Француский самагонщик : Прикладное литературоведение

До чего ж приятная вещь – правильный субботний обед! И полезная очень, во всех смыслах, особенно если по будням либо вообще не успеваешь перекусить днём, либо… бизнес-ланч… тьфу!
А в субботу – супчик жена изготовит, аж тарелку вылизать охота, да ледяной водочки под него пару стопарей, а после супчика – хорошая, в полсковордки, свиная отбивная, с картошечкой, жаренной по-домашнему, и со свежими помидорчиками-огурчиками, а под отбивную эту – вина хорошего, красного. И кофейку под занавес, с сигареткой.
Так или примерно так думал, сидя на унитазе вот именно после субботнего обеда, некий Андрей Михайлович, обычный московский человек, сорока двух лет от роду, образование высшее, и т.д., и т.п. Или просто Михалыч – так называли его буквально все, кроме матери, жены, балбеса-сына и подчинённых. И сам себя он тоже так, модно выражаясь, позиционировал – Михалыч.
А умная штука организм, думал он ещё, знает сам по себе, когда очиститься надо. Свежий, вкусный, доброкачественный продукт поступил – от старых шлаков, значит, освободиться пора. И тоже, между прочим, не без удовольствия. А после очищения, думал он, – лёгкий душ, и – в постель. Сеанс лавмэйкинга… исполнения супружеского долга, короче, а затем – такой приятный дневной сон. Послеполуденный отдых фавна.
Хорошо в субботу! В воскресенье, собственно, тоже хорошо, но не настолько. Всё, вроде бы, то же самое, вот только призрак понедельника уже маячит над душой, омрачает…
Мысли текли неторопливо и без особой упорядоченности. Одновременно с двумя этими, можно сказать, делами – потугами к опорожнению кишечника и рассеянными размышлениями о приятном – Михалыч занимался ещё двумя: курил и читал. Он всегда читал во время дефекации, как, впрочем, и во время приёма пищи. Неутолимый сенсорный голод, объяснял он жене. В данный момент из чтива в сортире присутствовал только баллончик с дезодорантом. Не слишком богатая информация, зато на трёх языках – русском, украинском и казахском.
Талкыламаныз жэне балаларга берменiз! – читал Михалыч. Собственно говоря, он знал этот текст наизусть, но за неимением другого приходилось в который раз перечитывать.
Мелодично блямкнул дверной звонок. Чтоб вы сгорели, подумал Михалыч.
– Открой, зая, – крикнул он, – я сейчас!
Послышались шаги жены, лязганье защёлки и возглас:
– О, привет! Заходите! Андрюша, выходи наконец, Зборовские пришли!
Загудел что-то голос Палыча, запело контральто Наташи:
– А я, Марин, решила заглянуть, ты ж говорила, новый каталог у тебя, Отто, а Алёша говорит – я с тобой, вы пока два часа с Маринкой балаболить будете, мы, говорит, с Михалычем тоже культурно отдохнём!
– Ой, как я рада! – чуть выше тоном заговорила Марина. – Я вас сейчас обедом накормлю, мы-то, правда, только что, но всё горячее…
– Да ты, что, Маринка, какой обед! – возразила Наташа. – Мы же тоже пообедали уже.
– Какой обед! – вторил ей Палыч. – Вы, девки, давайте за своё дело, а мы с Михалычем за своё.
Что-то звякнуло.
– Марин, вот смотри, – возмутилась Наташа, – вот не могут они без этого. Алкоголики! Слушай, Алексей, что ни вечер – две бутылки пива выпивает! Ужас!
Палыч заухал – так он смеялся, – а Марина примирительным тоном сказала:
– Да ладно тебе, Наташка, в Палыче твоём сто десять кило, что ему литр пива? В моём вот девяносто только, ему меньше надо, а он туда же. Андрей! – закричала она. – У тебя совесть есть? Выходи уже! Читает, – сообщила она гостям. – Пусть, Наташ, мужики расслабятся, нам хоть мешать не будут.
Михалыч закончил все текущие дела, спустил воду, попшикал дезодорантом и вышел из туалета:
– Всем привет!
– Во, Михалыч! – воскликнул Палыч. – Слыхал, как прессуют? А между прочим, у тебя хоть вес и меньше, а печень, может, ёмче, а?
Мужики радостно заржали.
Михалыч хорошо относился к этой паре. По сути – единственные друзья, остальные все – приятели, не более того.
Секс, конечно, накрылся, вместе с отдыхом фавна, но… ладно, подумал он, на вечер перенесём… хотя Палыч, вон, целый литр притащил… да и у меня ещё поллитра… да… Ладно, завтра – двойную выработку. А сегодня – душевное общение.
– Вы идите, девчонки, в комнату, – распорядился он, – а мы уж тут на кухне сами разберёмся. Закусить, то-сё… Давай-давай, Марин, что мы, маленькие, что ли? Газетку сейчас расстелим…
Он частенько использовал эту шутку. Жена сначала за чистую монету принимала, кидалась тарелки доставать, а потом привыкла.
Вот и сейчас она только махнула рукой и сказала:
– Хозяйничайте, весь холодильник ваш. А потом мы присоединимся, чайку попьём.
– Ром – молоко солдата! – почему-то воскликнул Михалыч. – Пошли, Палыч!
Он быстро, по-мужски, сервировал стол, поставил на него закуски и свою бутылку, сунул в холодильник Палычевы, сел напротив гостя и налил по первой.
– За детей, Палыч!
– За детей, Михалыч!
Традиционный тост. Выпили.
– А что это, Михалыч, ты такое брякнул-то? Про молоко солдата?
– Ром – молоко солдата! – повторил Михалыч. – Ремарк, «Три товарища».
– А-а, – протянул Палыч, – ну, давай по второй, сорок секунд перерывчик, сам знаешь. А «Три товарища» читал, помню. Хуйня.
Выпили по второй – под классическое «будем здоровы».
– В каком смысле хуйня? – спросил Михалыч, хрустя квашеной капустой.
– В прямом, – уверенно ответил Палыч. – Грибочки ничего так у тебя. А хуйня, потому что толку-то?
– Не понимаю. Какого толку? Одна из любимых книг, такая история, так написано…
– Да что, говорю, толку-то? – напористо сказал Палыч, наливая по третьей. – Ну, написано. А про что? Дружба-хуюжба, любовь-морковь. Это и так ясно.
Третью выпили, как всегда, стоя – за жён… ну и вообще за девчонок, в широком смысле.
– В литературе, – продолжил Палыч, – есть смысл в двух случаях. Первый – развлекуха. Я вот анекдоты в интернете с удовольствием читаю. Бывает, придёшь с работы, ног не чуешь, голова гудит, пивка откроешь, на сайт с анекдотами влезешь – и душой отдыхаешь. Это как музыка, например. Для удовольствия, короче.
Михалыч разлил по следующей.
– Ты теперь не части, – сказал Палыч, – нам еще час с тобой сидеть, не меньше.
– Да, – хмыкнул Михалыч, – каталог «Отто» – это дело серьёзное! Ну, Палыч, для удовольствия – это допустим. Кстати, от «Трёх товарищей» я удовольствие получаю – по самое это самое. А второй случай у тебя какой?
– Вот я и говорю, что ты неправильно к литературе относишься. Кирпич страниц в пятьсот, как можно удовольствие получить? А второй случай – это польза от информации. Сборник речей Маргарет Тэтчер, например. Полезная книжка, много чего даёт. Или вот на днях дали мне Астахова, «Рейдер». Читал?
– Нет, – ответил Михалыч. – Что, хорошая книжка?
– Охуительная, – решительно сказал Палыч. – Всё рассказано – как предприятия захватывают, какие механизмы, какие препятствия, всё, в общем. Очень полезно.
– Погоди, – не понял Михалыч. – Ты что, захватывать что-то собрался?
– Информация лишней не бывает, – туманно отреагировал Палыч.
Выпили под простое «будем».
– А потом, – сказал Михалыч, – с чего ты взял, что реально действующий человек обо всём этом напишет правдиво, а не фуфло погонит?
– Я это жопой чувствую, – ответил Палыч. – Очень на правду похоже.
– Ну, а написано-то хорошо?
Палыч вдруг загорячился:
– Да какая тебе разница, как написано? Полезно написано, понимаешь? По-лез-но! Я вообще на таких, как ты, удивляюсь – ах, как хорошо написано, ах, как тонко передано! Тьфу! Вот в школе нас приучили – и не шагу в сторону теперь. Вот ты объясни мне. Вот Толстой хороший писатель?
– Ну, как бы считается… – с иронией начал Михалыч.
– Во-во, считается! А толку-то? Вот Анну возьми, Каренину. О чём книга? О том, что бабе на сторону ходить – плохо. А без Толстого ты этого не знал? Знал! Значит, и без толку всё! Или Раскольников – о чём книга? О том, что старух топором по башке ебашить нехорошо! Ах, мы этого не знали, спасибо, Лев Николаич, глаза раскрыли! Наливай!
– Фёдор Михалыч, – ошарашенно пробормотал Михалыч, наливая.
– Да какая разница… – отмахнулся Палыч.
Выпили под «давай». Михалыч вытащил из холодильника вторую бутылку, подрезал хлеба.
– Я уж не говорю о современных некоторых, – продолжил Палыч, немного успокоившись. – Ты в интернете читаешь?
– Да не очень как-то, – замялся Михалыч, – времени на это как-то… Балбес мой, он – да…
– У тебя балбес… Ты на моего поглядел бы! А в интернете и не читай! Я вот тут недавно наткнулся, блядь… Прикинь, рассказ про подтиралу жоп.
– Про кого? – засмеялся Михалыч.
– Про мужика, у которого профессия – жопы подтирать. То его в VIP-баню вызовут, то, блядь, в Москонцерт, то в Думу. – Палыч снова подзавёлся. – Вот с такой поебени что толку? А там, на сайте этом, все восхищаются – ах, ох…
– А ничего, смешно придумано, – улыбаясь, сказал Михалыч. – Дай адресок сайта этого, а?
– Не дам, – отрезал Палыч. – Из уважения к тебе же не дам. Хочешь – сам ищи.
Выпили за взаимное уважение.
– Там, правда, – добавил Палыч, намазывая кусок чёрного хлеба маслом, – в конце получается, что это рассказ нарика, какой-то травой обдолбанного. Типа бред. И вот зачем это мне? – Он положил на хлеб с маслом кусок селёдки и водрузил сверху колечко лука. – Мне бы своего дурака от гадости этой удержать… А вы все, поголовно, – литература, литература…
– Нет, Палыч, – задумчиво сказал Михалыч, наливая по следующей. – Не могу с тобой согласиться. У тебя литература, получается, как инструкция по жизни. А смысл литературы не в этом!
– А в чём?! – яростно возопил Палыч.
– Давай выпьем, и попробую сформулировать.
Выпили за матерей.
– Во-первых, поэзия, – начал Михалыч. – Её мы сразу отбросим, потому что она вроде музыки. Для чисто эстетического воздействия на читателя. Я не о стихах, а именно о поэзии.
– Допустим, – проворчал Палыч. – Я стихи не люблю. Кстати, – оживился он вдруг, – погоди! Мысль! Бывает такое, что слушаешь музыку, или там стихи, и удовольствие получаешь, кончаешь прямо? Бывает?
– Ну, бывает, – согласился Михалыч.
– Вот! А через что? Через воздействие акустического в данном случае сигнала на определённые участки мозга, я как раз сейчас по работе с биологами общаюсь. А они, биологи эти, знаешь, чем занимаются?
Он сделал паузу и требовательно посмотрел на друга.
– Да откуда я знаю? – удивился Михалыч.
– Проблемой бессмертия! Разрабатывают оцифровку сознания! Считываются все твои нейронные, электронные и еще хер знает какие импульсы, и – хуяк в компьютер! И вот тебе твоя точная копия!
– Бред какой-то, – сказал Михалыч. – И даже если не бред, то это никакое не бессмертие. Это получится копия, которая существует отдельно от оригинала, а оригинал всё равно помрёт. Хотя за бессмертие можно и выпить.
Выпили за бессмертие.
– Так вот я о чём? – продолжил Палыч. – На какие ж, блядь, участки мозга будут воздействовать акустические сигналы, чтобы твоя электронная копия прямо кончала? Мозга-то и нету!
– Палыч, ты меня запутал. И отвлёк, я уже не помню, о чём говорил, ну тебя на хуй. А, вспомнил!
Палыч почему-то резко помрачнел, но Михалыч не обратил внимания, а приступил к развитию темы. Он говорил, постепенно заводясь, о том, что литература не наука, что она не решает никаких задач и даже не ставит их, а только отражает действительность, или преломляет, да хоть и искажает, что решение каждый принимает сам, что «как» часто важнее, чем «что», а иногда наоборот… Он говорил долго, горячо и, как ему казалось, убедительно. Он наливал, и выпивали, уже не чокаясь, Палыч молчал, а Михалыч говорил, говорил, и думал при этом, что он сегодня в ударе, и что эту его речь записать бы, потому что завтра её уже не воспроизведёшь никаким образом, и говорил, говорил…
– Мужики, вы чего орёте-то? – в кухню просунулась голова Марины. – Ты чего разоряешься, Андрюш?
– Да мы тут о литературе, – с досадой ответил Михалыч, – а вы нас сбиваете.
– Я вообще молчу, – угрюмо произнёс Палыч. – Ладно, Наташ, поехали.
– Как поехали? – ужаснулась Марина. – А чай?
– Куда поехали? – заорал Михалыч. – Чай!
Он умилённо посмотрел на Наташу и подумал: а я бы с ней побарахтался. Перевёл взгляд на жену и решил, что с ней бы тоже. Но – завтра, всё завтра…
– Да нет, – сказал Палыч. – Выпили многовато. Поехали отдыхать. Собираемся.
– Ну... – протянула Марина.
– Нет, правда, Марин, – поддержала мужа Наташа, – поедем. Удержу ты не знаешь! – в сердцах добавила она, обращаясь к мужу.
– И я не знаю, – похвастался Михалыч.
– Ну, смотрите… – сказала Марина. – Наташ, значит, во вторник созваниваемся и окончательно решаем, что заказывать.
– Договорились, – ответила Наташа.
– А мы, Палыч, – азартно сказал Михалыч, – тоже созваниваемся и продолжаем дискуссию!
– Ага, – коротко отозвался Палыч, не глядя на друга.
После того, как гости ушли, Марина с тревогой спросила мужа:
– Вы, часом, не поссорились?
– Да ты что, зая?! – искренне изумился Михалыч. Тут его вдруг качнуло, он опёрся на жену и, пользуясь случаем, попытался чмокнуть её, но Марина уклонилась. – Как мы с Палычем можем поссориться?!
– Значит, перепили, – заявила она. – Тьфу! Как маленькие! Иди спать, литературовед, шатает тебя, и водкой несёт, это ужас…
…Прошло около месяца. Всё это время Марина с Наташей то созванивались, то шопинговали вместе, то в кафешках каких-нибудь кофе пили с пирожными. В общем, как обычно. А Михалыч с Палычем не пересекались – в работе погрязли, в делах всяких, а пьянствовать каждые выходные – это слишком. Тоже всё в привычном порядке.
Подошёл день рожденья Наташи. По давней традиции дни рожденья праздновались в узкой компании, вшестером, а в последнее время чаще вчетвером, потому что сыновья этими посиделками стали пренебрегать. И приглашений, опять же по традиции, не требовалось. В первую субботу после даты, в три часа, на даче у виновника – как штык. И точка.
Вечером накануне Наташиной субботы у Михалыча запел сотовый. Определился номер Палыча. Михалыч нажал на кнопку приёма и, не успев ничего сказать, услышал:
– Андрей, здравствуй, это Свирский.
Они никогда не называли друг друга по имени, к тому же Палыч произнёс свою необычную фразу каким-то странным голосом – подчёркнуто ровным, даже тусклым. Михалыч удивился, но ответил стандартно:
– Здорово, Палыч! Вот, готовимся к завтрашней сессии!
– Андрей, – всё так же, без эмоций, сказал Палыч, – скажи мне: ты помнишь, как на хуй меня послал?
Михалыч на мгновение потерял дар речи. Потом ошеломлённо спросил:
– Я?! Тебя?! На хуй?!
– Именно, – подтвердил Палыч.
– Когда?!
– А тогда, – сообщил Палыч, – когда мы о литературе твоей сраной говорили. Я про оцифровку сознания завёл, а ты меня сразу на хуй послал. Помнишь?
– Нет… – растерянно сказал Михалыч. – Честно говорю – не помню… Выпили же мы… Только, Палыч, – он заговорил горячо и проникновенно, – если я и сказал по пьяни что-то такое, так это же ничего, как говорится, личного, ты что? Ты чего подумал-то? Ну, прости, если я брякнул, но ничего же личного, чтоб я сдох! Ты обиделся, что ли? Ты кончай это, Палыч, а то я тоже обижусь!
– Ладно, – неохотно проговорил Палыч, – проехали… Короче, ждём вас завтра. Только, Михалыч, о литературе – ни слова! Ну тебя на хуй с ней вместе. Шутка. Ну, до завтра.
– До завтра, – сказал Михалыч и отключился.
Не стану обижаться, решил он. Один – один, в конце концов.
Почитать надо что-нибудь, подумал Михалыч. Да и организм опять очистки требует.
------------------------------------------------------
Прим. автора (на всякий случай): текст, упомянутый одним из этих долбоёбов, принадлежит перу маратория и называется «Гавайский снег*»