в минуту уложился и съел-таки икру.
- Пошел вон, - сказал Колхицинов.
Весь следующий день Валерка отпаивал его водкой, делал водочные компрессы и пел пьяные песни.

Петр Филиппович не знал, где дом.
- Ну, что я вначале делал, - думал он, - на рынке работал, кур продавал, потом – бежал ради мира, заблудился в лесу, жил в “Зодиаке”, лежал в больнице, ехал в электричке и шел вверх по путям. Ох, как тяжко! Придется проделать все наоборот.
Но здесь возникла следующая проблема, как стол тащить, не на себе же. Потом подумал еще маленько и понял, что по-другому просто не получится. Купил на оставшиеся 1,5 тысячи у Валерки валенки, тулуп, шапку и веревку. Впрягся в стол, перевернув его ножками кверху и побрел на встречу своему счастью в лице Светланы Ивановны.
Из Колхициновки вышел спокойно, если не считать, что постоянно спотыкался и глупо выглядел в костюме и галстуке под тулупом и валенками. Дальше было сложнее – появилось много деревьев, пути засыпало. Но Петр Филиппович все-таки выбрел на бастующих, которые, казалось за это время даже и не пошевелились, только снег с себя стряхнули. Шмелева среди них уже не было.
- Мужики, а где Лев Палыч? – спросил Примусов.
Никто не отреагировал. Петр Филиппович побрел дальше. Отойдя от них метров 200, услышал:
- Мужик, стол оставь.
- Нет, это жена просила двоюродному брату на свадьбу.
- Оставь, оставь, тебе говорят.
Примусов насторожился:
- А зачем он вам?
- Печку топить.
- Так деревья вокруг, рубите и топите.
- Нам Колхицинов запретил их трогать.
- Но, ведь я же этот стол полгода искал! – возмутился Примусов.
- А нам что, по-твоему, делать?
- Сами решайте.
- Вот мы и решили. Оставишь?
- Нет.
К нему подошли пять мужиков и поволокли в лесок.
- Э-э, ну вы чего, я же вам ничего плохого не сделал! – кричал Примусов.
Ему не отвечали. Приволокли в лесок, бросили под дерево и стали бить транспарантами. Вначале Петр Филиппович дергался, махал руками и ногами, но вскоре затих. В последние минуты он чувствовал, как листается книга его жизни. Чувствовал, как переворачиваются страницы, незаполненные, совершенно пустые страницы, на которых еще столько можно было бы написать…
Мужики успокоились, постояли с минуту возле Примусова, покурили и пошли дальше бастовать. А солнце близилось к центру неба, к полудню. Тени ложились друг на друга, сливались и переплетались.
Но обиднее всего было за маленькую шишку, которую разрыли бастующие. Шишка лежала возле тел Петра Филипповича, так, что его тень полностью закрывала ее. Ну, согласитесь, противно ведь начинать новую жизнь, когда на тебя падает тень только что ушедшей. Пусть хорошей, пусть плохой, но подает же все-таки. Она. Тень.

Послесловие

Если кому-нибудь какие-нибудь описываемые здесь события покажутся знакомыми или лживыми – перечитайте фразу в скобках, под названием.