Zomch : ПИСЬМО НА РОДИНУ

20 августа 1991 был вторник. После полудня заехал на велике на почту деревушки Волбертон в местечке Истергейт что в Западном Сассексе в Англии. Слово «деревушка» конечно условно – это не Прибалтика и не Россия, это British countryside, 7 км до побережья Ла Манша. Хотелось уже, наконец, отправить письма и открытки родителям и друзьям.

Уже три недели я в Англии!!! Когда 27 июля наш ИЛ-86 сел в Хитроу я испытал чувство нереальности. Я понял, что момент более грандиозен, чем я могу почувствовать. Моё достижение впервые было выше порога моих ощущений. Мне было 19 лет. Я первый из всех кого я знал, вырвался из Союза и ни куда-нибудь, а сразу в Англию. И не откуда-нибудь, а из Сибири. Даже в Москве я то до этого был пару раз и то проездом.

У меня был повод чувствовать себя великим, к тому же сделал я всё это сам от А до Я.

И вот я стою на почте красивой деревеньки Уолбертон, протягиваю дедку в окошко пачку открыток и конвертов, а он мне говорит:

« - Имейте в виду в Москве на улицах танки». Конечно, дедок знал кто я такой, мы с Ванькой Назарчуком были двое диковинных русских гостей в этой местности.

Я всегда отличался слабой реакцией на слова, к тому же телевизор я в тот день не успел посмотреть и ответил деду что-то вроде:
«-Да херня, не парьтесь, это парад или учения и вообще у нас танк как автобус»

В моём ещё детском сознании танк был одним из любимых объектов. В детстве танк был любимым объектом рисования – наш с круглой башней – просто ехал и стрелял, а фашистский с прямоугольной башней и крестами обязательно горел (последний штрих) или сразу стоял и дымил со свёрнутой башней.
Как-то летом в середине 70-х во времена где-то на границе детского сада и школы меня домой привёл разъярённый дядька тракторист. Я залёг на дороге перед его гусеничным трактором с «гранатой». Роль гранаты выполнял большой, тяжелый болт, взятый на время из соседней котельной. Попасть надо было то ли в окно, то ли, подождав, когда он проедет над тобой - в бак с соляркой который был сзади за кабиной…
Вот такие игры. Полный успех героической пропаганды Великой Отечественной. Про игры я ещё напишу.

И вот заминка на почте в Сассексе. Дедок на мой легкомысленный ответ выразил деликатное английское сомнение, и я внимательнее посмотрел на экран телевизора. По улицам Москвы ехали танки и БТРы, люди с обочин махали руками и что-то кричали им. Никаких мыслей и чувств о судьбах родины я не испытал ни до, ни во время, ни после тех событий. Ещё за несколько лет до того дня я начал как-то инстинктивно чувствовать приближающийся крах системы и ветерок свободы.
Через несколько секунд у меня возникло сомнение, стоит ли посылать письма из Англии моим близким и друзьям (просто из соображений их безопасности), а ещё через несколько секунд промелькнули мысли о том, чтобы просить убежище в Англии. Оставаться я там не планировал и не остался. А зачем там было оставаться? Дома я уже был героем, жизнь была прекрасна и беззаботна и ещё у меня там была очень и очень привлекательная девушка, с которой было очень и очень приятно проводить дни напролёт (ночами я предпочитал спать).
А что делать в Англии? Программы действий у меня не было. Рано ещё в 19 лет иметь программу действий на случай внезапного краха империи которой ты родился и вырос.Письма я в тот день не послал.

На следующее утро поехали в Хитроу встречать народного депутата РФ Виктора Назарчука.
Англичане всю дорогу задавали вопросы на типа: «На чьей стороне Виктор?» «Он поддерживает Ельцина или ГКЧП?»
Я объяснял им, что ему похуй. Что он давно планировал эту поездку в Англию, а тут блять понимаешь какой-то путч. Ну, он протолкался там между танками, сел в самолёт и полетел себе, как и планировал, в Лондон вместе с женой. Чо ему ловить? Он ни к ГКЧП ни к Ельцину никакого отношения не имел – он был депутатом аграрием, ректором Алтайского Сельхоза. Менять планы и становиться на чью-то сторону не зная броду и не понюхав как следует воздух старому лису было стрёмно – он был старой гвардии и знал, что бывает если ошибёшься.

До англичан дошло что Николай – не при делах, они вытянули морды и спросили «Is Victor sitting on the fence?” (Виктор, что сидит на заборе?) – это выражение означает по нашему – «Хасан – нейтралитет», типа по обе стороны забора идёт пизделово а я сижу выжидаю.

За неимением лучшей метафоры я согласился. Англичане, скривив морды сказали: «У нас не любят тех, кто сидит на заборе». Ну и хуй с вами подумал я. Я чувака понимаю.

Мне все эти события очень нравились. Я то сам конечно за Ельцина, но просто, потому что молод и жизнь встаёт вокруг бескрайними горизонтами и я всё делаю сам и советская система только мешает. Делать в этой системе карьеру я никогда не собирался – нет у меня папы из райкома и дяди из обкома (или откуда там им полагалось быть). Мои родители учёные в далёкой Сибири, и мне, кроме уже протёртых до дыр на жопе штанов в клеточку терять абсолютно нечего.

Ну ладно, прилетел небритый, сам чем-то похожий на Ельцина, хорошо поддавший шампанского Виктор. И пришлось ему как депутату (Russian MP! – ни хрен собачий) давать всякие интервью. Сами понимаете время такое что британские СМИ слетелись как мухи.
И вот спрашивают его – «Как Вы относитесь к Ельцину?», а он правильно так отвечает «Ельцин Борис Николаевич родился ___ месяца, 1934 (кажется) года в селе … и далее по биографии». Я понимал, конечно, причину, но всё равно охуевал от явного несоответствия вопросов и ответов.

Потом СМИ переключились на нас с Ванькой. Поскольку Ванька тогда по-английски ещё не говорил, то говорил я. Я в те дни пронёс на публике много чистосердечной чуши. Вот типичное:
BBC Radio 4: «Вы ожидаете проблемы с поставками продовольствием (в России) этой зимой?»
Зомч: «Да вы чо? На нормально у нас всё с продовольствием».
И далее в таком вот духе. Впрочем, я, и в правду, нехватки продовольствия ни в те годы ни позже не замечал, но это, в основном, потому что был очень неприхотлив к еде и просто не придавал значения что, например, месяц уже ел чай с сухим чёрным хлебом и медом из деревни.
Но вот почему-то позже в сентябре-октябре когда мы начали работать на уборке помидоров в Англии то мне резко стало мало еды – тех худых пропитанных каким-то уксусом сандвичей, которые нам давали с собой на ланч, стало очень недостаточно – капиталистическая эксплуатация понимаешь – потогонная система – а это ещё далеко не Америка – это гуманная Англия.

Потом мы поехали на север в Шотландию и были на Эдинбургском фестивале, ходили по Лох-Несс и встречались с директором школы, в которой учился Тони Блэр (потом там целый год учился Ванька). А в конце октября 1991 я набил вещами огромную сумку и прилетел домой. Если бы в те годы я не был физически подготовлен как боец «Альфы» то перелёт Москва-Сибирь мог бы для меня так и не состояться. Но это уже другая история.

Пока я ехал в разбитом автобусе от аэропорта в свой родной «Академгородок» по серой сибирской степи я понял, откуда я улетел и к чему я прилетел. У меня началась депрессия и тянулась она целых шесть месяцев.