горди : За стеной плакал ребенок

За стеной плакал ребенок.
До экзамена по русской литературе оставалось шесть с половиной часов.
Сергей предпринимал последнюю мужественную попытку «надышаться перед смертью», ибо семестровый курс по предмету прошел мимо его сознания. Просто лекции по литературе стояли первой и второй парой по субботам, а по пятницам Сергей работал – практически до утра. Утра субботы. Надо ли говорить, что те немногие лекции, которые он посетил, он безбожно проспал на задней парте! Только в журнале галочка стояла – дескать, был. Был, но не вынес для себя ровным счетом ничего – его самого с этих лекций выносить надо было…
За две недели до начала сессии Сергей принялся-таки за чтение текстов. Осилил почти половину из нереально огромного объема. «На такие шансы можно ловить», как говорил Остап Бендер. Но Серега решил в последнюю ночь пробежать глазами критику – а мало ли… не помешает. Все-таки четвертый курс, какая-то репутация в институте сложилась, неохота портить впечатление. Прикуривая одну сигарету от другой, Сергей насиловал свой переутомленный мозг, пока не ощутил, что уже не улавливает даже грамматическую связь между словами.
Он вывалил гору окурков из пепельницы в помойное ведро (Ленка терпеть не могла этой вонючей кучи на подоконнике), выключил свет на кухне и пошел в комнату.
Первым, что вонзилось в сознание, был детский плач за стеной.
Ленка уже спала, причем давно и крепко. Как Сергей ей завидовал иногда! Она могла спать под какой угодно грохот. Сергея же будили малейшие звуки – её вздох во сне, хлопнувшая где-то в подъезде дверь, музыка в проехавшей машине… А теперь этот младенец! Ну неужели мать может ТАК долго не слышать плач собственного ребенка?!
Спать хотелось невыносимо, но эти рыдания царапали мозг как бензопила. Сергей ясно представил себе, как подходит к детской кроватке с большой тяжелой подушкой. И опускает её на лицо ребенка. И держит, пока не наступает благословенная тишина… «Ёлы-палы!!!! О чём я думаю! Тьфу!» Сон мгновенно прошел.
Сергей сел на кровати. Потом тихонько встал, вышел на кухню. Не включая свет, нашел на подоконнике пачку «ЛМ», закурил в открытую форточку.
Младенец за стеной не унимался.
Сергей в который раз подумал, что и у них с Ленкой тоже мог быть ребёнок.
…Они познакомились в институте – он был на втором курсе, она на третьем. Обычный студенческий роман: библиотека, буфет, «привет-пока», случайные встречи, книгообмен, кафе напротив института, проводы домой, поцелуи в подъезде… Потом секс на какой-то пьянке в квартире у друзей – такой желанный, но такой скомканный… Но от этого не менее приятный… Он у неё был не первый, как и она у него. И может быть, именно поэтому он без всякого головокружения почувствовал: «Моё! Моя!» Очень спокойно, уверенно. И она испытывала то же.
Свадьбу играли прямо в институтском буфете, благо Лену, хоть и училась она тогда на четвертом курсе, прочили в аспирантуру, и завкафедрой русского языка очень ей благоволил. Выбил им такой подгон… Было весело – с ума сойти! Народу набилось уйма!
И никто не воспринимал этот брак всерьез. Ни однокурсники, ни друзья, ни родители с обеих сторон.
Жили долгое время с Ленкиными родителями. Серегины занимали комнату в трехкомнатной коммуналке, а у Ленкиных была «двушка». Естественно, зятя не любили, хотя он изо всех сил старался ничем не досаждать, занимать как можно меньше места, а с Ленки так прямо пылинки сдувал. «Оборванец», «нищеброд», «плебей» – это были самые мягкие эпитеты из уст Лениной мамы. Тесть же и вовсе не стеснялся в выражениях, – конечно, не при дочери. Попробовал Серега «выслужиться» – сделал своими руками ремонт в ванной, получилось очень качественно. Руки у него, несмотря на получаемое филологическое образование, была заточены под хозяйство, а не под что-то другое. Тёща, увидев сверкающую плитку и новенький не текущий кран, прошипела: «Ну хоть что-то…», однако немного оттаяла. Тесть же возненавидел Серегу пуще прежнего, попрекая безденежьем и отсутствием жилья.
Сергей кое-как зарабатывал письменными работами для однокурсников и тех, кто младше. А потом и старше. Голова у него работала не хуже рук. Но денег не хватало катастрофически.
Конечно, ни о каких детях не могло быть и речи. В общем-то, ни Серега, ни Ленка особо их и не хотели. Надо было сначала хотя бы закончить институт. Да и жилищная проблема обострялась день ото дня. Каждый раз по ночам, когда во время занятий любовью под молодоженами предательски скрипел диван, из соседней комнаты доносился недвусмысленный кашель любимой тёщи, мучимой бессонницей. А наутро «мама» со свойственной ей прямотой заводила разговор о «лишних ртах» и о своей неготовности стать бабушкой.
Короче, предохранялись Серега с Ленкой, как могли.
Но однажды Лена, отводя глаза и глотая слёзы, сказала: «Сереж, я залетела…» Да, она сказала именно «залетела», а не «забеременела». Это был не желанный ребёнок, а «залёт». Произошел какой-то корявый разговор типа:
– Солнышко, ты же понимаешь…
– Да-да, я всё понимаю, я сама не готова стать матерью…
– Прости меня, я не хочу давить, ты можешь принять такое решение, какое тебе покажется правильным… Я тебя поддержу…
– Я его уже приняла, ты же понимаешь – ну куда нам сейчас ребёнка, мы сами как дети, денег нет, жить негде…
– Да, денег нет, жить негде…
И она сделала аборт.
У Сергея уже был подобный опыт, но тогда ему было 19, а даме 26, она была замужем. Он даже не знал об аборте, пока не пристал к ней во время очередного рандеву, а она вдруг отстранила его со словами «Мне нельзя… недели две…» Он тогда не придал этому никакого значения – до того всё было просто, буднично, умозрительно…
А тут… Сергей не знал, куда себя деть, когда Ленка утром ушла в больницу. Он хотел её проводить – она не позволила. Он не пошел в институт, но и дома не мог остаться. Ушел в ближайшую наливайку. Как же страшно он тогда напился!..
После этого они три недели почти не разговаривали. Не то чтобы Ленка обижалась, просто оба думали об одном и том же – и не осмеливались заговорить, чтобы не делать друг другу еще больней. Потом как-то отошли, забыли. И только временами, особенно глядя на чьё-нибудь посиневшее орущее чадо на улице, Серега ловил себя на малодушной мысли: «Ну и слава Богу! Не люблю детей».
Потом Сергей устроился на работу – охранником в ресторан. По понедельникам, средам и пятницам с 18 ноль ноль. Заработанные деньги позволили наконец снять отдельную квартиру – крохотную однокомнатную на окраине. Квартира была угловой и на третьем – последнем – этаже в стареньком доме. В ней текло всё – крыша, швы, краны, трубы… Сергей починил всё, что смог, поклеил новые обои взамен отошедших и прокрытых плесенью старых. Ленка была счастлива. Она уже вышла на диплом, под боком был любимый и любящий заботливый муж. Серега тоже был счастлив. Даже более чем. Правда, иногда он слышал по ночам сквозь чуткий сон, как его жена, давясь слезами, тихо сползает с постели и идет ванную. Там открывает воду. И плачет. То есть, из-за шума воды плач уже не было слышно. Но «не слышно» – это ведь не значит, что его нет, не правда ли?
А вот работа как-то подвела… По понедельникам и средам заканчивали рано – около полуночи. А вот по пятницам гулянье шло до утра. Утра субботы. Так что лекции по русской литературе были ан масс пропущены. Прочитал, что успел. Хоть бы выспаться… А тут этот младенец, будь он неладен вместе с мамашей своей глухой!..
За окном почти рассвело.
Сергей даже не заметил, что в квартире практически полная тишина – только холодильник тихо жужжит да часы тикают. Младенец унялся. Но спать уже не хотелось.
Сергей сел за стол, на котором по-прежнему были разбросаны тетради с лекциями, книги, бумаги… На чистый листок почему-то легло:

Прости меня, родная, за предательство,
прости, я виноват перед тобой.
Я думал всё списать на обстоятельства
и малодушие назвать судьбой.

Но это не судьба, а трусость подлая.
Какой же груз я на тебя взвалил,
когда в то утро – страшное, холодное,
я промолчал, я не остановил!

Рассвело окончательно.
Сергей налил воды в электрочайник, нажал на кнопку. Пока чайник грелся, успел выкурить еще одну сигарету. До экзамена полтора часа. Скоро Ленка проснется…
_________
От остановки маршрутки до института было метров сто. И большой шумный перекресток. И вот оно – институтское крыльцо. Сергей как всегда быстро дошел – почти добежал до перекрестка. И как всегда не успел на зеленый. Это было особенно напряжно, потому что на этом перекрестке светофор работал медленно – зелёный и красный в обе стороны горели очень подолгу. Сегодня это явственно напрягало не только Серегу – справа от него стояла женщина, державшая за руку мальчика лет… ну, лет, четырёх, Сергей не умел на глаз определять возраст детей. Но явно дошкольник. Он был в тёмно-зелёной куртке, и у него в руке была игрушка – совсем как у Сереги в детстве: палочка с пластиковым кольцом, а на кольце – такие вертушки из цветной фольги, которые вращаются от ветра. Эти вертушки слегка трещали и рассыпали вокруг себя брызги разноцветных бликов. А мальчик, размахивая игрушкой, тянул маму за руку:
– Мааам, ну пойдём!
– Дима, нельзя! Ты же видишь – нам горит какой свет?
– Класный!
– А что это значит – если красный свет?
– Класный свет – далоги нет! – отчеканил мальчик заученную, видимо, в садике фразу. – Маам, ну пойдёёём!
И он опять потянул маму за собой.
О счастье, загорелся зеленый! Сергей сделал движение вперед и в этот момент увидел с левой стороны – нет, скорее, просто зацепил краем левого глаза какое-то движение на проезжей части. По дороге неслась ярко-оранжевая маршрутка: видимо, водитель надеялся проскочить еще на зеленый. Заревел клаксон. Женщина слева, ступившая было на дорогу, отшатнулась назад. В это время неугомонный Дима с криком «Улааа!» вырвался из рук мамы.
Далее Сергей видел только цвета.
Тёмно-зелёная курточка, блестящие разноцветные вертушки – на дороге.
Оранжевый бампер. Очень близко от курточки.
Сергей успел метнуться вперед, выставив руки перед собой и с силой оттолкнув зелёную курточку.
Потом были звуки:
визг тормозов, глухой мягкий удар, страшный женский крик, почему-то удаляющийся, а затем, уже совсем далеко, детский плач. Сергей понял: мальчик, падая, разбил в кровь руки.
А боли не было. Совсем.
________