Петя Шнякин : Г.Ч.м.же. Автобиографический рассказ

САМОГОН

Надо заметить, что в ту чудесную пору, в начале горбачёвской перестройки, с водкой в стране были большие проблемы. Купить её, или, как тогда говорили, “достать”, для обычных людей, считалось делом, практически, невозможным. В продаже алкогольных напитков в винных магазинах не было, а когда спиртное там появлялось, то появлялись и огромные очереди, с вечно первыми спекулянтами и “келдырями”. Все злые и опасные, вступать с ними в разговор не стоило – по репе настучать запросто могли.
Поэтому, я заказал у Вити Пригорочкина прекрасный самогонный аппарат из нержавейки, с закрытым холодильником-змеевиком и со стеклянными сухопарниками для дополнительной очистки продукта. Брагу я отстаивал долго, пока мутный осадок не уляжется на дне прозрачных двадцатилитровых стеклянных бутылей, которые я приносил с завода. “Неси с завода каждый гвоздь – ты здесь хозяин, а не гость!” Так любили говорить в те далёкие, романтические времена. В этих бутылях, изначально, хранили концентрированную серную кислоту в гальваническом цехе. Брагу я перегонял три раза, убирая первач, так как он содержал наибольшее количество вредных сивушных масел и потом, в конце процесса, в первач уже догонял “последки”. Эта смесь шла на хозяйственные нужды – водопроводчикам, газовщикам и другим “рукастым” товарищам с лужёными глотками. Добытую “серёдку” очищал активированным углём и марганцовкой и перегонял ещё дважды. Получался, приятного запаха, спирт, который, при разбавлении таким же объёмом воды, приобретал крепость водки, и потреблялся всеми моими друзьями и Маринкиными подружками и родственниками. Я, даже, “оду” посвятил самогоноварению, последний куплет которой звучал так:

“А сейчас, я ловко совмещаю
Самогонку и ударный труд,
Ты прости мне, Партия родная –
Буду гнать, пока не заметут!!!”

АГАШКИНО

Вот за этим-то самогоном и зашла ко мне Ланка. Я ей тут же предложил снять пробу, она не отказалась, потом выпила ещё, и я начал к ней приставать. Долго Ланка не сопротивлялась, отдалась как-то привычно, без задора. Я трахнул её два раза – первый быстро, а второй минут тридцать. Я видел, что ей хорошо, хоть и кончить не может.
“Нам нужна целая ночь”, - размышлял я, подмываясь – “здесь стрёмно, тёща может зайти, а то и Маринка раньше с работы нагрянет - попадёшь, как хуй под рукомойник! Надо ехать в Агашкино!”
В этой деревне, под Бронницами, имелась охотничья база, где егерем и служил Сергей – двоюродный брат Танюши, моей второй жены. В его обходе обитало много зверя – лоси, кабаны, косули, лисы. Они часто становились нашими трофеями, но особой прелестью отличалась охота на кабана и лося с лайками. У меня в 86-м ещё не было хороших зверовых собак, я до этого времени держал легавую – шотландского сеттера-гордона, а у Сергея был прекрасный помощник – западносибирский кобель Орлик, он работал вязко, но не нагло - в молодости, кабан распорол ему заднюю ногу и он запомнил этот урок на всю жизнь.
Ох, сколько удовольствия и незабываемых минут получил я в те далёкие, сказочные охоты! До шести кабанов и подсвинков брали мы порой за один удачный день! Очень редко без добычи возвращались. А мяса, как и водки, в магазинах не было – и родственники, и соседи ждали меня с охоты, в надежде, что опять будет “дичина” в их холодильниках.
В Агашкино у Серёги постоянно жил его лучший друг Витька Авдеев. Я его хорошо знал, но так и не понял, - на что он существовал. Я как-то видел его жену – красивую молодую женщину, говорили, что и сын у него есть. Но я мог с кем угодно поспорить, что если приеду в Агашкино, то всегда найду Витьку лежащим на русской печке в доме. Этакий современный ленивый Емеля. Но когда он слезал с печи, то, как по щучьему веленью, часами мог носиться по лесу, ловко обдирал и разделывал добычу, а потом километрами пёр на себе пудов пять мяса.
Так вот Серёга придумал одну забавную шнягу с отстрелами зверя. На выходные, весь зимний сезон, к нему в Агашкино приезжали по разнарядке команды охотников с лицензиями на кабана или лося. Тогда с отстрелом копытных было очень строго и лицензии эти, в основном, имели старпёры-коммуняки – руководство московских и подмосковных блатных охотколлективов. По правилам, для охоты на лося, команда, не считая егеря, должна была состоять минимум из двенадцати стрелков, а на кабана – из восьми. Но, стараясь побольше хапнуть диетического мяса, команды эти всегда были нарочно неукомплектованны – человек 9-10 на лося и 6-7 – на кабана.
Заночевав с пятницы на базе, мы с утра ждали команду. Охотники приезжали на собственных четвёрках и нивах, с наглыми харями, в дефицитных унтах и укороченных дублёных тулупах – в них хорошо самолёты охранять, а не за лосями бегать. Мы в окно наблюдали, как они парковали машины и самый главный из них заходил на базу:
- А кто тут Сергей будет?
Я сидел за столом и пил чай, Витька, как всегда, лежал на печи. Одиноко и молчаливо.
- Вы Сергея Алексеевича ищите? Ждите на улице. Он сейчас подойдёт, – говорил я, безразлично отхлёбывая чай из алюминиевой кружки. Мужик уходил, сильно хлопнув дверью. Как же, его такого начальника, егерь у порога не встретил! Минут через пять к ним выходил Серёга и быстро возращался с этим мужиком в дом. Сергей доставал инструкцию по отстрелу копытных и заунывным голосом зачитывал её пункты.
- Команда охотников по отстрелу лося должна состоять минимум из двенадцати человек. Сколько вас приехало?
- Девять...
- Ну, тогда откладываем это мероприятие на две недели. Следующие выходные уже заняты другим коллективом. И прошу вас, больше так не делайте, я три дня охоту вам готовил, замучался по лесу ходить – знаю точно, в каких кварталах лось лежит, а вы устроили так, что весь мой труд насмарку пошёл!
- Да что Вы, Сергей Алексеевич! Мы же эту поездку целый месяц ждали! Слыхали, у вас тут зверя полно!
- Правильно слыхали... Мы над повышением популяции копытных постоянно работаем.( Я чуть не заржал за столом, уж мне-то было известно, как мы “работаем” с этой популяцией.)
- Сергей Алексеевич, а давайте мы Вас в список охотников по отстрелу включим, мясом на равных поделимся, – тихим голосом начинал прогибаться командир. Сергей закатывал глаза в потолок и молча стоял секунд тридцать, словно ему трудно было сосчитать, сколько будет девять + один. Вообще-то у него было высшее образование.
- Так это десять человек будет... Вить, у тебя охотничий билет с собой?
- Ну, да... – раздавалось с печи.
- Но это только одиннадцать, - грустно подытоживал Серёга, - не знаю, что и делать. Может Петра Яковлевича уговорим?- вопрошал он, словно я был где-то далеко, а не в двух шагах от него, с кружкой в руке и сигаретой в зубах.
- Здравствуйте, Пётр Яковлевич! Очень рад познакомиться... Помогите... Пожалуйста... – умолял меня преобразившийся владелец лицензии.
- Не знаю, - размышлял я вслух, - я же в гости к Алексеичу приехал, повидать, отдохнуть. Шурин я его, родственник. Ну, да ладно, посмотрю в бушлате, взял ли я охотничий.
Я вылезал из-за стола и, к великой радости начальника, доставал билет. Сергей заканчивал:
- Значит так. Нас двенадцать человек. Мясо всем поровну. Я расставлю всю вашу команду на номерах в седьмом квартале. В загон пойдём мы втроём с Виктором и Петром Яковлевичем. С нами три лайки, если зверя остановят до номеров, то стреляем его мы. Если зверь выйдет на линию - стреляете только пулями, никакой картечи, собак побить можно.
- Конечно, Сергей Алексеевич, нам бы поменьше ходить, да печёнку пожарить и винца попить, да с мясом домой вернуться...
Приезжим охотникам Сергей перестал доверять после того, как однажды, когда мы выгнали лося на стрелковую линию, старый коммунист-пердун с испугу, с пяти метров отстрелил сохатому копыто, мы потом все выходные добирали его с собаками. Надо признать, что работу свою Серёга знал отлично, - его кобель Орлик, с двумя молодыми суками, быстро находили зверя, обычно сам Сергей подходил на басистый лай собак и брал лося - к радости всех охотников – и мясо жёнам привезут, и водки без них попьют .

Вскоре, я и сам завёл западносибирских лаек, нахаживал их, днями и ночами пропадая в лесу, ходил на выставки и испытания. Мои питомцы получали дипломы за показанную на испытаниях работу – и по белке, и по кабану, и по утке. Но ценнее всех для меня были дипломы, полученные от эксперта Мунистова, уж сильно придирчив был Виктор Иванович, но знающий и опытный – если диплом давал, - то собачка стоящая!
Я и сам, со временем, получил звание эксперта, но это уже другая история…

ОПЯТЬ ДУРДОМ

На базе в Агашкино, была, с отдельным входом комната, для семейных, и просто пар, мы там и с Мариной ночевали частенько, так вот, в этой келье, решил я с Ланкой провести долгожданные часы в любовных утехах.
Ночь была очень насыщенная - она глушила водку и выбегала под крыльцо подмываться, я пил крепкий чай и почти не слезал с неё всё это время.
Под утро, на шестой палке, она застонала, поплыла и… кончила! Я был очень горд за себя и за своего “мизинца”! Но утром, Ланка, почему-то стала быстро собираться домой, расплакалась в автобусе, а в электричке всё время молчала, безразлично поглядывая то на меня, то в окно. Я вышел на остановку раньше, в Быково, пошёл заночевать к отцу, так как я сказал ГЧмже, что уезжаю на два дня.
К обеду, прихожу домой и застаю Марину всю в слезах:
- Петя, Ланка с ума сошла!
- Да что ты несёшь!!?
-Да-а-а! Её в психбольницу увезли сегодня, в Юрово. На неё, говорит, вороны нападают и, говорит, что в Агашкино с тобой была!
“ Вот оно что”, - думаю, - “то-то она себе места не находила, и так странно себя вела”.
Я огорчился страшно, считая себя виновным в этой трагедии. А затем прикинул,
что наследственность у неё была дурная - оба, и мать, и отец сильно пили, а отец, говорили, состоял на учёте в психушке, да и сама Ланка “квасила” часто и помногу. В итоге я решил, что вина на мне, конечно, лежит. Но, по большому счёту, я же хотел, чтобы она кончила, а не ёбнулась.

Так получалось, что когда я врал ГЧмже, будто остаюсь на ночь в Агашкино, а сам прищучивал какую-нибудь тёлку, всегда происходили нехорошие дела. Тут, договорился я о встрече со Жбанихой, престарелой быковской блядью.Её перетрахали почти все мои знакомые - те, кто был старше меня, и моложе, и моего возраста. Пёрли её с младых ногтей, я тоже бы мог, но сначала не успел, а потом женился в первый раз (той жене я не изменял). Моя “первая” училась со мной в медицинском институте, отличница, комсомолка и карьеристка, каких Бог не видывал, родом из Карачаевска, и замуж пошла исключительно из-за Подмосковной прописки. Что характерно, я догадывался об этом, но всё равно женился, поскольку приятное хотел ей сделать, - правда и она немного мне крови попортила. Хотя был один случай, весной семьдесят второго, когда она подсыпала антабуса в мой завтрак, а утром я был с глубокого похмелья. По дороге на работу, меня начало сильно колбасить у станции Быково, я покраснел, пошёл пятнами и стал задыхаться, но прохожие вызвали скорую и меня откачали.
Умная женщина была, но рисковая, может, до сих пор жива ...
Так вот со Жбанихой задумал я, через двадцать лет, наверстать упущенное.
Мы, с Коляном, охотились на уток в Агашкино, ездили туда на его машине “Жигули” шестой модели. Жена Коли – Ульяна оставалась с Мариной в Удельной, до нашего возращения.
По дороге домой, заехали к Вите в Быково, а на кухне у него сидит Жбаниха, раздобревшая, далеко за тридцать, с высокой причёской, как у директрисы Дворца бракосочетания. Хочет, как она заявила, “выпить и перепихнуться”. Я Берковскому шепчу, поезжай домой, скажи Марине, что я остался гусей ночью у реки сторожить, буду завтра к обеду.
Он уехал, а я провёл ночь с блядью-легендой, и мне казалось, что ночь эта, должна сулить много интересного и познавательного. Жбаниха была ещё крупней ГЧмже и очень пьяная, что меня возбуждало, но фигурой сильно напоминала Марину, к тому же, Жбанихе, по жизни, уже хотелось больше выпить, чем секса, но всё же, на третьей палке, она слегка потащилась, стала охать, точно так же, как Марина, при совокуплении.
От этого мне стало грустно, я быстро собрался и уехал домой в Удельную.
Поднимаюсь на четвёртый этаж, захожу в квартиру, а там - Ульяна рыдает, и Коля, расстроенный, на кухне сидит. Ночью, в то время, когда я ставил раком Жбаниху в Быково, у него увели, прямо со двора нашей пятиэтажки на Северной, его красный “Жигуль”.
Через открытую форточку на кухне, где Марина с Ульяной пили водку, а Колян – грузинский чай, он услышал, как на улице хлопнули дверью какой-то машины, и уехали. “Нашу, поди, угнали", – нехорошо пошутил Берковский. И хоть вскоре, менты узнали об угоне, машину так и не нашли. Сейчас, я бы мог за полчаса купить такую новую, но тогда машина казалась мне пределом богатства, и я опять корил себя за то, что не устоял перед чарами Жбанихи и, невольно, стал виновником трагедии из-за своего донжуанства.

НАТАШКА

Я вряд ли окажусь неправым, если заявлю, что почти в каждом русском городке, посёлке или деревне, всегда созревали, на радость мужскому полу, девушки, которые охотно давали всем подряд. Как правило, они очень любили выпить, что ещё больше сближало их с мужиками и делало их ещё доступнее. В молодые годы, мне с этим контингентом не очень везло – то ли сдерживала природная скромность, то ли боязнь подцепить трипак – презервативами пользоваться я не любил. Тогда ещё не продавались заморские латексные гондоны. Имелись в продаже только отечественные, Баковской фабрики, что в Подмосковье. Цена им была четыре копейки за два гондона. Так парами и продавались. Видать коммунистические идеологи просчитали, что за ночь можно поставить не более двух палок. В аптеках, работники так и называли их -“Изделие №2”. Изделия эти частенько рвались ещё при надевании, несмотря на их внушительные размеры как в длину, так и ширину. Когда я покрывал свой “карандаш” советским гондоном, то добрая четверть его болталась навесу, издавая, при этом, резкий запах резины. Я наблюдал в зеркало, как я выглядел в такой “одежде”- и приходил в уныние от этой картины.
Но я не об этом... В наш восмиквартирный дом, в Быково, подселили семью, что жила раньше у пруда. Их жилище бесплатно ремонтировал поссовет, предоставив им в подвале временную площадь для проживания. Случилось это в семьдесят втором, я успел развестись с первой женой, но не встретил ещё Танюшу. Семья переселенцев была стрёмная, родители сильно пили, а старшая дочь, Наташка, негласно соревновалась со Жбанихой по количеству огулявших её пацанов. Иногда мы встречались у подъезда, я робко с ней здоровался и проходил в свою квартиру с мыслями трахнуть её или нет. Трахнуть её мне очень хотелось. Я в то время работал ночным дежурантом в московской аптеке на 2-ой Владимирской. У доктора Юрия Николаевича я доставал рецепты с печатями и, посредством несложных манипуляций, превращал эти бумажки в этиловый спирт. Двести пятьдесят миллилитров за смену, больше брать было не этично. Всё-таки клятву Гиппократа давал. Вот как-то летом, еду после ночной смены с работы, а по дороге домой мне Наташка навстречу идёт. Видно, что с похмелья, - а время девять утра, спиртное только с одиннадцати продавалось. Я кивнул ей головой, она, ответив, пошла дальше, я, оглянувшись, впился взгядом в её красивую жопу и неожиданно для самого себя, нагло позвал её:
- Наташ!
- Что?
- Ты выпить хочешь? – У меня с собой в пакете лежала заветная четвертинка со спиртом.
- А что у тебя есть?- Наташка посмотрела на меня с надеждой.
- Спирт, но хороший. Ректификат. Из аптеки...
Когда я договаривал последнюю фразу, она уже подошла ко мне и призывно заглядывая мне в глаза, игриво спросила:
- Точно хороший?
- Точно, я же сам в аптеке работаю. Только я неразбавленный пить не могу, горло дерёт.
- Пойдём, я один старый участок знаю, на нём никто не живёт, там колодец есть и стакан. А закусить-то чем?
- У меня из аптеки две плитки “Гематогена”.
- Ну, пошли.
Меня слегка колотило от сильного желания, - девка, конечно, красивая была. Мне 22, а она на три года моложе. Минут через десять пришли на участок, который находился посреди жилых частных домов, нормальный такой участок, с соснами и кустами сирени, травка зелёная кругом. Его, видать, от большого отрезали, но продать не успели. Наташка быстро сбегала к соседям, принесла стакан и тёмную бутылку из-под пива, наполненную холодной водой.
- Давай, ты первый, - проговорила она разбавляя в стакане спирт.
Я развернул упаковку “Гематогена”, разделил её на две части и проглотил полстакана ещё тёплого и замутневшего, от разбавления, спирта. Из-за бессонной ночи, проведённой на работе, я быстро захмелел, у Наташки, наоборот, не было ни в одном глазу.
- Правду ты, Петя, сказал, хороший спирт. Только мало. У тебя деньги есть?
- Есть немного, на два “Агдама” наберётся.
Время подходило к полудню, солнце начинало сильно печь, мы перешли в кусты под тень - и я попытался залесть ей под юбку. Она, смеясь, отстранила мою руку и прошептала мне в ухо, хотя и так, нас здесь никто не мог не только услышать, но и увидеть:
- Ты за вином сгоняй и мы пойдём на быковский пруд купаться, ладно? Только я вперёд уйду, буду ждать тебя в конце пруда, там, где лодочная станция раньше была. Найдёшь?
- Найду... Ну, я пошёл.
- Иди...

Я шёл в гастроном, чувствуя в душе жетокую обиду - ну почему она мне не дала?! Всем даёт, а мне нет. Спирта мне было не жалко, завтра столько же принесу, жалко мне было себя, жаждущего любви, но прокинутого коварной Наташкой. В магазине я встретил быковского корешка, выпил с ним бутылку красного и мы расстались. Я взял обещанный Наташке “Агдам” – две по 0,75 - и побрёл под палящим солнцем на пруд. Жара-то какая!- думал я, - окунуться всё равно надо.Я шёл, не надеясь, что встречу её на пруду и... ошибся! Она сидела под сосной, в тени, радостно махая мне рукой.
- Наташ, извини, у меня закусить нечем, только, вот, два пузыря...
- А зачем красное-то закусывать!? Не водка.
Стакан остался на участке, где мы разбавляли спирт, наверно ДЕЖУРНЫЙ стакан был, уносить с собой не полагалось. Я стал обжигать полиэтиленовую пробку пламенем спички, потом зубами содрал почерневшую, горячую пробку с горлышка и сказал:
- Пей Наташ.
Она отпила чуть меньше трети небольшими, но частыми глотками.
- А ты?
- Я захмелел что-то, ночь не спал на работе...
- Ох ты мой работяга! – Она прижалась ко мне и поцеловала меня в губы. “ Вот те хуй – не болит, а красный!”- пронеслось у меня в голове. “Что же с ней случилось? Никак не пойму!”. Мы продолжали пить, я – меньше, она побольше. Вечерело. Народ медленно покидал пруд, а у нас ещё полбутылки вина оставалось. Тут меня окликнул пожилой мужик, сосед по двору - дядя Вася Власов, по кличке “Сэр”. Играя в домино во дворе, вместо слова “Рыба” он постоянно кричал – “Ес, Сэр”. В Войну он встречался с американцами на Эльбе, всегда гордился этим и, даже, сквозь долгие года, сумел пронести два английских слова. За что и получил эту необычную кликуху. Сейчас же он был слегка выпивши и искал, где ещё догнаться:
- Петь, дай выпить, я с похмелья...
Перспектива допивать из горла после сэра Васи меня не прельщала, я попросил Наташку отпить половину из оставшегося, а другую мы отдали соседу вместе с бутылкой, и пустую ещё, ту, что прикончили вначале. Сэр влил в себя содержимое нашего подарка, сказал спасибо и как-то незаметно растворился среди вековых сосен... Красивый закат усталыми лучиками отражался на темнеющей глади воды.
- Петя, я хочу искупаться, только ты отвернись, когда я раздеваться буду.
- А ты что, вся голая под платьем? - Я уже успел определить, что лифчика на ней не было.
- Нет, но ты всё равно отвернись...
Я повернул голову, а потом услышал всплеск воды и увидел её, плывущую к середине пруда. Там, метрах в пятидесяти от берега, был небольшой пятачок мели, где можно было стоять по грудь. Она доплыла до мели и крикнула оттуда:
- Петь, давай сюда!
Я был в синих “семейных” трусах из сатина, но уже начинало темнеть, да и до подруги моей было далековато, может и не заметит моего позора. Я бросился в воду и мерными сажёнками поспешил к ней и, как только почуял твердь под ногами, почуял и Наташку, которая сразу обняла меня. Я стянул с себя трусы, тут же потерял их в воде, поднырнув, снял с неё трусики, но нанизал их на правую руку, чтобы не повторить ошибки... Нащупал её мягкие, прохладные ягодицы и двумя руками притянул к себе, легко, словно пушинку... Она обхватила мою шею и целовала мочку уха, я, сквозь холодок замутневшей от донного ила воды, проник в её горячую плоть и, как ихтиандр, начал это блаженное действо... Даже сейчас, тридцать лет спустя, моё сердце начанается учащённо биться, когда я вспоминаю эти яркие мгновения счастья... И тут я слышу голос моего отца, с лёгким мордовским акцентом:
- Петя, сынок, выходи, пойдём домой!
Он стоял с велосипедом рядом с моей одеждой и наташкиным платьем:
- Петя, я кому сказал, пойдём домой.
Ну и тварь этот дядя Вася - Сэр, настучал отцу, падла. Если бы меня позвал кто-то другой, пусть даже заведующая аптекой, где я работал, или, хуже того - начальник Быковского отделения милиции, - я бы не вылез из воды, не кончив. Но трахаться на глазах родителя было уже чересчур. Я вернул трусики подруге и, голышом, поплыл к берегу. Отец подал мне брюки, помог надеть рубашку и ботинки, и мы, тихо толкая велосипед, потянулись к дому. Я оглянулся на пруд, Наташка всё ещё стояла на том месте, где десять минут назад мне было так хорошо.
- Сынок, ты что, совсем охуел, таких блядей ебать! Ты же сифилис от неё подцепишь! – успокаивал отец, глядя на меня с сожалением, - Ну нельзя так!
Не везло всё же мне с реальными блядями. Наташка вскоре загуляла с каким-то хулиганом, мы долго не виделись. Лишь однажды, остановившись с ней покурить у подъезда, я её спросил, а что ты не дала ещё на участке? Она ответила, дурачок, у меня месячные были. Точно, не везло...