Петя Шнякин : Г.Ч.м.же. Автобиографический рассказ

Г. Ч. м. же.
Автобиографический рассказ

В 1960 году, когда мне было десять лет, родители привезли меня на родину отца, в Пензенскую область, в мордовскую деревню. Местные говорили друг с другом на мордовском, а со мной – по-русски, правда с акцентом. Там я познакомился с тёткой и её дочерью Машей, моей двоюродной сестрой. Маша была намного старше меня и работала в местной школе учителем биологии.
Я с тёткой стал по утрам ходить в церковь. Мне, как октябрёнку, возбранялось увлекаться подобными делами. Но запретный плод всегда сладок, тем более, в церкви было всё так красиво, торжественно и таинственно... Мой интерес к Богу не очень-то нравился сестре Маше,она была убеждённой атеисткой. Дабы поубавить мой религиозный пыл, она решила подарить мне книгу Емельяна Ярославского “ Как рождаются, живут и умирают боги и богини”, где автор пытался опорочить все мировые религии, взяв за основу марксистско-ленинское учение. Но я читал этот опус запоем, отметая “научные” разоблачения Емельяна и всё больше узнавая о древних богах - особенно нравились мне древнеримские и древнегреческие боги.
Книжку эту я зачитал “до дыр”, не обращая внимания на дурацкую коммунистическую пропаганду и свято верил, что боги должны быть всегда. Только со временем, приходят новые, более могущественные и правильные. Так что эффект от книжки получился обратный. Однажды Маша, застав меня на задах в шалаше, за чтением книжки, неожиданно сказала:
- А знаешь, Петя, у мордвы давным-давно были свои боги, а не Иисус, как сейчас...
- Правда? Расскажи, пожалуйста.
- Мордва верила в главного бога, которому подчинён видимый и невидимый мир. Зовут его Шкай. Он... ну как Зевс у древних греков. Бог этот не имеет ни начала, не будет иметь и конца. Шкай невидимый. Никто не может узреть его, не только простые люди, но даже боги, которых он создал, и которые ежеминутно служат ему. Он живёт над небом, а как живёт – никто не ведает, но управляет он всеми – планетами, людьми, животными, насекомыми и растениями...
Он создал Шайтана, повелителя тёмных сил. Шкай позволил Шайтану сотворить духов зла, которые живут в лесных болотинах и глубоких омутах. Как только человек совершит плохой поступок, Шкай дозволяет тёмным духам покарать его за это, но если грешник начнёт молиться верховному богу и просить об избавлении от наказания, Шкай запрещает злым силам преследовать его и слуги Шайтана возращаются в свои обиталища. Но нужно не только молиться, но и жертвы Шкаю приносить...
- Какие жертвы?
- Ну яйца, мёд, пуре – бражку такую...
- А где?
- В лесу, на полянах, где берёзы. Или на кладбище.
- На кладбище?!
-Там духи умерших родственников тоже помогают перед Шкаем грехи замаливать, они намного ближе к нему, чем люди, если, конечно, сами много не грешили...
- Маша, а как люди просят Шкая помочь им?
- Молиться нужно так: “Шкай, оцю Шкай, верду Шкай, ваны-мыст!” Это значит – Шкай, высший изначальный Бог, помилуй нас!
- А если человек умрёт?
- Шкай создал не только Шайтана. Он создал ещё и верховную богиню, добрую Анге-патяй. По силе она равна с Шайтаном и они всё время ведут борьбу друг с другом – борьбу добра со злом. Анге-патяй родила четырёх богов и четырёх богинь. Старший сын её – Нишке-паз, бог неба, солнца, огня и света. Он и покровитель пчёл, у него в небе много домов, они - как пчельник, а в них живут души только добрых людей. Как пчёлы роятся вокруг матки, так и души праведников летают вокруг Нишке-паза. Нишке – на мордовском – это пчельник. А третий сын Верховной Богини - Назаром-паз - бог луны, зимы и ночи. Он забирает в своё царство – “назаром нишке”( тёмный пчельник ) души всех усопших - и хороших и плохих. Хороших отправляет к старшему брату Нишке-пазу, а плохих изгоняет во владения Шайтана, под дно морское, в огненную преисподнюю.
- А куда же эти боги подевались?
- Давным-давно, сюда пришли русские и триста лет мордву крестили, теперь мордва православная, нет больше Шкая, Анге-патяй, Нишке-паза и Назаром-паза...
- А Шайтан есть?
- Шайтан есть и преисподняя, тоже.
- Страшно, Маша...

* * *

Господи, почему Ты оставил меня? Я всегда думал, что Ты любишь меня.
Очень редко просил я Тебя о чём-то, лишь только благодарил Тебя за то, что даёшь мне…
Совсем недавно всё было так просто и надёжно – семья, любимая жена Марина, а теперь я один, в этой ненавистной квартире. Через час наступит новый 2003 год, я сижу за столом, тупо смотрю в телевизор и всё надеюсь – вдруг она позвонит, хотя, наверняка, знаю, что нет.
Вот я попал! Прожили вместе двадцать лет, всякое было - и плохое и хорошее, больше хорошего, конечно... Казалось, только могила и разлучит нас.
Я безразлично созерцаю, как огромный, сверкающий шар катится на Time Square в Нью-Йорке, как он докатится, так и Новый Год наступит…
Я вижу по телеку, как толпа ликует, радуясь жизни, от этого мне становится ещё хуже, я пытаюсь сдержать слёзы, но они так и льются, не унять.… Всё труднее дышать, я пью валокордин и иду спать, заснуть не могу, думаю о Марине и мне никак не верится, что я её навсегда потерял, что она не вернётся ко мне, как не вернётся детство, как не придёт в гости давно умерший друг, как не воскреснут мать и отец…
Господи, научи меня жить без неё! Помоги мне забыть о ней, или помоги хотя бы не вспоминать о ней каждую минуту! Я, как только о Марине подумаю, что-то жжёт внутри, обдаёт огнём, пожирает душу и тяжкий стон вырывается наружу.
Надо как-то заснуть, завтра рано на работу вставать. Господи, Господи, помоги мне, пожалуйста!

МАРИНКА

“Снился мне путь на Север” – пел Борис Гребенщиков, и я, украдкой, плакал под замечательную песню, с потаённым восторгом думая о любимой жене – как же повезло мне быть таким счастливым и влюблённым уже двадцать лет!
Так рассуждал я летом 2001 года, толстый, добрый и доверчивый…

А познакомились мы с Мариной в декабре восемьдесят первого. Её подруга Алёна пригласила нас на шашлыки. Меня, как раз, бросила молодая лаборантка Института пушного звероводства и кролиководства, поскольку я был старше её на двенадцать лет, нищий, женатый вторым браком и имел сына Яшу. Хотя, разница в возрасте, может и не имела большого значения. Сердце своё, после меня, она отдала главному зоотехнику крупного зверосовхоза, по фамилии Червяков, а он был, в свою очередь, старше меня на двенадцать лет, тоже женатый и с детьми. Просто он не боялся воровать и ездил на собственной тачке с полными карманами денег. А может, всё объясняется проще – есть мужики, которые бабам не нравятся. Есть, которые нравятся, и есть, от кого они, эти бабы, просто “тащатся”. Наверно, он и был таким.

Так вот, на шашлыках меня должны были познакомить с девкой из подмосковного Раменского, а Марину с другом моего детства Юрием Николаевичем. Его все так и звали, по имени – отчеству. Он был врачом скорой помощи, лечил больных, и даже алкашам помогал выправлять “бытовухи”, которые прогульщики могли предъявить на работе и избежать тридцать третьей статьи, после которой и в грузчики не везде брали.
Но Юрий Николаевич не пришел, а раменская тёлка, видимо, по пути где-то бляданула. Вот и встретился я с Маринкой в тот день на заснеженном берегу извилистой речки Македонка. Тогда я не принимал алкоголь. Незадолго до этого, мне пришлось отлежать в дурдоме, чтобы временно побороть этот недуг.
Все участники мероприятия набрали сухих веток, у поваленного дерева я развёл костёр и пожарил шашлыки. Под них Марина много выпила и, не теряя времени, обняла меня за плечо, давая понять другому мужику из нашей компании, что выбор её сделан. Я был этому очень рад, хотя и немного напуган размерами моей новой знакомой – широкие плечи, крупнокостная, с пальцами без маникюра – он был ей запрещён, поскольку она работала поваром в Туркомплексе “Измайлово”. Но лицом была красива и всё время заразительно хохотала. Я проводил её до дома. Моя новая знакомая жила на улице Северная, в пятиэтажке на четвёртом этаже.Призывно улыбаясь, она сообщила, что ей надо забрать у бабки двухлетнего сына Павлика, а я могу зайти сегодня попозже.
Я побежал к жене Танюше предупредить, что уезжаю на ночь в Москву, к двоюродному брату Андрею, и под её ругань, надел лучшие ботинки на высокой платформе, которые лет пять как вышли из моды. Идти обратно, до квартиры Марины, в которой она жила с сыном от первого брака, было минут семь. Весь этот путь на Северную я думал, что сегодня наверняка поебусь, если, конечно, электричкой по дороге не собьёт.
И правда, поднимаюсь на четвёртый этаж, звоню, а Марина… в одной ночной рубашке, открывает дверь и тащит меня в пустую комнату, с большой кроватью для взрослых, и маленькой для Павлика. “Тише, тише…раздевайся”,– слышу я голос в темноте, - “Павлика разбудишь”…
Первая ночь в сексуальном плане была не самая лучшая, таких крупных женщин мне иметь не приходилось, но всё же, пару раз я удостаивался звания “Солнце моё”…
Всю ночь не спали, я травил анекдоты, которых знал уйму. Марина смеялась так громко и весело, что сынишка не раз просыпался, а я про себя думал – не без чувства юмора баба!
Вот эти анекдоты, которые даже сейчас порой передают на ТВ, а также моя экзотическая профессия – провизор, способствовали её дальнейшему выбору. Марина стала оказывать мне больше внимания, чем своему соседу, татарину Толику – высокому, симпатичному, но дебильному помощнику машиниста Московского метрополитена, который нет-нет, да и навещал её “по-соседски”. Но всякий раз, когда я приходил к ней и заставал там Толика, ударник труда был вынужден ретироваться и, в конце концов, перестал ходить вовсе, женился на учительнице младших классов и заделал ей двоих детишек.
Кстати, Толику лет через пять я мог отомстить. Марина с сыном Павликом уехали отдыхать в Крым, метрополитеновец работал в ночную, а учительница зашла ко мне и, видимо, тоже “по-соседски”, хотела трахнуться. Но во время нашей беседы, от неё сильно потянуло потом и мстить мне расхотелось.
На новый 1982 год я “сорвался” и мы с Мариной начали пить вместе. Не то, чтобы вместе, а скорее одновременно, но в разных местах. Были дикие ссоры из-за моей жены Танюши и Марининых загулов в ресторанах, без моего там присутствия, денег на кабаки я не имел. Бились мы с ней часто, она рвала на мне рубашки на теле и волосы на голове, до шрамов кусала руки, я же ставил синяки на её красивом лице. Тут нас выручал Юрий Николаевич, выписывая “бытовухи” Марине, так как с фингалами ходить на работу в “самый большой отель Европы” было нереально.
Наш роман чуть было не оборвался в самом начале, когда я неожиданно подцепил от Маринки трихомонозу, нечестно разделив её ещё и с Танюшей. Но все мы удачно пролечились фасижином, и наша любовь с Мариной возгорелась вновь, хотя я очень серьёзно запил и потерял работу инспектора-фармацевта в аптечном управлении Мособлисполкома. От всех этих передряг и нервного стресса, спать я не мог, даже похмелившись. Я решил принимать на ночь “колёса” для сна – нембутал, который, проверяя областные аптеки , нахапал в больших количествах безо всяких там рецептов.
В итоге, быстро привыкнув к нембуталу, я уже днём начал пить его вместе с водкой для быстрого кайфа, что стало заметным облегчением для нашего бюджета, поскольку алкоголя мне требовалось теперь меньше, а таблеток я принёс много - полную коробку из-под обуви. Но опьянение было тяжёлым, и, как потом выяснилось, небезопасным – я приобрёл эпилепсию из-за употребления этого коктейля - неожиданно терял сознание, валился на землю и бился в судорогах с пеной у рта. Минут через пять поднимался и шёл куда-то, не помня себя, а затем, через “сумеречное состояние” возвращался в реальную жизнь с дикой головной болью.
Видать, пришло время, идти служить в охрану завода №402 Гражданской авиации.

ЗАВОД и ДУРДОМ

На Быковский завод №402 ГА, где подлежали ремонту самолёты ИЛ-76 и вертолёты МИ-8, меня привела Марина в феврале восемьдесят третьего. К тому моменту я уже полгода нигде не работал , боялся даже выйти на улицу, поскольку настали андроповские времена, когда людей хватали прямо в автобусах, электричках и банях, проверяя, что они делали в рабочее время в этих местах.
Итак, после собеседования в отделе кадров, я попал на “интервью” к начальнику ВОХР завода Борису Васильевичу Дроздову, красивому, высокому, с генеральской внешностью, человеку. Если жив он сейчас – дай Бог ему здоровья!
Я претендовал на должность стрелка-пожарного заводской охраны. Узнав о моём высшем медицинском образовании, он с радостью предложил работу, пошутив, что у него служили хирурги, фельдшеры и терапевты, а вот провизора ещё не было. Работа оказалась несложной – ходить в тулупе с карабином образца 1944г. по территории завода, разделённой на четыре сектора-поста, проверяя целостность пломб и печатей на принятых под охрану воздушно-транспортных средствах. В случае же их возгорания, было небходимо бежать на помощь коллегам, принимая участие в локализации и устранении пожара. Четыре часа на улице, четыре – в караульном помещении, где было тепло, сытно и даже стоял цветной телевизор “Рубин”. Что мне не нравилось там – большое количество тараканов, тупые разговоры некоторых вохряков и вонь их портянок, когда они разувались, готовясь отойти ко сну. Сутки служишь – трое дома.

В первый день службы, вернувшись с поста в час ночи, унюхав запах ног и пота, под храп сослуживцев, я лёг на “шконку”, с омерзением положил голову на кусок вонючего поролона, вместо подушки, накрывшись всё тем же тулупом. Долго не мог заснуть, думая, ну вот и пиздец тебе, Петя, до чего же ты дошёл! И был не прав. Это оказалось началом восхождения наверх, хотя, конечно, всё произошло не сразу. В ВОХРе я нашёл новых друзей, с которыми приучился пить ИАФ – подобие денатурированного спирта, для промывки каких-то деталей к самолётам. Но основным назначением этой жидкости было перманентное потребление оной заводчанами в рабочее, да и в нерабочее время. Вскоре я вглухую запил, не появлялся на работе две недели и решил снова “прилечь’’ в дурдом – психиатрическую клинику им. Корсакова 1-го Московского Мединститута.

Это была моя четвёртая и последняя попытка избавиться от пагубной привычки. В психушке многие меня знали – и постоянные обитатели, и медперсонал. Известность свою я приобрёл там во время третьего захода, когда чуть не умер из-за ошибки медсестры – она ввела в вену, не прописанную мне аскорбиновую кислоту с другими витаминами, а масляный раствор какого-то лекарственного средства. Минут через пять после вливания я проблевался, потом открылась жестокая диарея, я посерел лицом и потерял сознание.Как мне сказали, вскоре прибежали врачи и сёстры, в обе руки поставили капельницы, а в различные места моего обессиленного тела воткнули шприцы.
Я лежал и чувствовал, как сердце пытается гонять кровь по обоим кругам
кровообращения, но самый главный насос моей жизни был недостаточно силён для большого круга, я ощущал лишь слабое сжатие сердца и как кровь медленно движется к голове – и вдруг бьёт кувалдой изнутри по мозгам. Было очень больно и страшно.
Как потом объясняла моё состояние подружка Марины Галка, большой знаток лекарств от гонореи и трихомониаза, это, говорит, душа твоя хотела вырваться из тела.
Об этом тогда я не догадывался, только года через два припомнил момент, когда я спрашивал у баб в белых халатах, обступивших мою койку, - “Что вы плачете, я же не умер?!” А я-то лежал внизу, а глаза их, полные слёз, были на ОДНОМ с моими УРОВНЕ. Они не отвечали, только печально глядели куда-то сквозь меня. Лишь со временем я въехал, что это душа моя приподнялась над измученным телом и попросила испуганных женщин не волноваться, дескать, время ещё не пришло, всё будет хорошо…

И точно, после срочной эвакуации в реанимацию больницы №24, проведя там три дня, я пошёл на поправку, отлежав ещё полтора месяца на третьем этаже, потребляя лишь пресную пищу без соли, чтоб, не дай Бог, не спровоцировать новый анафилактический шок, подобный тому, что случился в психушке из-за роковой инъекции. Кстати, Главный терапевт Москвы, пожилая такая женщина, осмотрев меня, через неделю после анафилаксиса, откровенно призналась, что ей непонятно, почему я не умер - моё кровяное давление упало до 30 / 0 и теперь я на каждом заборе должен писать – “ Жив!”

Но хотелось бы поведать вам больше о четвёртой попытке. До неё меня лечили и антабусом, и трихополом, и “спираль” в жопу вшивали. Год не пью, а затем всё снова. На этот раз мне даже лекарства не давали, боялись возможной аллергической реакции и хотели, как можно скорее, от меня избавиться. Мой лечащий врач, по кличке “Лысый Череп” нагнал пургу, что я научаю “шуриков”, как доставать больничные листы из дурдома. Да, нужно сказать, что в “Корсакове” лежали вместе “алики” (алкаши) и “шурики” (ёбнутые) в пропорции, где-то 1:5. Алики в прошлом там обслуживались знаменитые - говорили, что моя кровать стояла как раз в том месте, где спал Сергей Есенин, хотя это я подтвердить не могу. Знаю точно, что бывали в этом “доме скорби” актёры Борис Новиков, Спиридонов – “Федька” из “Вечного зова” и “Сидор Лютый” из “Неуловимых мстителей “. Из шуриков самый крутой лечился Геннадий Хазанов, хотя в то время он был совсем не крутой, а просто косил от армии, - и правильно делал, а то, попади он в солдаты, из него бы Винокур получился.

Так вот, “Лысый Череп” на меня наехал и говорит, раз ты шуриков тому обучаешь (я так и не понял, чему), мы тебя будем выписывать и больше сюда не положим. Но, поскольку, ты от нас в прошлом, как бы пострадавший, то, так и быть, завтра введём тебе в вену “торпеду” на полгода, от которой, как он заверил, Высоцкий умер. И видеть тебя здесь больше не хочу!

Назавтра, после обеда, вызывает меня в процедурную, ширяет в вену редкий препарат и… ампулу пустую откуда-то достаёт и показывает – вот видишь, говорит, французское средство на тебя изводим, больших денег стоит! Иди, говорит, полежи в палате часок , и домой отправляйся.

Когда “Лысый Череп” долбил по вене “кремлёвским лекарством”, я почувствовал горячий прилив к голове, а мне говорили, что “торпеда” при введении должна вызывать подобный эффект. Я, повеселевший, прилёг на кровать и оставался в палате один, поскольку, по правилам дурдома, после обеда все больные должны прогуливаться по “психодрому” – наружному огороженному двору. Только законченным шурикам дозволялось находиться внутри, и то на лавочках в коридоре, дабы не мешать уборщицам мыть полы в помещении.
Ну вот, лежу я себе на койке, довольный такой, а старая сука со шваброй, подходит ко мне и орёт:
- Ты чё тут разлёгся, распорядка не знаешь?!
Отвечаю:
- “Торпеду” сделали, лежать мне велели…
- “Торпеду”? А рожа чего не красная?
- А что, красная должна быть?
- А то как же!
Я встал, пошёл в туалет и посмотрел в зеркало на своё лицо. Оно было белым, уже без признаков алкоголизма, лицо тридцатилетнего человека без будущего. Ошеломлённый обманом, побрёл назад, лёг на своё место, послав на три буквы старую ведьму, которая, как я сообразил потом, была моим ангелом. Переваривая грустную новость, думал, ну хорошо, туфту забабахали, ну, выпишут через час, а через два снова напьюсь?! А сюда уже не примут, да и я больше не хочу! Господи! Дай мне сил хоть три года не попить, а дальше видно будет! Может мордовскому Главному Богу помолиться? Шкай, не имеющий ни начала ни конца, Поднебесный Управитель людей, зверей и растений! Запрети духам зла мне водку в стакан наливать, пропадаю я... Шкай, оцю Шкай, верду Шкай, ваны-мыст!..