Щипцовый : Дезертир.

«Соскин-тоскин, я – Котовский! Чири-вири-вадзе Бум-ба-швили!
Ум-па, ум-па, ум-па-па…»

Над вечерним Завитинском гремит уголовная речёвка, по улице к вокзалу шагает батальон духов, в руках картонные коробки с сухпаем. Прохожие трусливо жмутся к стенам двухэтажных бараков, вид молодых бойцов страшен: лысые, в неподогнаных гимнастёрках и широких галифе, у многих на лицах ссадины и синяки, следы побоев сослуживцев.

«Смотрите, у них у всех посылки! Наверное, из дома получили», - комментируют увиденную процессию молодые девчата возле местного кинотеатра. Но нет, до дома семь тысяч километров и никто из этих ребят ещё не получил оттуда даже письма – позади только первый месяц службы, за который все они «показали себя» с плохой стороны.
Некоторые имеют хронические заболевания, кто-то слаб и не вынес тягот службы, кто-то наоборот слишком дерзок. Сейчас в их армейской жизни наступают тяжёлые перемены – их «продали» в другие части, в элитных войсках таким делать нечего. Всё просто, закон джунглей применим и в цивилизованном обществе, выживает сильнейший.

Невысокий сельский паренёк с лицом жигана хриплым голосом выводит:
«Соскин-тоскин, я – Котовский! Чири-вири-вадзе Бумбашвили!»

Сто пятьдесят человек пытаются в унисон исполнить незамысловатый припев:
«Ум-па, ум-па, ум-па-па…».

Это помогает отогнать страшные мысли о предстоящей неизвестности, что там ждёт на этой таинственной Красной Речке или Князе-Волконке в далёком Хабаровске.
Нас сопровождают сержанты из учебки и несколько офицеров, путь предстоит неблизкий, поедем в «общем» вагоне поезда Благовещенск – Хабаровск. На все сто пятьдесят человек один вагон, счастливчиками оказываются занявшие третьи полки, остальные щемятся на жёстких деревянных сиденьях или по двое лежат на верхних полках.
Транссиб в этом месте неэлектрифицирован, пригородных электричек нет, вместо них ходят составы, целиком состоящие из жёстких «общих» вагонов с тепловозом. Местные называют такие поезда «бичевозами», проводниц нет, билетов никто не спрашивает, только в приграничных зонах милиция и военные осуществляют проверку паспортного режима.

С рассветом в окне замелькали невесёлые картины, посёлки Свободный и Облучье с железной дороги представляют собой сплошные зоны, обнесённые высоким забором и окутанные колючей проволокой, стало совсем неуютно. Днём проезжали Биробиджан, в вагоне началось шевеление, забеспокоились офицеры. «За Кантором смотрите!» - дали они указание сержантам, опасаясь побега духа-еврея, жителя этого города, уже неоднократно срывавшегося в самоходы.

К вечеру приехали в Хабаровск, там погрузились в машины и оказались на хабаровской пересылке в Красной Речке. От сухих пайков ничего не осталось, но голод не чувствовался, все были угнетены плохими предчувствиями, назревала паника – ночью ожидалось жестокое избиение, таковы правила всех пересылок: и военных, и тюремных.

В сопровождающих нашей группы был сержант Алдошин, балерун окончивший хореографическое училище в Харькове. Используя его имя, я решил бежать. Пройдя к воротам части, где дежурил наряд, крикнул в окружавший сад: «Сержант Алдошин, вас ищут!» Потом вышел за территорию и вновь прокричал, охрана безучастно наблюдала за моими действиями, и я дошёл до угла забора, где и сорвался на бег.

Неведомо было мне тогда, что совершил очень удачный побег: из состава старой части я был выписан, а к новой ещё не приписали, то есть числился в мёртвых душах и мог бы спокойно при удачных обстоятельствах наладить гражданскую жизнь, не опасаясь преследований со стороны карающих органов.

Но удача осталась дома, а впереди был всего лишь месяц свободы.