Петя Шнякин : Г.Ч.м.же. Автобиографический рассказ

Но Марина не знала об этом, да и пьяная была:

- Жаки, - говорит.
- Какой ещё Жаки, латиносов так не называют.
- Он не латинос, он ЧЁРНЫЙ, из Гаити…

Вы можете назвать меня расистом, может это и так, но я не люблю наблюдать со стороны чёрных мужиков с белыми бабами, и наоборот, а неожиданное известие о том, что МОЯ жена ебётся с негром, вызвало во мне сильный приступ рвоты и я побежал блевать. Проблевавшись, подошёл к ней и сказал:
- Марина, ведь, когда мой дед родился, они ещё ели друг друга, как же ты могла…
- Да они такие же люди. Как ты не можешь понять?
- Да чего мне тут понимать?!У него же болт чёрный, как у осла!
- Нет, не чёрный!
- А какой?
- Золотистый…
Меня опять вырвало, и, выйдя из туалета, спросил:
- Давно ты с ним?
- С июня…
Был конец августа и, если он её заразил СПИДом, то уже можно было определить.

- Я тебя прошу поехать со мной провериться.
- Хорошо…
- А теперь уходи.

Протрезвевшая, она тихо вышла, я из окна наблюдал, как Марина проходила по улице и когда она свернула за угол, я понял, что это КОНЕЦ, и, обхватив руками голову, завыл, как выл перед отцом, когда его, мёртвого, увидел лежащим на кровати…


АГОНИЯ

В начале сентября мы поехали в Манхэттан и сдали кровь на СПИД, через день мне позвонил врач, сообщив, что всё в порядке, и посоветовал пользоваться презервативами, думал, это я где-то подгулял.
Сказать честно, я был уверен в нашем здоровье, просто ГЧмж захотел попугать, ведь на Гаити ВИЧ инфицированных – каждый четвёртый И не только попугать, а наглядно продемонстрировать, до чего она докатилась. Но, с другой стороны, просто так простить ей негра, у меня не получалось.
А она, в те дни, как мне казалось, очень виноватой себя чувствовала, я же думал, что Марина всё ещё любит меня и ломал голову, как же выйти из этого положения. Замочить чёрного мне, конечно, хотелось. Дабы не искушать судьбу, отдал сыну мои охотничьи ружья на временное хранение. Негра, можно было, и зарезать, что я, наверняка, бы сделал лет пятнадцать назад, однако, пожив в Америке, я стал немного рассудительным.
Ну, зарежу я этого повара, дадут годков семь, если из тюрьмы вернусь, где работу найду? И в грузчики уже не светит! Да и, вряд ли, Марина дождётся меня. А так как вина полностью лежит на ней, мочить негра должна она сама. На суде прогонит, что жениться обещал, ну, там, семью разрушил и ещё что-нибудь... Пятерик присудят, за хорошее поведение полсрока скостят, а я ей верным буду и никогда в жизни не попрекну! Денег накоплю, и уедем мы из Нью-Йорка, туда, где об этом никто не узнает.

Вот какие идиотские мысли бродили в моей воспалённой от ревности и безысходности голове.

Я приехал к ней и предложил зарезать любовника прямо на работе и, причём, один удар ГЧмже должна была, по моей задумке, нанести по гаитянским гениталиям. Марина пришла в ужас от такой идеи:

- Да я в жизни никого не убивала, только карпов живых на работе.
Совсем ты, Шнякин, охуел?

Ладно, говорю, даю тебе сроку, два месяца, другого выхода я не вижу, -
- Может у тебя есть что предложить?
- Я работу поменяю…
- Да у него машина есть и телефон.
- Давай, в другой город уедем?
- Так машина у него, и в другой город приедет.

Так заканчивалась агония нашей совместной жизни, Марина всё больше от меня удалялась. Телефонные звонки становились всё реже, но всё больше наполнялись бранью и грязью.
Потом женился Пашка. Взял в жёны “нелегалку” из Питера, которой была нужна гринкарта. Хоть я и растил Пашку двадцать лет, вывез в Америку, купил квартиру, дал деньги на ремонт и мебель, оплачивал счета и, даже, поместил его в больницу, где я работал, чтобы помочь ему избавиться от наркомании, - на свадьбу меня не пригласили.

Сказать по правде, не знаю, пошёл бы я туда, но, всё-таки, не пригласить меня было очень непорядочно с его стороны. Но и обижаться на него не стоило, он ничего не решал, - за Пашу всё делала Марина – оплатила расходы, а вместо меня на торжество прибыл её афро-гаитянский boyfriend. Посажёный отец, так сказать. Все русско-еврейские гости были в шоке.
Как мне потом рассказали, Марина очень быстро напилась, шатаясь, отплясывала весь вечер, при всех целуясь взасос с новым “папашей”. Тут я понял, как сильно она попала со своим темнокожим другом. Где-то за полгода до свадьбы, когда мы ещё жили вместе, Марина попросила у меня триста долларов, дать взаймы подруге с работы. Я дал, конечно, но мне не понравилась какая-то напряженность в её голосе и во взгляде. А деньги-то она просила для него.
Со временем я узнал, что любовник её был дважды женат и имел детей от обеих жён. Зарплату, с учётом алиментов и специальности, получал ничтожную и решил одним выстрелом двух зайцев убить. Или, как говорят в Америке, одним камнем подбить двух птиц - и белую тётку потягивать и, заодно, потягивать бабки у её мужа.
А когда это открылось, ещё и насрать на него – вот я, такой крутой и неотразимый, сижу на свадьбе на месте белого мужа-рогоносца. Ах, если бы он знал историю о старшем лейтенанте милиции Вороне, вряд ли бы он так поступил!
О Марине я думал так – обидно, что в нелёгкий период нашей жизни (которые, кстати, и раньше случались), она повелась на первого попавшегося подонка, а меня, практически, оставила погибать. Такой жестокости, с её стороны я не мог представить, даже сейчас мне в это как-то не верится, и, в глубине души, очень жаль эту недалёкую женщину.

В то время, я часто звонил в Москву Берковскому. Часами обсуждали мою беду. Он всё пытался замысловато доказать, что, в принципе, я прожил эти двадцать лет не с той бабой - просто мне казалось, что она такая хорошая... А на самом деле обычная дура и блядь, которая меня никогда не ценила и, даже, обсерала за глаза.
А я всё умом-то понимаю, а сердцем… ну никак!
Колян меня спрашивает:
- Вот, Петруха, ты утверждаешь, что любишь её больше жизни, а сам подруг её трахал, разве так можно любить?
- Не знаю, наверно можно, раз я люблю. Вот, скажем, даже в простой семье, мать любит всех детей, но одно чадо больше других. Ты, конечно, понимаешь, что я, как бы, себя выгораживаю, но, по большому счёту, я не могу найти точного объяснения – люблю и всё…
- Петь, ты подумай, за что ты её любишь, глупая, не красавица и поведение, скажем так, не ангельское?
- А она, наоборот, себя очень умной и привлекательной считает. Говорит - да что я, в зеркале себя не вижу?
- Ну, это она зря, лучше б в женскую баню сходила для сравнения, а не перед зеркалом сидела!
Марина, конечно, толстая всегда была, только когда с негром связалась, стала резко вес сбрасывать. И хоть чёрные трахают любых белых баб – и страшных, и жирных, и сумасшедших, ГЧмже всё равно для него похудела, а, может, мне назло. Но вряд ли. Берковский объяснял вскоре, что Марина, как он выразился, “вычеркнула меня из своей жизни”.
Я же, несмотря ни на что, никогда не думал “вычёркивать” Маринку . А был момент, когда надо было бы…
Случилось это года за полтора до эмиграции. ГЧмже работала поваром в пивбаре на Сретенке. Так вот, привёл однажды Мишка-халдей в бар своего дружка и попросил взять его на работу помощником официанта, бас-боем. Мужик тот был какой-то угрюмый, с глубоко посаженными тёмными глазками и очень сильный физически, кик-боксёр, как затем выяснилось. Он потом халдеем стал, а затем директором бара и, даже, его владельцем. Звали его Лёха, и оказался он авторитетом из братков. Но сначала об этом не знали, а он, пронюхав, что я охотник со стажем и связями, попросил выправить ему охотничий билет. Он совсем не пил, вёл себя тихо, и я решил помочь ему, как помогал многим, через своих знакомых в военном обществе охотников.
Став обладателем билета, он повадился ездить с нами на охоту в Тверскую область. Я объяснял ему азы охоты, но слушал он невнимательно, охотился без азарта, ему только нравилось стрелять, причём навскидку, особо не целясь.
После очередной поездки, мы возвращались домой на двух машинах, мне пришлось ехать в его “восьмёрке”. Дорога дальняя, нужно болтать о чём-то, я пытался его разговорить, пробовал обсуждать многие темы, но Лёха всё время молчал, не знал ни о чём, будто вчера на свет родился. Я развлекал его байками об охоте и рыбалке, рассказывал о своей студенческой жизни, говорил, что, однажды был в ресторане ЦДЛ и видел там Окуджаву и Вознесенского, описывал свою жизнь в дурдоме, а он только слушал, а потом, вдруг, спросил:
- Тебе, какие бабы больше нравятся – толстые или худые? Мне только худые.
- Ты знаешь, Лёш, мне все бабы нравятся, главное, чтобы после палки мне с ними поговорить было о чём.
Он довёз меня до Строгино, мы разгрузились, я пересел в другую машину и уехал домой, в Удельную.
Через неделю, иду на станцию встречать Марину с работы, она обычно в одиннадцать вечера возвращалась. Нет её, жду следующую электричку, опять жены нет. До последней электрички проторчал, но Марина не приехала. Вернулся домой, грустный, сел на кухне, часа три курил сигарету за сигаретой, не знал, что и думать.
Часов в пять утра ГЧмже пришла пьяная и зарёванная, говорит, на работе сильно выпили, а Лёха предложил подвести её до Выхино, к электричке, - а повёз на свою квартиру, и чуть не изнасиловал, хорошо жена его, Галька, помешала. Тогда он выгнал Марину на улицу и она на перекладных сумела добраться до дома.
Я сразу понял, что Галька помешать им не успела, а может, и не хотела, Лёху она боялась больше всего на свете. Было так противно, вот и делай людям добро, а теперь обтекай от их благодарности. Но я там свечку не держал и старался себе внушить, что, может, всё так и было, как Марина рассказала.
Приезжаю через пару дней к ней на работу, а перед входом Лёха с машиной возится:
- Здорово, Петя!
- Привет, Лёш.
-Ты знаешь, Петь, что я тебе хочу сказать, - мне толстые бабы не понравились.
И смотрит на меня так нагло и зло, будто не он Маринку, а я его Гальку огулял. Вот так вот. У меня в глазах потемнело, я побрёл в бар, стал пить кофе и думать – кидаться на него бесполезно, этот гад может одним щелбаном меня в гроб уложить, а если на охоте его завалю, то братки всё равно меня убьют, им не докажешь, что выстрел был случайным.
И такая горькая обида внутри меня разлилась, что я, даже, почувствовал, какого цвета она была. Чёрно-злая, как Лёхины глаза.
Вскоре после нашего отъезда, его посадили в тюрьму, а когда он вышел оттуда, Лёху застрелили у подъезда двумя выстрелами – в шею, и голову. Мне говорили, даже по телеку об этом показывали.
Вот тогда-то, после Лёхи, мне Марину нужно было вычеркивать из жизни. Не сумел, однако...


КОНЕЦ

В январе 2003 года, по её просьбе, мы поменялись квартирами – ей, одной, оплачивать большую квартиру оказалось накладно. Мне было всё равно, я пребывал в депрессии и жизнь без Марины, как мне тогда казалось, не имела смысла. На третий день, после печально отмеченного Нового года, я пытался отравиться, но, видно, время моё не пришло, может, я должен был поведать эту историю сыну, а то, и внукам.

Вот, скажут, какой дедушка у нас, ёбнутый был!!

P.S. В разгар выявления причин её измены, пьяная Марина, с укором, глядя на меня, спросила:

- Шнякин, почему ты меня “туда” не целовал?
- Да ты же сама говорила, что тебе это не нравится!!!

А потом мне на ум пришёл стишок:

Я любил целовать твои руки,
Я хотел выкрасть с неба звезду,
А всего нужно было, как суке,
Облизать, половчее, пизду!

Всё же не хуем, а губами с языком, завладел моей Мариной “максимка”.

P.P.S. Я ещё долго страдал без Марины. Дома было ещё ничего, а вот по пути на работу и назад, в сабвее, мне попадалось много чернокожих людей, я ненавидел всех негров в возрасте 40-50 лет. Не то, что я хотел кого-то убить, просто мысль о том, что вот, может какой-то из них разбил мою жизнь и увёл ГЧМже, постоянно проворачивала чувство ненависти в моём сознании.
Моя неприязнь к ним, возможно усиливалась и тем, что люди моего поколения в России встречали африканцев крайне редко, особенно до перестройки. Они были, как инопланетяне, которых можно было увидить лишь на “голубом экране” в новостях. Это сейчас на ТВ можно смотреть клипы про “шоколадных зайцев” и сериалы об “афромосквичах”.
А ведь я запомнил момент, когда летом 1957 года, во время Фестиваля молодёжи и студентов, к нам приехала из деревни моя двоюродная сестра Нинка и, в метро, на эскалаторе, впервые увидела африканца. С криком - “Сатана!!!”, она ринулась обратно по эскалатору, сшибая людей вокруг себя, пытаясь как можно дальше убежать от молодого негра.
Теперь я думаю, что может в русских сидит какой-то винтик неприятия чернокожих, причём не у всех, конечно. Ведь сколько девок после этого фестиваля нарожало детей от африканцев! А их с трудом можно было бы назвать продвинутыми, начитанными и современными. Тут скрывалось что-то другое...
И я попытался разобраться в этом. Мне было сделать это крайне сложно и болезненно. Груз предательства, повисший на мне, топил мою нейтральность в этом вопросе. И, как говорил Михаил Жванецкий, я не являлся ценителем мужской красоты.
Но всё же, я стал наблюдать за чёрными мужиками в автобусах и сабвее, на улице и на работе. Я всё старался понять, почему они могли понравиться белой женщине. Я отбросил интенсивность темноты кожного покрова, поскольку встречались просто смуглые, тёмные и совсем чёрные, но почти все имели специфические волосы, нос и губы.

Я ставил им в минус волосы, сильно вьющиеся, не годные для нормальной причёски Поэтому, многие из них стриглись совсем коротко, или под ноль, под Котовского. Но, как не странно, лысина делала их лица более мужественными, более бандитскими, если хотите. Это стало модой и у белых людей, не обременённых густым волосяным покровом на голове.
Толстые губы и приплюснутый нос компенсировала белоснежная улыбка на фоне тёмного лица, но главное, у многих были очень широкие плечи и развитая грудная клетка. Если они не были склонны к полноте – торс смотрелся прекрасно.
Выпуклые ягодицы, говорят, многим бабам очень нравятся, если жопа не слишком большая и оттопыренная, то это опять можно поставить им в зачёт.
Что же касается “мужского достоинства”, то ходят слухи, что оно необычно больших размеров. Лично я этим слухам верю, поскольку был свидетелем их подтверждения.

Работая охранником в городском колледже, отправились мы как-то помочиться с афроамериканским коллегой по фамилии Диккенс. Краем глаза я увидел, как он достал из форменных брюк чёрный шланг огромных размеров, хотя ростом Диккенс был мне по плечо.
Не знаю уж, во что этот “болт” превращался в возбуждённом состоянии, об этом лучше Эдичку Лимонова спросить, но, с учётом высказанных мыслей и сравнений, я пришёл к выводу, что негритянский мужик, в хорошей физической форме, смотрится очень привлекательным для белых дам, без рассовых предрассудков.
Все двадцать лет, проживая с Мариной, я старался приучать её к хорошей музыке, книгам и кинофильмам. Объяснял значение многих слов, поправлял ударения и, казалось, что она всё отлично понимала, с удовольствием впитывая мою информацию.
Но теперь, сдаётся, что вела она себя, как второгодник у школьной доски – ему и учитель всё разжевал, и одноклассники со всех парт подсказали, и сам он утверждает, что наконец дошло до него, а ведь - ни хуя не понял!
Как-то, в пылу нашей ругани, Марина брякнула со злости:
- Вот мы, два быдляка, тебе, такому гению, рога и наставили!
Конечно, полученная травма от её измены, вначале сильно повлияла на моё отношение к африканцам. Помню, в телефонном разговоре с Мариной, когда она ещё хотела примирения, попыталась меня “успокоить”:
- Что ты мне этого чёрного простить не можешь? Вон, некоторые мужья даже собак жёнам прощают!
- Собаку я простил бы, зверь хороший, с ней на охоту ходить можно. А куда я с обезьяной пойду? В цирк? Ты и так из меня клоуна сделала...
Даже безобидный слоган в вагоне сабвея:

G E T C L O S E R
Bronx Zoo

- казался вызывом и воспринимался как личное оскорбление.
Недавно, я услышал историю про одного известного американского профессора-фармаколога. Он был неженатый, имел еврейскую национальность, средних лет, не красавец, но когда он читал лекции, из него пёрла такая харизма, что любая семнадцатилетняя кобыла из университета с радостью легла бы под него. Я посещал его семинары и сам восторгался его умом и умением объяснять сложные вещи так доходчиво и наглядно.
Профессор этот, спутался с одной студенткой-китаянкой, у которой уже был бойфренд. Китаец, узнав об их романе, возненавидел не только фармаколога, но, заодно, и всех евреев. Не знаю, хватило ему мозгов врубиться, что виною тут не профессор, а тем паче, евреи, но его бывшая подруга, а может и он сам. Лично я, в моём случае с негром, очень долго в это въезжал..
Но в итоге, кропотливый анализ истории, случившейся в нашей бывшей семье, привёл меня к выводу, что все люди созданы Богом равными, что все имеют право на выбор, пусть, порой, и ошибочный.
У меня нет теперь притензий к африканцам, более того, некоторые из них стали моими кумирами – например актёр Эдди Мерфи, или футболист Дидье Дрогба из лондонского “Челси”. Высокий, красивый, и удивительно талантливый.
Да и на Марину зла я больше не держу, иногда я думаю о нашей жизни – и мне становится спокойно на душе, словно я вспоминаю о солнечном детстве, которое уже никогда не вернуть.
А аббревиатуру Г.Ч.м.же. лучше обозначить, как Гаитянин Чёрный мою жену ебал.

БРУКЛИН. Апрель 2006 года