Йхтиандыр : Прапор

Лучики солнца робко просачивались сквозь муть стекла. Где-то за стеной раздавался скрип половиц, бубнеж дневальных, перезвон котлов. Кто-то за дверью прогромыхал бутсами. "Опять Ахмедбаев, чурка гребаный... дал бы в бубен, да вставать в ломы. Хер с ним, мудило..."- лениво шепелявил чей-то приглушенный голос где-то в недрах черепной коробки. Внезапно навалившаяся послеобеденная дремота давила на сознание, а принятые двести грамм водки и сдолбленный "паровоз" убаюкивающе приподнимали тело на своих мягких сильных ладонях и не спеша несли куда-то в даль, прочь из пропахшего кислятиной, кожей и дезинфекционными препаратами помещения каптерки. "Да пошли вы все нахер..."-вяло шевельнулась мысль. Он перевернулся на левый бок, бзданул и задремал...

Откуда-то из-за стеллажей доносился шепет, переходящий в приглушенный смех. Что за херня, кто это? Он поднялся и пошел посмотреть. За стеллажами на его прилавке сидела она. Молодая, красивая, сексуальная, убивающая всякое воспоминание о старой сырой халупе в городке и раздавшейся в ширь, обрюзгшей жене. Он ее сразу узнал, официантку из Magic Bell, где он вчера, порядком подзадолбавшись отлавливать "самоходчиков", присел пообедать. Он стоял возле кассы, задумчиво разглядывая бэджик на ее крупной вздыбленной груди, и только настойчивый оклик "что заказывать будете?" вывел его тогда из прострации. Как она здесь оказалась, кто ее пустил в каптерку? Он смутился своих нечищенных ботинок, заляпанного жиром камуфляжа, несвежего подворотничка и политурного перегара. Она вздохнула, словно хотела сказать: "Ну что, герой, получай то, что хотел!" И расстегнулась вся от и до, оставшись в одних исподних, швырнула одежду ему на руки. Он поймал и поднес к лицу, не веря своим глазам. В нос ударил запах дешевых китайских духов, деодоранта и промежности. Твою мать, перемать, живая, настоящая баба! Йеби ее мать, молодая, сисястая, с проколотым пупком, как на картинке из газеты "Экспресс", которую он давеча отобрал у первогодка, дрочившего в туалете! Рррыба! Судорожно трясущимися руками он расстегнул штаны, выхватил раздувшийся как никогда член и ринулся в рукопашную. Сильным движением, похожим на прямой захват, он схватил ее лямку лифчика, развернул задом, другой рукой взялся за трусы, намотал на кулак и резким движением сорвал напрочь, затем вонзился, ухватился за сиськи и рванул как заправский лыжник на старте. Раздался приглушенный женский крик, перешедший в стон раненой птицы. Представление началось. Как слесарь-передовик, он крутил гайки вперед-назад, бурно выражая свой трудовой энтузиазм тем или иным матом. Натруженный болт, сверкая смазкой, туго с чмоканьем шел по резьбе, милиметр за милиметром вкручиваясь и обратно выкручиваясь, с фаски слетала накопившаяся ржавчина. Душа неслась в высь, в голове плясала и бултыхалась сдобренная алкоголем и дурман-травой "Э-э-й, ух-нем!" Внутри все горело, рвался боезапас, комната наполнялась стоном иудейским и грохотом тяжелых армейских ботинок. Оторванная крыша валялась где-то в углу за ненадобностью, а вылезший из щели прилавка глупый таракан с удивлением смотрел, как красный, вздувшийся кий влетает в лузу по самую рукоять...

-Тэрищ прапэрщик! Тэрищ прапэрщик! Ма-арковь привэзли! - кто-то нагло и бесцеремонно вклинился в процесс, тряс за плечи, кричал над ухом и не давал затянуть гайку до брызгов последних остатков солидола. "В рот тебе самолет, какого хера! Пошел в жопу, мудак!" - хотел он крикнуть на оборзевшего, встать и набить морду, а потом впаять три наряда вне очереди. Он развернулся, открыл глаза и увидел скуластое хищное лицо Ахмедбаева. Оно глупо улыбалось, довольное своей идиотской выходкой. Рука судорожно сдавила вдруг обмягший член, лицо исказила гримаса. "Собака, век тебе сортиры от говна чистить! Гнида, чурка гребаная, жопа сраная! Твою мать! Как гребаный негр дядя Том в своей задроченной хижине со старой жирной шлюхой вместо теплой хаты и нормальной бабы-ы-ы! А потом на службе, ийебоный ей за щеку! Не меняя трусов и портянок неделями! Во всех позах, в рот и в жопу, по уставу и без, день и ночь! Тысяча мандавошек тебе в хер!..." И вся казарма содрогнулась от грохота падающих стеллажей, ударов во что-то мягкое бутсами и кулаками, степного первобытного крика Ахмедбаева и слоноподобного рева озверевшего прапора...
Гарнизон рыдал, склонив головы и знамена.