Хазар Хазаров : Кибернетический сон

Как часто вижу я сон…
Кибернетический сон…

Песня, услышанная на 25-ой улице.
С утра было сыро и холодно. А мы гуляли по городу. И я даже не помню, с какой целью. Наверно, просто гуляли. Я, одетый в свое тяжелое черное пальто, и она, в чем конкретно, трудно вспомнить. Только ее влажные глаза. И печаль, внезапно настигнувшая нас.
Где же мы гуляли? Кажется, это был парк. Но потом, каким-то образом оказались переходящими трамвайные пути в старом городе.
Нас окружали высокие монументальные здания, и, кажется, все магазины были закрыты. Или не работали вообще. А потом был голографический музей. Музей старья. Зеленые обои на стенах, мягкая мебель, паркет и зеркала. Вряд ли кто-либо заходил сюда, хоть раз в год. Но мы зашли. Просто ничего не оставалось больше.
Служитель музея (он же директор), чудаковатый старик в клетчатой жилетке с блестящими глазами был очень любезен. Кажется, он был рад нашему приходу, подарил потускневшие голографические открытки и провел в главный зал. И мы молча бродили, я и она, по экспозиции. Движущиеся фотографии красоток прошлого века, ракеты на взлете (казалось, они разнесут тебя на куски), неутомимый фосфорицирующий бегун, схватки японских бойцов, тигр, раскрывающий пасть (как будто в пробирке) и т.д. – все это было скучно. Скучал и я, и она. Но потом нечто привлекло мое внимание. Это были металлические диски, висящие внутри прозрачного куба с ребрами из синего материала. Я мог брать их и швырять внутрь куба, но, несмотря на силу броска, они останавливались, как будто утопая в желе. Необычный аттракцион увлек меня целиком, я потерял счет времени, метал диски без конца, словно мальчишка.
Ее уже не было, когда я отвлекся от своей игры. Может быть, она ушла или исчезла, или, я ее просто не заметил, но с того момента мы потеряли друг друга. Да и сам я потерялся. Ломаю голову, не могу вспомнить, что было дальше.

- Китобой 1 - Барракуде: Маневр совершен успешно, ищем место для посадки. Облачность, высокий уровень ультрафиолета и влажности. Из признаков жизни только сигнал бедствия, о котором мы уже сообщали. Отбой.
Кортезз выключил радиостанцию и вылез из капсулы.
- Если Саймон разогреется, «ньюбитам» не видать победы – Марк развалился на кресле, цвета лимонный металлик и смотрел кибербаскет – «черви» в этом сезоне сильны как никогда.
Высокий, худощавый, смуглый. Всегда спокоен, иногда циничен, никогда не паникует. Лучший напарник, какого только можно найти. Так думал лейтенант-чистильщик Кортезз, облокотившись на пластиковую тумбу, стоявшую позади Марка.
- Эй, кончай, слышишь, нам бы не крякнуться, сесть куда-нибудь.
- Ага, знаю, знаю – ответил напарник и выключил экран – все равно в записи.
Марк лениво поднялся с кресла и направился в мехблок.

Нам пьяный пианист играл на флейте
Нет денег и жены? Ему не верьте
Вы загляните в кабачок ближайший
Он будет там играть без слез и фальши

На сцене играли джаз. Музыканты в скафандрах ловко и лениво одновременно, прикладывались к инструментам, издавая тоскливые протяжные звуки. Барабанщик, вспотевший под стеклянным колпаком крутил палочки в руках, а потом швырял их на битву с ударной установкой. Лишь робот-пианист был непринужден и не казался неуклюжим, его холодные выверенные движения доставляли удовольствие. Механические пальцы щелкали по клавишам, и те отзывались вибрирующими мелодиями.
Все посетители также были одеты в спецкостюмы. Ретро-кафе под открытым небом.
Потом музыка стихла, зажглись лампы дневного света, и я заказал еще одного «Полуночного ковбоя». Первый коктейль успокоил меня, слегка вскружил голову, и последний день отпуска показался мне не таким уж тоскливым. Впереди ждал последний год учебы в летной академии, лейтенантские звезды и место помощника капитана на исследовательском челноке. Стремительный официант-робот подал коктейль, я дал чаевые, вставил трубочку в дыхательное отверстие спецкостюма и втянул в себя глоток бледно-серебристой жидкости. На сцену поднялась очередная группа музыкантов и стала настраиваться, новый барабанщик залез под стеклянный купол. Мне показалось, что все, кроме меня, зрители, дремлют за столиками. Стоило ли приходить на ретро, если оно вызывает скуку? На сцену поднялся высокий худой солист с роскошной шевелюрой, в абсолютно прозрачном скафандре, (создавалось ощущение, что он и вовсе без него), в черном длинном пиджаке, инкрустированном микросхемами и кусками проводов, в руке музыкант держал горящую грушевидную лампочку. Стрелки на безупречных классических брюках словно энергонакопители, притягивали ее свет. Солист улыбался, выставляя напоказ веер идеально белых зубов, прохаживался по сцене, раскланивался перед публикой, пока музыканты отлаживали инструменты.
Кажется, я разомлел, в спецкостюме становилось жарковато, пришлось включить кондиционер на режим «морской бриз». Опять кончился коктейль, и я заказал еще один.
Солист начал представление, булькающим, картавым, но звонким голосом он представил ансамбль публике.
- Фотон-кайективфф пьиверствюет вясс гъаспода и дъамы. Пейвая композийшен - «Акийаны» Вейтьинскаго! Огого!
Публика вяло захлопала, а музыканты в противовес взорвались озорной дерганой ретротемой. Солист закружился по сцене, словно неисправный волчок. Мне начинал нравиться этот парень. Остановившись он начал булькать в микрофон.
- Ви сьигодня ньежны…
Ви сьигоднья бльедны…
Новый коктейль был в моих руках, когда я заметил высокого мужчину в сером спецкостюме, наблюдающего за мной из дальнего конца зала. Это было похоже на сон. На кратковременный необыкновенный сон. Как встретились наши взгляды, как спустя минуту он подошел ко мне и поздоровался.
Солист продолжал:
- Вь тьиххом и дъальёкком акийане…- и извивался при этом, словно раненая змея.
- Здравствуйте, меня зовут Эдвард – у подошедшего был тусклый холодный голос, из под тонких бровей сверкали голубые влажные глаза. Мужчина сразу же протянул руку для приветствия, я автоматически подал свою и только хотел представиться в ответ, как почувствовал странное тепло в сжатой ладони. Что-то горячее пронзило мою кожу, рука мгновенно покрылась потом. Волна жара стала подниматься по мышцам и очень скоро достигла плеча. Мне стало тепло и комфортно. Эдвард сел напротив меня и заговорил.
- Я работаю в отделе вербовки персонала института Войны и Права. Очень скоро будет развязана межпланетная война, поэтому правительству нужны квалифицированные специалисты в самых разных сферах. Мы внимательно изучили Ваше досье и пришли к выводу, что Вы нам подходите. Мы возьмем на себя задачи по Вашему переобучению на военного специалиста, причем аттестат об окончании Высшей Летной Академии Вы получите прямо сейчас.
Я молчал, мне нравился его уверенный, доброжелательный тон. Он вел меня за тоненькую ниточку по краю обрыва, и я чувствовал себя рисковым парнем.
- Через два года вы получите все необходимые знания в полном объеме, а также социальные льготы, причитающиеся военному специалисту.
Кажется, любимым словом Эдварда было слово «специалист», он произносил его намеренно холодно, однако это его и выдавало. Мне тоже оно нравилось.
- Вы также должны понимать, что будете участвовать в секретном проекте, поэтому с момента подписания договора автоматически даете клятву о неразглашении.
Я заметил, что музыка исчезла, как и музыканты вместе с публикой. Я видел только голубые влажные глаза и холодные тонкие губы, шепчущие мне волшебные слова.
- Вы согласны?
Я кивнул, но как-то неуверенно, за что тут же обругал себя последними словами.
- Тогда распишитесь вот здесь и здесь. С Вами приятно работать.
Я дал ему несколько четких, великолепных автографов, сказал «Спасибо», а дальше все исчезло, и только эхо чудесной мелодии, рассказывающей о затонувших на морском дне капитанах, какое-то время вибрировало в моей голове, а потом и оно растворилось в целительной дымке сна.

Марк Ларсен был выше Кортезза на полголовы, и по силе не уступал. Как-то раз в баре на Альмарксе, на седьмом стакане вина между напарниками вышел спор. Бар, весь обтянутый в пурпурный бархат (даже стойка), был заполнен наполовину. Пилоты и местные жители создавали шумную, напряженную атмосферу. За стойкой орудовал молодой бармен, неулыбчивый и ловкий. А перед стойкой стоял только один посетитель – белокурая женщина средних лет. Она держала в руке голубой стеклянный стакан с прозрачным напитком. Женщина застыла на одном месте, она как будто собиралась опрокинуть содержимое стакана себе в рот в следующую же секунду, но ее рука не двигалась, замерла посередине, между стойкой и губами. Создавалось ощущение, что она глубоко задумалась о чем-то неотложном, но попала впросак, не зная как остановить ход мыслей и переключиться на выпивку.
Марк, наблюдательный от природы, заметил странную посетительницу и обратился к Кортеззу (их столик располагался в глубине зала, но напарникам стойка была прекрасно видна):
- Корт, посмотри ка, киборг хочет покончить с собой.
- Где?
- Да вон, смотри, застыла у стойки, собирается залить в себя что-то.
- Брось, с чего ты взял, что это киборг, обычная шлюха – Кортезз опустошил стакан с винным концентратом и налил еще. Себе и Марку.
- Нет, серьезно, это киборг, я их сразу вычисляю.
- Брось нести чушь. «Киборг, решивший покончить с собой»,- со времен войны не слышал такого бреда.
- Вот увидишь, через пару минут эта леди окочурится, если конечно выпьет свое пойло.
- Ага, беги вызывать красный крест…
- Ты позволяешь себе лишнее, Кор…
- Даже если так, что с того? Я не могу себе этого позволить?
- Не переходи черту…
- Это винище тебе в голову ударило, что ты начал указывать мне что делать?
В следующую секунду полупустой кувшин полетел в голову Кортезза. Алые от вина и крови осколки стекла посыпались на пол. Оглушенный Кортезз поднялся из-за стола и рухнул на столик. Это была их первая стычка.

Мы бежали вместе по безлюдным (безлюдным, если не считать двух патрульных преследующих нас) улицам, находя неожиданные выходы из тупиков. Было холодно (изо рта шел пар) и скользко, но темпа мы не сбавляли. Неслись как угорелые по проспектам, пересекая пустыри, зоны отдыха и перемахивая через заборы (конечно я помогал ей, откуда только брались силы). Странно, мое тяжелое пальто не мешало, я его даже не замечал, ни разу не зацепился им за какой-нибудь крюк или проволоку, и наоборот, она одетая в легкую спортивную куртку, запыхалась довольно быстро. Но я то был упорен и зол, так что не позволял ей расслабиться. А эти военные хари все не отставали, и хотя расстояние между нами потихоньку увеличивалось, я знал, что моя спутница долго не протянет, поэтому искал места потемней, чтобы спрятаться. В общем, так мы оказались в стареньком нежилом квартале (здесь даже трамвайные пути сохранились) и нырнули в первый попавшийся подъезд. Потом чуть переждали (пока патрульные не пронеслись мимо), и по темным замусоренным лестницам поднялись на чердак. Жестокая одышка мучила и меня и ее. Потом я достал фляжечку с вискарем, и мы здорово приложились, разговорились о том, о сем.
- Я сразу понял, почему они нас остановили, только поначалу верить не хотелось. Вот засада.
- А я часы забыла, но не думала, что комендантский час наступил.
- Угу, никто не думал, давай хлебни еще. Холодно, а нам теперь до утра тусоваться.
Тогда я передал фляжку и посмотрел на спутницу внимательно. Ничего так. Симпатяшка. Брюнетка, стриженная «под мальчика», ямочки на щеках. Мы встретились на вечеринке у друга. Я не знал ее, она не знала меня. Нас даже не познакомили. Но как-то так вышло, что скоро гости пришли в негодное состояние и валялись кто где. Она же хотела домой, а я был не против проводить (компания быстро мне наскучила, и я пил мало). Мы собрались, не успели отойти от дома, а тут родной патруль. Подзывают нас, начинают читать лекцию про чрезвычайное положение и комендантский час, про 15 трудочасов и штраф. Я киваю, соглашаюсь, жду, пока верзила в синей союзной форме сходит за бланками квитанций (растяпа, он забыл их в кабине), хватаю спутницу за руку и мы рвем когти. А дальше эта сумасшедшая беготня и этот вонючий чердак.
- Как тебя зовут – спрашиваю
- Симона (так я познакомился с ней) – отвечает улыбаясь…
- А меня… меня. – Как? В последнее время память подводит меня в самые неподходящие моменты. Как? Не могу вспомнить ни одного имени. Белые пятна. Но время еще есть. Я вспомню. Обязательно.

Дозорное судно Китобой-1 словно маленький метеорит ворвалось в атмосферу планеты Зет-7. Плотная завеса из пыли и тумана, мешала Кортеззу вести корабль вручную, поэтому он доверился автопилоту и, откинувшись на спинку кресла, внимательно следил за показаниями приборов.
- Сейчас, должно быть середина осени, поэтому так гадко в верхних слоях – услышал он из динамиков приглушенный голос Марка – спустимся ниже, там будет посвежей.
- Ага, может тебе в метеорологи податься…, шаришь в погоде… – Кортезз достал зубочистку и запустил ее в рот, он любил расслабиться, когда другие на его месте напрягли бы все силы, чтобы целиком контролировать ситуацию. Вихри серого порошка бились в лобовое стекло, капли воды рождались и тут же высыхали на его поверхности. Иногда корабль потряхивало от перегрузок, но Кортезз, внутренне готовый к любым неприятностям, внешне оставался спокойным, казалось, в следующую секунду он задремлет.
- В академии выписывал «Национальный справочник исследованных планет». - Марк рассмеялся своим воспоминаниям и отключился.
Китобой-1 преодолел пыльный слой ровно, без нареканий. Кортезз переключился на ручное управление, включил приборы ночного видения (на планете стояла ночь). На мониторе показались темно-зеленые инфракрасные очертания поверхности Зет-7. Гигантские валуны и скалы, русла высохших рек, воронки, трещины. Кортезз сбавил скорость.
- Здесь располагается заброшенная исследовательская база, уверен, источник сигнала – на ней – Кортезз кивнул словам напарника и запросил в компьютере схему маршрута.

- Исследования показали, что даже после смерти человека, структура некоторых нейронных связей головного мозга сохраняется. А именно тех из них, на которых при жизни была сфокусирована энергия психологических застреваний индивида, я имею ввиду, стрессы, фрустрации, наиболее счастливые воспоминания и так далее, – доктор Джеккил облизал тонкие бескровные губы, и запустив руки в карманы медицинского халата, продолжил – поэтому мы стараемся использовать мозг только деградировавших личностей. Стирать воспоминания таких субъектов не составляет труда, они почти стерты еще при жизни, соответственно, при сборке андроидов возникает меньше проблем с самоидентификацией.
Джеккил подошел к операционному колпаку продолговатой формы, под которым находилось тело немолодого истощенного мужчины. Студенты в белых халатах, с синими эмблемами в виде спиралевидной раковины на нагрудных карманах, обступили колпак со всех сторон. В просторном лекционном зале их движения сопровождались тихим отраженным шелестом. Создавалось ощущение, что по аудитории бродят призраки.
- По внешним признакам вы можете заметить, что данный субъект, - Джекилл включил оптическую указку и показал ею на тело – вел асоциальный образ жизни. Его нашли на городской свалке, в крайне неудовлетворительном состоянии. Через час, в результате алкогольного отравления наступила смерть. Я думаю, он не помнил собственное имя, не говоря уже о прожитой жизни.

В корпусе прививался порядок, но конечно, будущим пилотам хотелось чуть-чуть свободы. Мы не видели гражданских полгода, и становились похожими на хорошо отлаженные механизмы. Каждый вечер я проводил в воспоминаниях. Грустные и смешные картины мирной жизни представлялись мне в виде недостижимых миражей. Я тосковал по всему обывательскому и скучному, по всем этим житейским проблемам и неурядицам, а еще по вредной пище и по своей женщине. Да, по Сюзанне я тосковал больше всего. Она даже являлась мне в галлюцинациях. Дело в том, что один из бойцов достал на складе упаковку сильнодействующего галлюциногенного препарата Тори-7, который применялся для снятия шока у пилотов попавших под психоатаку. Предполагалось, что его необходимо принять в критический момент, тогда действие оружия на мозг максимально ослабнет. Конечно нас обманывали, психооружие, за считанные минуты превращающее человека в овощ, не могло быть побеждено одной розовой таблеткой. Наверно, наверху считали, что с галлюцинациями деградировать интереснее. Вечером я решился принять две розовых для разрядки, хотя и знал, что эффект от Тори всегда неожиданный и пугающий. Лег в капсулу и попытался погрузиться в воспоминания, но понял, что неспособен мыслить, как будто моя голова была забита инородным материалом, похожим на стеклоутеплитель. Так, с ощущением острой тяжести в голове, я пролежал несколько часов, пока не решился встать, и пойти в сектор отдыха. Стояла глубокая ночь, в корпусе тишина, лишь со стороны дежурного поста за моей спиной доносились осторожные отголоски разговоров. На цыпочках я прокрался в сектор отдыха, медленно открыл дверь и зашел. Там меня ждала моя Сюзанна. Она стояла ко мне лицом, молчала и улыбалась. В сером длинном пальто, с сумочкой через плечо, с распущенными, до плеч, русыми волосами, такая какой я ее помнил. Я замер на месте и не мог произнести ни слова, подумал, что раз она преодолела 7000 километров, ради встречи, значит действительно любит меня. Она улыбалась мне и я улыбался в ответ, и так мы стояли, не решаясь приблизится к друг другу, сжать друг друга в объятьях. А потом она исчезла, и с тех пор ощущение, что все потеряно меня не отпускало.

Я сбежал. Через воздушную шахту. По направлению воздуха понял где выход. Прополз по вентиляции 117 метров, выбил кулаком решетку (кожа на тыльной стороне ладони почти вся слезла), высунулся наружу (стоял день), подтянулся, зацепился руками за карниз, нависающий над отверстием, выполз весь и повис на девятиметровой высоте, спрыгнул, приземлился почти без шума.
По этим улицам несутся сверкающие автомодули, а люди ходят в разноцветных одеждах и солнечных очках. Солнца очень много. Высокие обтекаемые здания похожи на сталагмиты, вокруг них, словно мухи вьются аэромодули, катамараны и скутеры. Я иду мимо темных, непроницаемых витрин, одетый в белый обтягивающий комбинезон, отливающий серебром, на суставах стянутый черными ремнями, я похож на полосатое животное, создан для уничтожения живой и механической силы противника. Но я не там где должен быть. Над моей головой проносятся электропоезда. Навстречу шагают люди, утомленные жарой, они не замечают меня, как будто я обычный прохожий. Стараюсь прятать поврежденную руку, она выглядит необычно. Жаль на комбинезоне не предусмотрены карманы, приходится держать ладонь под мышкой другой руки. Прохожу квартал за кварталом, стараюсь не смотреть прямо, гляжу себе под ноги, здесь везде камеры видеонаблюдения, на каждом перекрестке электронный полицейский. Мне бы только выбраться из этого города. Под ногами бежит дорожное полотно кирпичного цвета, а еще ниже прямо подо мной протекают поезда-слизни, там расположено многоуровневое метро.
На очередном перекрестке, серебристый автомодуль, похожий на гигантскую каплю воды, преграждает мне путь. Похоже это конец. Я стою как вкопанный, растерянный и уставший. Из автомодуля выплывает массивная черная фигура человека в спортивном комбинезоне. Он достает синий фонарик и направляет на меня. Неоновый лиловый свет, словно змея подмигивает мне, и через миг я, как подкошенный, валюсь на землю.

- Ну вот, стою я значит за стойкой, рабочий день только начался, клиентов полным полно. Но у стойки только одна дамочка, странная какая-то, молчит все и не мигая смотрит куда-то в сторону, поэтому никто к ней и не подруливает. А тот тип за дальним столиком так на нее и пялится, я ж все вижу, просекаю все. Он то уже готовенький, кувшин суррогата в одно жало выжрал, ну и уставился на нее, а она заказала себе «Мертвую тишину», убийственный коктейльчик, скажу вам, и ждет чего-то, вроде и хочет выпить, но толи не решается, то ли время тянет. Смотрю, и тот мужик, тоже замер, как и баба эта. Так проходит минут десять наверно, а потом смотрю, он встает, берет кувшин, да как шваркнет им себе по башке. Ну и отрубился сразу. И тут как по цепочке она опрокидывает в себя «Тишину» и валится на пол, в конвульсиях бьется, аж одежда на ней трещит, пену желтую изо рта пускает. Капец. Тут, конечно, паника началась, клиенты повыскакивали из-за столиков, бабы завизжали. А я не знаю к кому кинуться, к алкашу за столиком или к этой помешанной. Тогда я еще не понял, что она киборг. Вызвал «Крест», охрану со входа позвал. Мужик крепким оказался, скоро очухался, все лицо в кровище, глаза больные, как у зараженного Б-12, руки трясутся, еще бы, другой на его месте сдох бы. А бабу перестало колотить, она обмякла как-то, и только мелко подрагивала. Ну все, думаю, пиздец, труп в баре, рождество за решеткой. Приехали «крестовики», сразу же вспороли на ней одежду, стали тестеры в нее тыкать и охуели. Железяка, покончившая с собой. Не каждый вечер, такое шоу показывают. Но у меня конечно, от сердца отлегло. За киборга срок не дают.

Квартира пропиталась скверным сырым запахом, какой бывает в заброшенных домах. В прихожей, на крючке висело черное тяжелое пальто, шарф, на полу стояли кожаные ботинки. В спальне – незаправленная кровать, непогашенная лампа, зашторенные кремовые занавески, письменный пластиковый стол. На кухне, возле трупа немолодого, как будто заснувшего за столом мужчины, недопитая бутылка персикового вина, яблоко и грязный стакан, голографическая фотография улыбчивой брюнетки в деревянной рамке. Форточка была открыта, наверно, перед смертью хозяину стало душно.
Пятеро человек в синих спортивных куртках столпились над трупом. Один, по манере двигаться, напоминающий боксера, с галогеновым фонариком в руке осмотрел труп, осторожно кивнул остальным и вышел из квартиры, сел в серебристый автомобиль, припаркованный около подъезда, закурил, устроился поудобнее, обратился к приборной панели:
- Спектр – Базе: Пациент номер 7 в порядке. Диагноз – алкогольное отравление. Начинаем ампутацию. Смерть объекта зафиксирована в 21:05. Вскрытие начато в 21:18. Адьес.

Мария, кажется, я зашел к тебе тогда, чтобы вручить письмо от сослуживца (оно кроме боли ничего тебе не принесло, последнее письмо от чуткого любовника), вошел в тесную хорошо освещенную прихожую, поздоровался, объяснил цель визита, достал из внутреннего кармана бледный конверт. Ты стояла передо мной в халате цвета красного дерева, улыбалась, источая приятный сладкий запах, слегка полноватая, излучающая тепло и спокойствие. Взяла конверт, начала было вскрывать, и я повернулся к двери, собираясь уйти, но что-то случилось с моими руками, когда ты, оставив письмо на тумбочке, решила выпроводить меня. Во мне взыграло упрямство сначала, я не желал так быстро покидать теплую прихожую, соблазнительные запахи, твои зеленые глаза и весь этот домашний мир (впереди кроме войны не было ничего), а потом я увидел перед собой твое лицо, с горящими губами и впился в них, как будто это было единственное лекарство от холодного мира. Одной рукой я скомкал твои рыжеватые влажные волосы, желая, чтобы они принадлежали только мне, другой же сжал тебя трепещущую и нежную, и так, не отпуская, а только гуляя ладонью по спине и бедрам, ласкал и целовал тебя.
Я возвращался в порт по безлюдным улицам, а мое лицо и руки пахли твоим соленым с привкусом металла соком. И мои глаза тогда видели все в ярком свете, как будто кадры мира передо мной прошли цветокоррекцию, отчего действительность казалось правдоподобней обычного. Дождь (или снег) хлестал меня в спину и моя униформа (черный тяжелый плащ) быстро промокла… Впрочем я не уверен, как я был одет, возможно это была кожаная летная куртка. Сейчас так трудно восстановить события в точности. Но тебя Мария я помню, как будто ты стоишь рядом и гладишь меня по голове. Как жаль, что все потеряно.

Марк и Кортезз осторожно двигались по темным коридорам исследовательского центра. Мощные фонари на их шлемах выхватывали из мрака останки заброшенных лабораторий и жилых помещений, краска на стенах облупилась и сморщилась, за долгие годы запустения пол покрылся липким налетом из смеси пыли и конденсата. Кортезз держал перед собой микроволновый сенсор, настроенный на частоту сигнала бедствия, но пока прибор молчал. Там и тут в проходах валялись предметы обихода, стулья, тумбочки, упаковки сгнившей одноразовой посуды, стеклянные колбы, истлевшая одежда, примитивные измерительные приборы, давно приржавевшие к полу почтовые контейнеры.
- Кажется, им некогда было упаковывать вещи, – заметил Марк, и его слова эхом разнеслись по зданию – а как воняет, – запах действительно был не из приятных, прогорклый и острый, почти ядовитый.
- И не говори, сдохнуть можно. Поскорей бы поймать этот чертов сигнал, - Кортезз остановился и переключил сенсор на более чувствительный режим, через секунду прибор подал признаки жизни, он издал пронзительный писк и на синем экране зажглась янтарная точка, обозначавшая источник сигнала – Ага есть, он неподалеку, давно бы так.
Кортезз указал рукой направление поиска. Им пришлось спускаться на нижний уровень центра, казалось оранжевая точка в метре от них, но в действительности она была под ними. Иногда сигнал исчезал, Кортезз ругался и нервничал, пребывание в истлевшем, заброшенном здании навевало мрачные мысли. На нижнем этаже находились вспомогательные модули электропитания и отопления, вдоль стен и потолка тянулись трубы, грязными лохмотьями свисали лоскуты изоляции, под ногами хрустел утеплитель. При каждом шаге поднималось облако колкой пыли, поэтому напарники задраили шлемы и включили переговорные устройства.
- Ни хрена не вижу из-за этой пыли, хоть убей, - Марк протер стекло на шлеме, и продолжил всматриваться в темноту – как мы найдем источник, если даже не знаем как он выглядит?
- Он близко, за этим поворотом – Кортезз указал на ответвление от центрального прохода, и шагнул в его сторону – сигнал очень слабый, странно, что мы поймали его из космоса, стабилен, не двигается.
- Меня это радует – Марк, достал из-за спины бластер, и выставил его перед собой.
Кортезз сделал то же самое и они шагнули в проход. Узкий коридор заканчивался тупиком, здесь лежали кучи изоляционного материала и почерневшей от времени жести, в углу лежало тело мужчины, в лохмотьях. Его ноги были неестественно согнуты в коленях, одна из них ступней упиралась в стену, другая лежала на куче стекловаты, руки, как будто инородные телу части были разбросаны в стороны, голова закинута назад в жесте отчаяния. Создавалось, ощущение, что человек упал от усталости, и отдыхает, не заботясь о том, чтобы лечь поудобнее.
- Черт, похоже на человека, – Кортезз направил луч фонаря на голову лежавшему.
- Корт, это киборг, посмотри, кожа на одной ноге слезла совсем, – он указал на торчащие из под покровов металлические пластины и проводки.
- Ага, похоже на этот раз ты прав. Но какого хрена он здесь делает?
- Такое ощущение, что его просто забыли.
- Брось, он стоит тысячу кредитов, не меньше. Если только срок эксплуатации истек, и они решили бросить отслужившего андроида здесь. Но тогда как же черт побери он подал сигнал бедствия? Он же должен был работать, чтобы включить аварийную систему.
- Ну да… очень странно - Марк наклонился над телом и внимательно осматривал его - Я встречал таких. Во время войны была выпущена серия киборгов с мозгами людей, под нее даже новое обмундирование штамповали. Шлем с защитой от агрессивных полей, чтобы мозг солдата, даже при психоатаке не терял основные функциональные качества, - Марк прокашлялся и продолжил - Потом вскрывали голову погибшего (иногда оставалась только голова), доставали мозги и вставляли в киборга. Затем, парочка компьютерных фокусов и новый солдат готов.
Кортезз стоял за спиной Марка и впервые, не перебивая слушал напарника.
- Позже практика показала, что эта модель была крайне ненадежна. Стали фиксироваться случаи суицида среди киборгов. У них что-то замыкало в голове, и тогда начинались проблемы. Такой солдат мог запросто остановиться прямо на поле боя и выстрелить себе в голову. И конечно же от этой технологии быстро отказались, а оставшихся на складах киборгов прошили на выполнение мирных задач. Это, похоже, один из таких… Может быть и этот его сигнал бедствия, просто очередной глюк программы, но в любом случае это интересно…
- Черт, представь себе, что он почувствовал себя одним единственным существом на забытой богом планете, через много лет, после мучительного сна… - лицо Кортезза скривилось от судороги, боль и отчаяние читалось в его глазах, он застонал и попятился назад.

- Пульсар – Базе: Пограничным судном Катамак была обнаружена капсула с телом военного пилота, предположительно участвовавшего в ядерной диверсии. Организм летчика сохранен хорошо, личность атрофирована на 56 процентов. Просьба дать срочное разрешение на использование органического материала. Прием.

На космодроме было по настоящему холодно. Пурга. А мы стояли развернутым строем на обледенелой взлетной полосе. 26 человек. 13 экипажей, готовых к смерти или не готовых (кто может быть готов?). Как хотелось домой. Перед моими глазами являлись теплые видения, мать укутывающая меня в одеяло, замерзшего, дрожащего от озноба, подхватившего простуду на улице, прогулки по парку летом, уже в городе, на заповедной зеленой территории, цветы, колыхаемые солнцем и ветром, колючие ветки деревьев, пруд с неугомонными утками, шум метрополитена, городские улицы, наполненные людьми и механизмами, подающими кофе, читающими газеты, зеваками, туристами, распространителями рекламных карт. Но как же далеко теперь все это было от меня, как же все это было недоступно, словно мираж, видение давно прожитой, потерянной навсегда жизни, сон, прекрасный, неповторимый, но прерванный. Как мне было жаль себя, «готового к смерти». Я попал в ловушку.
Два года нас готовили к войне с невидимым противником. Мы не знали чьи лица увидим на захваченных базах, какие цели, кроме выживания преследуют враждующие стороны. Просто, мы оказались на этой стороне. Вот и все.
Новая стратегия подразумевала, что убивать легче, когда не видишь в противнике человека. Передовое вооружение не предполагало полного контакта враждующих сторон. «Лицом к лицу» сталкивались только роботы и машины, дистанционно управляемые людьми.
Война тщательно готовилась (или нам так казалось), военный департамент утвердил «трехшаговую» стратегическую модель. Планировалось создать три эшелона нападения, следующих друг за другом. Первый должен был сокрушить военную мощь противника ядерным ударом. Для этого формировался мобильный высококвалифицированный отряд самоубийц на невидимых для радаров космических скутерах. Бойцы из этого эшелона призваны были довести ядерные заряды до мозгового центра армии противника. Они должны были преодолеть основное расстояние и психобарьер на ручном управлении, а затем перейти на автопилот и попрощаться с собственными жизнями.
Второй эшелон состоял из лазерных комплексов, галактических бомбардировщиков, истребителей и прочей шушеры. Они развлекались уже после ядерной атаки, выжигали и бомбили из космоса все подозрительное и агрессивное на территориях противника, подготавливали почву для заключительного механизированного эшелона. Затем дивизии роботов и киборгов, вкупе с боевыми машинами, высаживались на развалинах враждебной цивилизации и захватывали ее окончательно. Да, план казался до смешного простым.
Я был зачислен во второй эшелон. Перспектива нажимать на кнопки, находясь при этом за сотни километров от линии огня, да еще за солидный оклад, меня устраивала. Я грезил сытой и яркой жизнью солдата запаса, обладающего любимой женщиной, деньгами и возможностями.
Но скоро мечты развеялись. Что-то надломилось во мне после того случая с Тори-7. Я увидел свою Сюзанну, такой нежной и желанной, олицетворяющей мою мечту, что когда она исчезла на моих глазах, понял, что все проходит. Проходит так же легко, как простуда. Проходит жизнь, угасают стремления и желания, исчезают друзья и враги. С утра я думал тогда: «Какого черта? Что это со мной? Неужели тяготы военной службы так действуют на меня? Проснись! Все будет как прежде, ты будешь ждать окончания войны, и она будет ждать тебя – героя. Просто усталость дает знать о себе…»
Однако, несмотря на все самоуговоры, я чувствовал себя подавленно и тоскливо. Слезы наворачивались на глаза, каждый раз, когда я оставался один. И я ничего не мог поделать и понять. А через две недели пришло письмо от Сюзанны. Она говорила, что больше не ждет меня, что жизнь в одиночестве для нее невыносима, а ожидание войны и моей смерти, сделало ее истеричкой. Я перечитал письмо и подал заявку на распределение в первый эшелон.
И вот теперь стоял на ветру в ожидании, в оцепенении, в страхе. Короткий инструктаж, план полета (вызубренный от корки до корки), минута молчания, синий бешеный флаг на хлипком флагштоке, генералы с мраморными лицами на видеопанелях, колючие снежные вихри, мысли почти вслух (прощай моя убогая планета) и холерический визг сирены (мы будем помнить о вас всегда).

Мне приснился сон. Дикий сон. Каким-то чудом я выбрался из города. Вечер спускался с пасмурного неба, когда я преодолел городскую черту. Мною овладело мрачное настроение, как будто я убежал от самого себя, но возвращение было невозможно. Что это был за город, от лап которого я скрылся с такой поспешностью? Помню только, что лишь пустынные улицы и мертвые дома остались за моей спиной. Мне осталось преодолеть последнюю преграду, вставшую на пути моего бегства – огромный пустующий (ветер гуляет в глазницах окон, играя обрывками занавесок) девятиэтажный дом старой постройки (таким место в архитектурных музеях). Он стоял на буром земляном холме, возвышался надо мной, словно идол канувшей в лету цивилизации.
Вечер сгущался, темнота заливала местность вокруг меня: камни, куски железобетонных плит, торчащих из земли, сухой кустарник, из-за которого я наблюдал за домом, холмики мусора и обгоревшие остовы каких-то механизмов.
Я боялся, что ночь застанет меня в этом унылом окружении, поэтому вскарабкался на холм (смесь земли, пепла и песка) и вошел в девятиэтажку (с благоговением и страхом, как в языческий храм). Мне не составило труда преодолеть все этажи, я даже не запыхался. Лестницы, ведущие вверх, были усыпаны каменной крошкой, осколки стекла, хрустели под ботинками, в воздухе то и дело парили бледные полиэтиленовые пакеты, словно морские медузы.
В следующий миг я оказался на крыше, под тяжелым вечерним небом, овеваемый густым ленивым ветром. Кажется ветер был напоен дымом и наэлектризован, я подошел к краю крыши и увидел грандиозное представление. В долине, за девятиэтажным домом разыгралась исполинская битва. В сумерках я видел огненные вспышки и белые росчерки лазерных пушек, столбы черного дыма от горящих, вывернутых наизнанку танков и машин пехоты. В воздухе над сражением шныряли скутеры, росчерками пулеметов, расчищая ряды, крадущихся по поверхности земли солдат. Те стреляли в ответ. С левого фланга наступали киберпауки, гигантские шестипалые создания выжигали все на своем пути. Но они были слишком медлительны, и даже с пулеметчиком на голове, не могли противостоять батареям лазерных пушек противника. Скоро, почти все пауки, вспыхнули белым пламенем, словно бенгальские огни. Я не мог понять, кто с кем воюет. Мешанина из людей и механизмов, призванных убивать, казалась бессмысленной театральной постановкой, разыгранной безумцем. Сам себя я чувствовал предателем, отказавшимся участвовать в этой бойне. Тысячи таких же как и я, не отказались, а может быть, у них просто не было права выбора. Но я не хотел смерти, я не хотел повторения. Мой полет закончен. Задание выполнено. И что теперь? Что я могу сделать? Только ждать? Чего? Чего? Я стоял не двигаясь, захваченный врасплох, этими вопросами и этой битвой, пылавшей у моих ног.

Вспоминается его шепот: Мама, помоги мне. Мамочка, как же мне страшно… И какое-то сдавленное скуление, визг, как будто раненая собака ждет последнего удара в ее жизни. На вспомогательном мониторе я вижу, как Рубен, мой напарник, отличный крепкий пилот, лопочет что-то, словно ребенок и по-тихому сползает с гидрокресла, оставляя после себя темный влажный, след, и тут же рвота густым потоком вырывается из его перекошенной глотки, а взгляд, наполненный страхом и безумием, устремляется в одну точку и замирает. Тело напарника продолжает биться в конвульсиях, словно четверо здоровых мужланов квасят его ногами со всех сторон, а в моей голове вертится вопрос: Что за кошмар увидел Рубен в последний момент, когда сознание еще не было утрачено? Что-то скрытое в глубине каждого существа? Меня тоже мутит, но я держусь. Кажется опасным вспоминать что-либо, поэтому приходится уткнуться в фосфорные столбики ошалевших от психоатаки приборов (это ненадолго). Они сводят меня с ума. Мне страшно. Вот и встретились мы лицом к лицу. Психоатака – беспощадная совесть войны, перемалывающая человеческие души. Посмотрим, как много во мне червоточин. «Только самые безупречные и жесткие пройдут через это. Психочастицы способны деформировать и разрушать прочные нейронные связи мозга, поэтому лишь остановка хода мыслей, самоконтроль, уход от самого себя, позволит вам преодолеть психобарьер» - как складно говорил тот капитанчик из видеоролика, сюда бы сейчас этого мудозвона. Рубен! Рубен! Как ты приятель? Ненадолго же тебя хватило! Кто бы мог подумать, что сгинешь так незаметно. Боже, Рубен! Я один в этом треклятом космосе! Мне даже поговорить не с кем… Ты куда подевался напарничек? Этим сраным звездам все равно, сколько душонок висит на волоске в эту минуту и сколько из них оборвется в следующую… Боже, но сколько же было боли… Боли в жизни… Сюзанночка моя, Мария, как же мне до вас дотянуться? Что сделать, чтобы пришло успокоение? Мария, я помню каждый сантиметр твоей кожи, и твои влажные прохладные глаза… Девочка моя… Девочка моя… Девочка моя…

Дозорное межпланетное судно Китобой-1 удалялось от планеты Зет-7 на максимальной скорости. Лейтенант Кортезз, сидящий за панелью управления, вглядывался в открытый космос, представший перед ним. Он покинул зловещую планету через три дня безрезультатных поисков напарника. Это была жуткая необъяснимая история. Марк исчез, растворился в воздухе, стоило только Кортеззу отвернуться. Теперь все было кончено.

Технико-экономическая справка на изделие SQ-1250 серия 820531 номер 2007
Данное изделие можно охарактеризовать, как чрезвычайно неустойчивое в мотивациях (5 степень). По всей видимости проблемы, возникшие на стадии персонификации так и не были полностью устранены, в связи с чем зафиксировано три «поступка» изделия.
- слова «мария», «симона», «рубен» (зафиксированы после завершения сборки и тестирования, на складе в Мемфисе);
- побег с перевалочного терминала в Мольборо (с последующей перепрошивкой всех интеллектуальных элементов);
- побег с поля боя на планете Альмаркс (повторная перепрошивка).
Рекомендуется списать изделие, как недоброкачественное, либо переписать товарный код и продать в качестве научно-исследовательской единицы.
Резюме:
Продано. Научно-исследовательский корпус 20041, Зет-7.

Ага, пора было разобраться в чем дело. Я отвлекся от воспоминаний и приподнялся на кровати, прислушался. Тишина. Пронзительная. Сонная. Кажется, еще минуту назад из колонок за стеной раздавались скрипучие, ломаные поп-ритмы. В это время Джанке слушал радио. Исследовательский корпус 20041 не отзывался ни единым звуком. Гигантское сооружение из пластика и металла, с высоты напоминающее раздавленного краба, населенное людьми и машинами, начиненное оборудованием и лабораториями, молчит. Мне становится не по себе. На миг в голове возникает мысль, что я остался один, она пронзает мою голову, словно холодная тонкая игла. Встаю. Босыми ногами чувствую ледяной пол, нахожу под кроватью тяжелые ботинки, надеваю. На мне удобные армейские штаны, с кучей карманов и темно-зеленый блейзер. На полке, возле кофейного столика (изящный редкий столик, ножки вьются, словно струи сигаретного дыма, соединяясь с тонким основанием, его поверхность гладкая, со сложным узором, напоминающим женское лицо) голографическая фотография улыбчивой брюнетки в деревянной рамке. Под кроватью нахожу свою летную куртку и черное тяжелое пальто, выбираю куртку, хватаю ее и выхожу из комнаты.
Длинный, неровно освещенный коридор, ведущий напрямую к столовой, пуст. Белые титановые стены, ковровая дорожка, усыпанная изображениями цветов, двери в комнаты соседей, вазоны с растениями через каждые пять-шесть метров, огромные иллюминаторы в потолке (за ними темнота), все неизменно. Тишина также остается нерушимой, парализующее безмолвие пугает. Я стучусь к Джанке, пластиковая дверь отдается мелкой дрожью. Никого. Дергаю дверь на себя. Открыто. В комнате запах мужского одеколона и сигаретный дым, привычный беспорядок. На полке с видеодисками недопитая бутылка пива. В пепельнице – дымящийся окурок. Джанке только что был здесь. Отлегло от сердца. С такой работой легко стать параноиком. И все же, где он?
Выхожу из комнаты, шагаю дальше, кажется станция вымерла, за все время моего пребывания здесь, не помню, чтобы хоть раз было так тихо. Решаю направиться в центр управления (если произошло что-то чрезвычайное, весь персонал корпуса должен быть там), прохожу мимо безлюдной кухни, мимо молчаливых лабораторий и складских помещений, по центральной лестнице поднимаюсь на третий этаж, мимо пустых аквариумов и безмолвных статуй (мифические герои космических войн из пластика и металла смотрят на меня с нескрываемой иронией). Вхожу в центральный холл, а из него попадаю в центр управления. Никого. Ни единой души, ни звука, ни вздоха. Компьютерные панели искрятся и мигают, мониторы пестрят помехами. Отчаянная догадка все настойчивей бьется в мое сознание. Я остался один? Как такое могло произойти? Замечаю полку с мультидисками на дальней стене. На них сохраняется вся информация о работе станции, включая файлы видеонаблюдения и контроля за перемещением персонала. Беру крайний диск, вставляю в считывающее устройство, просматриваю видеозаписи последних часов жизни корпуса. Я вижу как заканчиваются последние приготовления к эвакуации. Все сотрудники уже покинули станцию. Роботы вывозят оборудование, кое-какое имущество, заполняют эвакуационные челноки лабораторным хламом, а потом и сами погружаются в трюма и покидают корпус. В последнюю минуту вижу себя. Одетый в белый обтягивающий комбинезон, отливающий серебром, на суставах стянутый черными ремнями, с холодным бледным лицом, я лежал на куче изоляционного материала в подвале. Обо мне просто забыли. Меня оставили здесь. Меня. Рой белых искр поднимается в моей голове, боль раскалывает виски, хочется выть от боли и одиночества. На шатких ногах подхожу к приборной панели, кулаком разбиваю предохранительное стекло, закрывающее «тревожную» кнопку, бью по ней. Станция разражается визгом сирены, компьютерная система корпуса взывает о помощи. Я отключаюсь, отказываясь понять происходящее.

Справка: Старший лейтенант Тибольд Кортезз доставлен в клинику Министерства Обороны 17 марта 178 года с легкой черепно-мозговой травмой, полученной в результате конфликта с персоналом приват-корпуса «Миока».
Визуальный осмотр показал наличие незначительных кожных заболеваний, вследствие полной гигиенической запущенности пациента. После трехдневного санитарного карантина, пациент был переведен в стационар, где прошел полное медицинское обследование, которое выявило крайнюю психическую истощенность пилота.
Первые две недели пребывания в клинике Т. Кортезз не проявлял инереса к диалогу с сотрудниками клиники, однако после нескольких продолжительных встреч со штатным психологом доктором Г.Павловым изъявил желание общаться. Выяснилось, что пациента терзает глубокое чувство вины за гибель напарника Марка Ларсена. Находясь в крайне подавленном состоянии, терзаемый внезапными приступами невротического бреда, пилот утверждает, что М. Ларсен погиб на заброшенной научно-исследовательской станции, осмотр которой они проводили около месяца назад.
Однако по наведенным в Министерстве Обороны справкам, старший лейтенант Кортезз никогда не имел напарника, и все задачи выполнял один. Данный факт подтвердил предположения доктора Г.Павлова о шизофренической природе помешательства пилота.
В связи со сложившейся ситуацией рекомендуем перевести Т.Кортезза в лечебницу для душевнобольных при Министерстве Обороны.