Француский самагонщик : Главный инженер

Главный инженер – это должность будь здоров. Высокая должность. Кто не согласен, может отправляться известно куда.
Но есть детали. Многое зависит ещё от того, главный инженер чего именно. Если ты главный инженер, например, АвтоВАЗа… ладно, не будем о наболевшем… Кузнецкого металургического комбината, то, нет слов, жизнь твоя удалась, как бы она не сложилась дальше. Или ты главный инженер, допустим, авиации Военно-морского флота – во, как непросто! – тоже ты тогда большой человек. Генерал-лейтенант, не меньше, и пузатые пожилые полковники при твоём появлении сразу превращаются в поджарых молодцев, а уж имя твоё сохранится в списках практически навечно.
А если ты главный инженер строительно-монтажного управления в городе, скажем, Зарайске, то всё несколько иначе. Нет, ответственности у тебя, в общем, столько же, по самое темечко, потому что за сотню людей ты её несешь или за сотню тысяч – да хоть за миллион, – ты-то один! А уж принять с визитом, преждевременным и, как всегда бывает, неожиданным, некоего Кондратия у тебя шансы как минимум не ниже, чем у твоих коллег, будь они хоть трижды генералы и Герои труда. Но в остальном – имеются различия, имеются…
Ежели напрячь скудное воображение и заставить всех, какие есть, главных инженеров, со всех городов и весей, собраться вместе, то не получится братства этих достойнейших людей, нет, не получится! Так и видится: этот, с Кузнецкого, не говоря уж об АвтоВАЗовском… тьфу, вот привязался!.. нет, с Кузнецкого всё-таки – возвышается себе столпом нерукотворным в центре бескрайнего зала приёмов. И подсеменивает к нему тот, из Зарайска, сгибает поясницу, в лицо смотрит, помаргивая. А этот, с Кузнецкого, в сторону глядит, губу выпятив, а потом нехотя руку протягивает. Два пальца выпячены, хотя и расслаблены, а три подобраны намертво. И который из Зарайска, довольный, осчастливленный, аккуратно эти пальцы берёт аж двумя руками и осторожно встряхивает. И бесшумно пятясь, тактично исчезает из поля зрения.
Ну, конечно, коли войдут директор с командующим или, хуже того, Главнокомандующий с Директором – и этот, с Кузнецкого, да и генерал-лейтенант вместе с ним, тоже помолодеют враз, и постройнеют, и зарумянеют даже.
Нет, не стоит, пожалуй, собирать всех их вместе. Силой воображения – и то не стоит.
Короче: Виктор Попович работал именно главным инженером СМУ в городке типа Зарайска, только, может, чуток поближе к Москве. Не последним человеком в городке числился и на положение своё, в общем, не роптал. Однако и гордиться давно уже перестал – потому что сильно в этой должности задержался.
До некоторых пор карьера Виктора складывалась вполне успешно, путь от мастера на линии до главного он прошёл быстрее многих. Все признавали, что такую скорость Виктор заслужил – сметливостью, неутомимостью, хорошей злостью в работе. И потомственный строитель к тому же, да и вообще, анкета – не подкопаешься.
Плюс – ещё одна особенность: небывалая волосатость. Виктора всего, от макушки до кончиков пальцев неважно чего, покрывали густые, чёрные, туго кучерявые волосы, больше похожие на настоящую шерсть.
Нет, конечно, плотность этого покрытия не была одинаковой на всех участках небольшого, жилистого тела Виктора. Нос, например, выглядел умеренно. В носу – да, кустилось буйно, а на носу – не слишком. Лоб опять же – некоторые утверждали, что лба у Поповича и вовсе нет. Так вот, неправда это. Лоб как лоб, даже довольно высокий, заросший только почти до бровей. Зато над бровями смугло отсвечивала полоска совершенно неоккупированной территории. И на ляжках шерсть росла пореже – но, вероятно, там она просто немного вытерлась. И на члене… впрочем, опустим член – в переносном смысле, разумеется.
В общем, выдающейся обволошенности был главный инженер. И, как же иначе, –запоминался. В том числе и начальству, от которого зависело его служебное продвижение. Вкупе с несомненной профессиональной компетентностью, это давало ощутимые преимущества по части карьерного роста.
Оно ведь как? Сидит начальство, вяло размышляет: кого бы в это СМУ, чтоб оно сгорело, на производственный отдел поставить, или – в другой раз, попозже – на главного инженера. Репу обширную морщит, бумажки перебирает: Иванов, Петров… кто такие?.. не помню… А вот помню там волосатого такого, как его, ага, Попович, оживляется вдруг начальство. Помню-помню, забавный парняга, да и толковый. Вот его и поставим, прихлопывает начальство пачку бумаг широкой ладонью.
Что касается самого Виктора, то он к своей шерстистости относился двояко, но больше положительно. В самом начале, когда – ему только-только стукнуло пятнадцать – в организме произошёл какой-то взрыв, отовсюду попёрла волосня, пришлось бриться до синевы, одноклассники мгновенно прозвали Кактусом, – в те времена он страдал.
Потом, наоборот, стал гордиться и на щенков безусых поглядывать сверху вниз. Тем более, что вскоре выяснилось – что девушки реагируют на волосатость необычайно темпераментно. Виктор, от природы довольно скромный, сумел эту скромность превозмочь. Или наоборот – не сумел, а как раз поддался врождённой галантности. Не важно – главное, девчонки просто липли, а он, уважая их и почитая, не отказывался, ни в школе, ни в институте. Одно время, правда, подозревал даже, что запах издаёт какой-нибудь особый, но ни одна из подруг этого не подтвердила. Может, стеснялись подруги почему-либо, но, скорее всего, нет – всё определяла именно шерстистость.
И женился удачно. Татьяна в Викторе буквально души не чаяла, а в постели млела, зарываясь в его густую шерсть, и говорила, что второго такого пушистого, как он, и представить невозможно, и чтобы с кем-нибудь другим, хоть в мыслях – нет, нет и нет! Голые, словно лягушки, фу, гадость какая, ух ты, мой Витюшенька, зверёк всеядный…
Ну, и само собой – зимой-то тепло. И летом хорошо – какой ни густой покров, а вентиляции не препятствует, а термоизоляция на уровне остаётся.
Масса плюсов, масса. Да что там – квартиру, и то быстрее прочих получил…
Нет, имелись, конечно, и минусы. Но – незначительные. Ну, приятели иногда подшучивали – что, мол, ты, Витька, волосатый такой? Не иначе, евреи у тебя в родословной затесались. Почему-то именно на евреев налегали, хотя грузины, например, помохнатее будут. Насчёт евреев Виктор злился всерьёз, особенно в подпитии. Я свою родословную, орал он, до седьмого колена знаю! Шляхтичи мы по отцовской линии, шляхтичи православные! А по материнской – купцы, где первой гильдии, где второй, тоже православные! Мы фабрикой «Дукат» владели! Чего ржёте-то?! У нас один только затесался, и не еврей он, а турок! Бостанжогло, или Костанжогло какой-то, хрен знает!
Но это разве минус – это пустяк пустяковый. Как и эпизод с новенькой секретаршей. Праздновали Восьмое марта, Виктор, разгорячившись, пиджак скинул и в белой рубашке остался. А сквозь неё – сплошной чёрный мех проглядывает, рубашка как будто серая. Неудачно вышло, чего уж там… А Ларочка – новенькая, не в курсе – прямо расстроилась, прильнула к нему и говорит тихонько: вы, мол, Виктор Иванович, приходите ко мне вечером, я вам сорочку-то постираю. Тихо сказала, да все услышали. Хохоту было!..
Но тоже пустяк. Зато к Ларочке в гости Виктор таки сходил. Не смог отказаться. И потом заглядывал иногда.
В общем, плюсы явно перевешивали.
Но вот что-то сломалось. Уходил на пенсию четыре года назад начальник СМУ – и назначили на его место варяга, хотя от века главный инженер считался естественным преемником.
Потом нового начальника на повышение перевели – следующего со стороны прислали.
В тресте вакансия освободилась, вроде бы для Виктора в самый раз, – тоже облом.
Принялся Виктор осторожно выяснять, что к чему – в тресте поговорил, намёками всё больше, в исполкоме. Долго понять не мог, а потом дошло: волосатость, всегда так помогавшая ему, стала препятствием! Действительно же: сверхволосатый главный инженер СМУ – это ещё ничего. Даже и неплохо иногда. А вот если начальник СМУ такой, или зам. главного инженера в тресте, или в исполкоме зав. отделом – это уже экзотика. Причём непонятная, даже вызывающая и потому – недопустимая.
И Виктор, уязвлённый до глубины субстанции, называемой душой, понял: надо что-то решать, иначе так и проживёшь всю свою жизнь в этом, чтоб его, типа Зарайска, и останешься до пенсии, если раньше ласты не склеишь, главным инженером СМУ, и посмешищем сделаешься. Тем более, и седина не за горами. А на макушке Танька проплешинку недавно нашла. Аж всплакнула – с пятачок, говорит, лысинка, а вокруг неё, гризлинька ты мой, поредение…
Ай-яй-яй.
А что тут решать? Избавляться от этой своей то ли гордости, то ли гадости! Стать как все…
И Виктор решился.
Всё было спланировано тщательнейшим образом.
Накануне операции, ближе к концу рабочего дня, он зашёл в кабинет начальника и спросил:
– Петрович, нужен я тебе завтра? А то это… обследоваться бы мне…
– А чего, заранее сказать не мог? – вскинулся начальник.
– Не знал в точности, – коротко объяснил Виктор.
Начальник повертел в пальцах зажигалку и нехотя сказал:
– Ну, давай, хер с тобой.
Когда Виктор уже выходил, начальник спохватился:
– А на предмет чего обследоваться-то будешь, Вить?
– Да желудок… Язва, может… В Москву поеду, договорился там с одним…
– Ты, главное, – посоветовал начальник, – если выпивать, то чистую только. А пиво там или…
В этот момент ему позвонили. Начальник чертыхнулся и махнул Виктору – иди, мол.
Наутро Виктор, не подавая виду, обычным порядком позавтракал, тщательно побрился (хватало только до обеда, но что ж поделаешь?), собрался и отправился как бы на работу. Не торопясь преодолел полдороги – и свернул в сторону, чтобы вернуться домой окольным путём. Жена и ребёнок должны были уже тоже уйти.
Войдя в пустую квартиру, Виктор, не мешкая, принялся за дело. Он установил в ванной несколько зеркал, пустил в ванну горячую воду, извлёк из шкафа машинку «Браун» для стрижки волос, разделся догола. Поехали! Сперва – грудь.
Процедура первичного состригания заняла гораздо больше времени, чем предполагалось. Во-первых, она оказалась довольно болезненной – ножи то и дело цепляли волосы, дёргали, Виктор морщился, глухо крякал и время от времени останавливался – передохнуть.
Во-вторых, машинка со страшной скоростью забивалась волосами и переставала стричь. Приходилось каждые пять минут чистить её, а несколько раз потребовалось даже смазать ножи.
На грудь, ноги, руки, голову, шею и – кое-как – жопу ушло три с лишним часа. Виктор отправился на кухню перекурить. Стоя у форточки, он задним числом подверг анализу принятое решение – сделать всё самому. Рассматривал ведь вариант бани. Сначала – бани городской, но, поразмыслив, отбросил этот вариант, поскольку в городской бане никакого цирюльника отродясь не водилось. Потом – Сандунов или чего-нибудь в этом роде. Тоже отбросил – интимная всё-таки процедура, а там народу, небось…
Нет, правильное решение. И как сделать – тоже правильное. Мелькал ещё вариант с кремом-эпилятором, но надо же быть до конца уверенным в эффективности… Татьяна вон ноги им обрабатывает, так то ж ноги… А Ларочка, например, ноги бреет. Иногда Виктор ей помогает – обоим нравится… А у экономиста Веры Сергеевны, отвлёкся Виктор, ни на ногах, ни на чём вообще никакие волосы не растут – только где положено…
Он тряхнул головой, швырнул окурок в форточку и вернулся в ванную.
Посмотрел в зеркало – там отражалось смутно знакомое существо, покрытое короткой, в пару миллиметров, шерстью. На спине только всё оставалось по-прежнему.
Спина… До спины, ясное дело, не дотянешься. Дождаться сына, что ли? Пусть поможет… Порежет, конечно, когда до бритвы дойдёт, ну да через зеркала проконтролировать можно и ущерб минимизировать.
Тьфу, мудак, сказал себе Виктор. Сына-то нету и не было никогда. Единственный ребёнок – дочь… Кстати, скоро уже из школы придёт… Нет, девятилетнюю девку такое заставлять – заикой сделать. И так учиться и лучше могла бы…
Ладно, первоначальный план остаётся в силе. Время вот только беспокоит – часа через полтора Светка уже заявится. Не успеть ни за что.
Виктор намылил себя с ног до головы пеной для бритья и привёл в состояние готовности трофейную золингенскую опасную бритву – наследство от деда. Вот делали, подумал он, встал в ванну и приступил ко второму этапу операции.
Опять возникли трудности с жопой. Ничего, решил Виктор, на третьем этапе всё скорректируется.
Он видел в зеркале теперь уже совсем незнакомого, если не присматриваться, мужика, неприлично голого, беззащитного какого-то, с розовой кожей и – местами – красными пятнами. Привыкну, думал Виктор. А дело того стоит.
С непривычки стало холодно. Виктор собрался было устроить чаепитие с перекуром, но тут щёлкнул замок входной двери. Тьфу! Увлёкся, время упустил, а тут и Светка пришла.
Виктор взял дверь ванной на защёлку.
– Мам, это ты? – раздался удивлённый голос дочери.
– Это я, доча, – отозвался Виктор. – Ты это… подожди… вернее, если руки помыть, ты на кухне помой. И обедай давай, или что там. А я тут в ванной. Занят пока.
– А чего ты там, пап? – спросила Светка.
– Не мешай! – рявкнул Виктор.
Светка пробубнила что-то обиженное и, судя по звуку шагов, прошла на кухню.
Так. Что делать-то? Ну, воду из ванны выпустить, ванну сполоснуть, заново наполнить – это ясно. Сток бы не забился… С пола волосню собрать. Целый стог получился… И – что? Ждать. Другого ничего не придумаешь. Курить охота…
– Светик! – заорал Виктор. – Слышь?
Послышался шум, топот, голос дочери откликнулся:
– Что, пап?
– Ничего, – сказал Виктор. – То есть не ничего, а давай обедай быстро и марш гулять! Уроки потом сделаешь, я помогу.
– Да я и так всегда гуляю после обеда, – важно ответила Светка и почему-то добавила нараспев. – Поду-у-умаешь!
– Я тебе вот попрепираюсь с отцом! – вскипел было Виктор, но, взглянув в зеркало, осёкся. – Ладно, по-быстрому давай, не тяни.
Он нервничал – оставался ещё третий этап, короткий, но самый ответственный, а начать его, пока Светка дома, невозможно, а там, глядишь, и Татьяна с работы вернётся. Ах, как же всё затянулось!
Судя по доносившимся звукам, дочь не торопясь обедала, потом дисциплинированно мыла посуду, потом ворковала сама с собой – или с куклой, что ли? – и вот, наконец, ушла.
Выскочив из ванной, Виктор кинулся в кладовку. Там, среди инструментов, банок с краской, растворителем, олифой, среди реечек, стерженьков, тряпочек и прочих полезных вещей хранилась литровая бутыль чистого спирта. Схватив её и взяв ещё коробок спичек, Виктор метнулся обратно в ванную.
Решающий момент.
Он встал в наполненной ванне, открыл бутыль, мысленно перекрестился – и вылил на спину весь литр. Поёжился, аккуратно завинтил крышку, поставил бутыль на полочку. Подумал, что монголо-татары же брились таким манером – и ничего, Русь завоевали, и не только. Должно пронести.
Зажёг спичку и завёл руку за спину.
Полыхнуло сразу. Краем глаза Виктор увидел, как голубое пламя выросло за его плечами, подобно крыльям архангела. От огненного столба оторвался шар, ударил в потолок. Невыносимо завоняло палёной шерстью. Стало чудовищно больно, Виктор заорал не своим голосом и, не помня себя, плюхнулся в ванну, выплеснув на пол чуть ли не половину воды.
Горячая вода сбила пламя, однако усилила боль. Виктор едва не потерял сознание, но, понимая, что рискует утонуть, удержал себя в яви. Он кое-как поднялся на ноги, дотянулся до душа, до упора открыл кран холодной воды и направил струю на спину. Полегчало.
Он долго стоял так, под холодным душем, в дыму и вони, под опалённым потолком, над залитым полом – в воде плавали состриженные волосы – и ни о чём не думал, кроме одного: я сделал это. Теперь я – как все. Кто как все, таким у нас дорога.
…В середине следующего дня Виктор сидел у себя в кабинетике и не шевелился – шевелиться было больно. И без того всё тело – с непривычки, должно быть – зудело, а спину натурально жгло. И душа, или как там это называется, тоже зудела. Последние события не радовали.
Татьяна со Светкой пришли домой, когда Виктор, в просторных трусах и с хлопьями крема-эпилятора в ушах – пригодился-таки крем, – шипя от боли, пытался навести хоть какой-то порядок в ванной. Обе жутко завопили, потом всё же узнали, со Светкой сделалась настоящая истерика, а Татьяна закатила небывалый скандал. Она рыдала, разбила что-то из посуды, зачем-то сорвала шторы в большой комнате, да так, что рухнул и карниз, и истошно кричала что-то про подлеца, который всё ради своих блядей, знаю я про них всё, а ты как думал, подонок, жизнь мне искалечил, сволочь, гадина, мерзавец, орангутанг проклятый…
Потом, продолжая рыдать, побежала вон из квартиры, вернулась с тремя пакетами кефира, уложила Виктора на пол и принялась обмазывать его с ног до головы. Рыдания и причитания при этом не прекращались.
Виктор слабо пытался объяснить, ради чего он всё это сделал и как трудным это ему далось, но Татьяна казалась невменяемой.
Он не сомкнул глаз этой ночью – боль не позволяла, и лежать не мог, да и сидеть тоже, в основном на кухне проторчал, у окна, целую пачку выкурил. И Танька тоже не спала – плакала в подушку.
К утру боль немного утихла. Измученный, он прилёг рядом с женой – и неожиданно возбудился. Танька на посягательство отреагировала парадоксально – сначала, даром, что вся зарёванная, потянулась к мужу, но когда они сплелись было в объятии, стала неудержимо смеяться. Ты, Витюша, сказала она, дурак такой, мало, что голый, так ещё и колючий весь, ты меня царапаешь, да и щекочешь. Ты обрасти сначала, а потом уж ко мне суйся – и снова заплакала.
Светка с утра на отца смотреть избегала и жаловалась, что голова болит.
На работу пришёл – Ларочка спрашивает: «Вы к кому?» Пришлось прикрикнуть на неё. Узнала, покраснела, побледнела, рот открыла и заплакала молча.
Потом начальник его посетил. Поглядел, по лбу пальцем постучал и к себе отправился. Только выходя из кабинетика, процедил: «Язвенник, бля…»
Заглянула ещё Вера Сергеевна. Просунула в кабинетик голову, сделала круглые глаза, сказала: «Извините» и ретировалась.
Ничего-ничего, думал Виктор, сцепив зубы. Не может быть, чтобы всё зря.
Так прошёл день. И следующий. И ещё один. Виктора все избегали, словно чумного, Особенно Ларочка и Вера Сергеевна сторонились.
Потом прошли выходные. А в понедельник Виктору позвонили из треста.
– Ну, что, Попович, – прогудел управляющий, – мы тут посоветовались с Иван Палычем. Есть мнение – тебя в замы к нему, а то засиделся ты. Давай-ка подъезжай завтра, часикам к десяти, потолкуем.
В трест… замом к главному инженеру… а Ивану Павловичу-то седьмой десяток ломится, да и со здоровьем не всё хорошо… Стало быть, на смену… Вот оно, думал Виктор. Не зря мучился!
С утра Виктор тщательно побрился. В том числе и голову выскоблил. Он так решил: на теле пусть отрастает, а то, неровен час, от смермотоксикоза сдохнешь или от онанизма, а голова – вся! – будет бритой.
Оделся тоже особо строго. И прибыл в трест к назначенному часу.
– Я Попович, – сообщил он представительной секретарше управляющего. – Мне на десять назначено.
– Проходите, – кивнула секретарша, – вас ждут.
В кабинете Виктора ждали и сам управляющий, и главный инженер.
– Здравствуйте, – сказал Виктор.
Командиры недоумённо посмотрели на него.
– Эээ, – протянул главный, – а вы к кому, товарищ?
– Так Попович же я… – растерялся Виктор.
Две пары начальственных глаз уставились на него.
– Ёб твою мать, – сказал управляющий. – Точно, Палыч, это Попович.
– Ага, – отозвался главный. – Он вроде. Слышь, Попович, а что это с тобой такое?
Придумать Виктор ничего не сумел, а поэтому сказал правду:
– Побрился. Весь.
Управляющий загоготал сразу – гулко, почти замогильно. Хрипловатый баритон главного присоединился к этому уханью после паузы в пару секунд.
Ржали долго и самозабвенно, до слёз и икоты.
Вытирая глаза, управляющий произнёс:
– Говорили что-то, а я не верил… – и снова заухал.
Виктор тоже хихикнул было разок-другой, но – не пошло у него веселье.
Палыч, согнувшись пополам, закашлялся, управляющий стал стучать по его спине. Обессиленно замолчали. Потом главный сказал:
– Ладно, Попович, ты иди пока. Обрастёшь чуток – позовём. Ох, не могу!..
Закрывая за собой дверь кабинета, Виктор услышал новый взрыв хохота.
Повеситься, что ли, подумал он опустошённо.
…Прошло ещё несколько месяцев. Виктор прилично оброс, Танька стала понемногу допускать его до себя, хотя и жаловалась поначалу на щекотку. И в целом – вся история, уйдя в прошлое, как бы потускнела. Только с Ларочкой и Верой Сергеевной отношения оставались чисто служебными.
Работал Виктор чуть ли не вдвойне против прежнего. А что оставалось? Все-то, или почти все, забыли – а он-то не забыл…
За неделю до Нового года позвонил управляющий трестом.
– Ну что, Попович, – весело сказал он. – Оброс, что ли?
– Голову – брею, – осторожно, но твёрдо ответил Виктор.
– Ладно, – произнёс управляющий. – Слышал, пашешь ты ударно и толково. А Иван Палыч-то болеет сильно… Так что завтра с утра подъезжай, есть что обсудить…
Вот так, ликующе подумал Виктор. Главное – оставаться самим собой! И не тушеваться!
А женщины – что ж? Захотим – и женщины все будут наши.
Я, подумал Виктор, – сделал это.