Француский самагонщик : Стилист Альфред

Вот беда – никогда не знаешь, как начать историю. Как закончить, тоже иногда проблема, но не всегда всё-таки. С серёдкой вообще проблем нет. А с началом – мучение.
Ладно, чтобы не выёбываться: отдыхали мы весной на Красном море. Мы – это я, жена моя единоутробная и мелкая. Для ясности: жена это жена, а мелкая это мелкая. Внучка, стало быть, пяти лет от роду.
Почему на Красном море? Да потому, что все мы любим море, и к тому же плавать полезно штопесдец, а плавать просто так я лично терпеть не могу. Скучно. Что в Чёрном море скучно, что в любом из Средиземных, не говоря уж о каком-нибудь озере. А бассейн – это вообще атас. Чем тупо плавать туда-сюда, лучше уж бегать, типа трусцой. Джоггинг, короче. Когда бежишь, хоть пейзаж вокруг меняется. Если, конечно, не по пустыне бежишь и не по тундре. Но по таким местам я обычно не бегаю.
Впрочем, и по другим – тоже.
Ну вот. А плавать подолгу и, значит, с пользой для здоровья я могу только там, где есть коралловые рифы. Рыбки всяких невероятных расцветок, кораллы фантастические, всех цветов радуги и еще семисот семидесяти семи оттенков и сочетаний, – этим можно наслаждаться часами. Сравнимо с этой роскошью только одно – созерцание струйки, вытекающей из выходной трубки самогонного аппарата. Совершенно особое состояние наступает, почти нирвана.
Простите, отвлёкся.
Ну, а где у нас поблизости коралловые рифы? Так на Красном море же. Говорят, ещё неподалёку от Австралии имеются, но туда лететь, извините, часов двадцать. Причём туда ещё ничего, а вот обратно… Я от обратного пути с Красного моря – а это лёту четыре часа всего – потом тря дня отхожу. А из Австралии этой – наверное, дополнительный отпуск потребуется.
Да Египет и подешевле. Бля буду.
Ну вот, плаваем мы, стало быть в Красном море, всем нравится, мелкая тоже плавает, в маске, с трубкой, как полагается. Бубнит всё время что-то. Бу-бу-бу, бу-бу-бу. Потом выясняется, что это она говорит: «Смотри, мол, дед, какие рыбки!» Ага, не слепой. А на берегу ещё рассказывает, что акулу видела. И барракуду с пираньями. И черепаху. Креативная девочка.
В общем, заебись. Один минус – арабы. Нет-нет, я против арабов вообще-то ничего не имею! Культура там, Ибн Сина, Аль Хорезми и всё такое. Пирамиды опять же, Сфинкс. Эти арабы, кстати, которые в Египте, искренне считают себя потомками не только Исмаила, но и Рамзеса с Хеопсом и Нефертити.
Но они, арабы, на самом деле вполне приятные люди. И трудолюбивые – почти как корейцы. Они ведь, арабы, как? Они в этом, допустим, Шарм-эль-Шейхе вообще-то не живут. Там в принципе никто не живёт, такой город без постоянного населения. Совсем. Туда они все приезжают на работу по вахтовому методу. Месяц-другой отработают – а это часов с шести утра часов до двух ночи, и без выходных, – и домой, в Каир или куда там. Месячишко покантуются – и снова на вахту.
И приветливые очень. Причём не только те, кому положено – официанты, к примеру. Нет, выходишь, бывало, утром из номера, а перед тобой газон, и пожилой чувак в зелёном комбинезоне, стоя на карачках под палящим солнцем, подстригает этот газон садовыми ножницами. Он его целый день подстригает. Работа такая. И вот видит он тебя, расплывается в улыбке – примерно шестнадцать зубов у него, из них штук шесть золотых, – и говорит: гуд морнинг, сэр, хау ар ю? Заметьте, по-английски говорит.
Ты ему: файн, мол, энд хау ар ю? Он радостно большой палец показывает, а потом гордо в газон тычет: итс ми, онли ми. То есть, значит, это он лично газон в таком порядке содержит, во как!
Приятный народ. Но есть и минусы – очень уж назойливые попадаются. Справедливости ради, в любом народе такого хватает…
И вот приебался ко мне один такой минус по имени Альфред.
Дело в том, что я обычно бороду ношу. То есть лет тридцать уже. Ухаживаю за ней, конечно. Парфюмом обрызгиваю, подстригаю. За линией слежу. На щеках, над бородой лишнюю шерсть сбриваю иногда. Но не каждый день. А в отпуск даже бритвы не взял. У меня бритва очень хорошая, от деда осталась, Золинген довоенный ещё. Но я её не взял. Ладно, думаю, жена же с собой возьмёт свою, которой подмышки бреет и это… лобок, в общем. Ну, и воспользуюсь, если припрёт. Тем более, не впервой, потому что дедовский Золинген я уж лет пятнадцать найти не могу.
Но в отпуске же лениво. Короче, выросло у меня аж до самых глаз. И тут этот Альфред. Напал на меня прямо на пляже, я, говорит, из салона красоты, давай я тебя обработаю. Лицо, в смысле. На своё лицо показывает – а у него бородка шириной миллиметра в четыре от уха до уха тянется транзитом через подбородок. Я тебе, говорит, так сделаю, если хочешь. Или вот так – фотки показывает.
Я ему говорю: это подвох какой-то. Во-первых, сбрить лишнее я и сам могу, у жены вон бритва есть. Во-вторых, говорю, какой же ты Альфред? Ты же должен быть Мохаммед или в крайнем случае Ахмед.
А я, отвечает он, христианин. Забегая вперёд, скажу: это позор для ведущей мировой религии.
А сбрить, говорит, это не то. Сбрить и дурак может. А я тебе, говорит, сделаю по старинному арабскому способу так, что шесть месяцев у тебя тут ничего расти не будет. Гарантию, говорит, даю.
Ладно, говорю, я подумаю, а ты ступай пока. Типа завтра приходи.
И стал он меня на пляже отлавливать каждый божий день. Это у них стиль работы такой – с утра жертв готовят, а ближе к вечеру уже их того…
Я от него практически бегаю. Как увижу, что Альфред на пляж спускается, так сразу к бару пиво пить. Но куда там! Настигает аки коршун ту голубку. Я ему: потом, мол, дай спокойно утреннюю дозу потребить, засранец! А он только щерится, да ещё спрашивает: что такое «засранец»?
В общем, на десятый или одиннадцатый, точно не помню, день достал он меня. Ладно, говорю, давай, хуй с тобой, только отвяжись. Он обрадовался. Приходи, говорит, друг, сегодня ко мне в салон в шесть часов. Знаешь, где салон? Знаю, от моего номера на другом конце территории (а территория не маленькая). Хау мач это будет стоить, спрашиваю? У нас, говорит, скидка: сто фунтов. А для тебя – девяносто.
Фунт – это у них почему-то так называется валюта, обозначение которой LE – лира египетская. Ну, фунт так фунт.
Сколько, спрашиваю, это в долларах? Двадцать, говорит, глазом не моргнув. Ну, уж двадцать на пять с половиной я в уме умножаю, что твой Панасоник. Это в фунтах сто десять получится! Ладно, говорю, девяносто фунтов, окей? Окей.
Без чего-то шесть выхожу из номера, оставив там спящих жену и мелкую, и пиздую через всю территорию в этот ебучий салон. По территории вообще-то «таф-таф» ходит – это микроавтовус такой, открытого типа, – но как раз с пяти до семи у него по неизвестным причинам тайм-аут. Толпы людей пиздуют в одном со мной направлении, навстречу – другие толпы. А «таф-таф», сцуко, отдыхает.
Ладно. Доковылял до салона. Альфред мой обрадовался, в кресло меня усадил, спрашивает: как, мол, тебя делать? Хочешь, говорит, так сделаю, что будешь прямо как я?
Я на него в зеркало глянул – нет, говорю, не хочу. Вот это убери, да и ладно. Окей, кричит, шесть месяцев гарантия!
И начинает. Достаёт откуда-то катушку белых ниток, толстых таких, вытягивает длинный конец (нити конец, долбоёбы!), складывает его пополам, ухватывает как-то по-особому, демонстрирует мне: видишь, мол? Древний арабский способ!
И этой сложенной вдвое нитью ухватывает ряд ненужной мне шерсти и – дёрг!
Боль адская. Это всё равно, что пинцетом по одному волоску вытаскивать, только тут – за раз целый ряд.
Ужоснах. Слёзы из глаз непроизвольно, стоны героически сдерживаю. За девяносто фунтов, думаю, пару порций Джека лучше было бы накатить.
А Альфред старается, изо всех сил прямо. Аж потеет. Но успевает ещё со своим напарником пиздить по-арабски о чём-то. Ржут. Может, надо мной ржут?
Ты чего, говорю, ржёшь-то? Да, говорит, Мохаммед вот клиента стрижет (немец какой-то в кресле соседнем сидит). Может, говорит, ухо ему отрезать? Смешно, правда? Охуительно, говорю.
Минут сорок длилась эта пытка. И когда всё закончилось, охватило меня такое счастье, что вытащил я двадцатку баксов, кинул её на столик и, сопровождаемый заверениями в шестимесячной гарантии, был, что называется, таков.
Пиздую в номер к себе. Ебло горит. Но – провожу пальцем – гладкое.
Прихожу. Транзитом, конечно, через бар, потом ещё через один. Мои уже проснулись, на ужин собираются. Спор идёт, как всегда, шорты надеть или юбочку, косичку заплести или хвостики сделать. Увидели меня – спорить перестали. Ох, как хорошо, говорит жена. Только какое же красное у тебя лицо! А мелкая ладошкой провела и засмеялась: а ты, дед, теперь не такой колючий!
Говорю жене: так, мол, и так. Пытка фашистская. Двадцатка грина. И ещё потом анестезия перорально, которую, правда, до того надо было, до того. Зато гарантия шесть месяцев. Тебя, говорю, Альфред тоже звал, кстати.
Нет, отвечает жена, не пойду. А тебе, говорит, милый, так очень хорошо.
Ну, хорошо и хорошо.
И Альфред доёбывать перестал. И гладко, в самом деле.
Вернулись в Москву, пришли в себя, втянулся я в работу. Смотрю как-то в зеркало – бля! Растут волосы! Там, где шесть месяцев расти не должны! А прошло-то два всего! Да ещё какие волосы-то!
Во-первых, борода у меня последние годы седая. И эта волосня тоже была – скажем, пегая. А тут – антрацит натуральный!
Во-вторых – толще они стали раз в пять. Или в десять. Проволока какая-то. Жены бритва, та, которой она себе интим разный подбривает, боюсь, не возьмёт. Придётся дедов Золинген всё же отыскать.
Ну, думаю, Альфред, позор христианского мира, погоди. Я-то собирался по осени новое место на Красном море освоить – Марса-Алам называется. Кораллы там, говорят, совсем неистоптанные пока. Но нет – поеду в Шарм, и в отель в тот же. Рекламацию предъявлю.