александр махнёв : долгий день

Светает… Или вечереет? Короче хрен его знает, что там за окном происходит. Потому что меня мутит, тошнит и тянет. Если бы на подвиги. На горшок! Какой мудила предложил вчера взять третью? «На всякий случай, на всякий случай». Всякий случай тут же и подвернулся.

Нет всё-таки светает. Просыпаться не хочется. Ничего ладного ТАМ не ожидается. Но, есть такое слово «надо». Кому интересно?

При помощи пассатижей выдавливаю из тюбика останки пасты. Чистить зубы тяжело – рвотный рефлекс. Опускаю голову – мутит. Задумываюсь – кружение. Пытаюсь отключиться – «самолётики». Боль разгуливает по телу с ощутимым удовольствием. Ноют даже ногти на ногах.

Сигарета.
Всё-таки ущербные люди эти европейцы. Ведут борьбу с курением. Хотят разработать большую универсальную «инструкцию по применению» к своим гражданам. Одну на всех. Не поеду я в Европу.

Щелчок. Кипяток. Выпил кофе с аспирином – мёртвому припарки. Чай? К чёрту.

Дышать тяжело. Воздуха не хватает. Почему не хватает воздуха? Ааааа! Вот! Вот она. Недопитая белая. Объём 0,5. Это каждому известно. Грамм сто я осилил ещё вчера, значит осталось где-то 0,4. Стоит и вытесняет соответствующий объём воздуха. Его-то мне как раз и недостаёт. Срочно освободить пространство.

Уполовиниваю. Обжигающая горечь слегка освежает.

За стеной, соседский мальчик мучает пианино. Пианино верещит не своим голосом. Наперегонки с пианино верещит мальчикина мама, пытающаяся добиться чистого звучания.

Музыкантов поубивал бы. Вот по утрам - мух, телефоны и музыкантов перестрелял бы из револьвера «на раз».

Компьютер, Интернет, новых сообщений нет.

Газета. Объявления. Биржа труда. Нет, немолодые мужчины со средними физическими данными массой вредных привычек, без знания иностранных языков и опыта работы менеджером по-прежнему не требуются. Ну разве только вот этим, обещающим сказочные заработки и наотрез отказывающимся объяснить по телефону в чём собственно заключается их работа. Психологи вашу мать. Они надеются уболтать меня при личной встрече. Боюсь, что я их разочарую. При личной встрече. Для их бизнеса я чересчур умный.

Телефонный звонок. Мама. Сейчас придет, окружит заботой. Последнее время родители меня раздражают. Видимо перманентным желанием всучить мне свой, так и не понадобившийся им самим опыт. Живые иллюстрации моего собственного будущего. Нехорошо это. Пора сваливать.

Телепрограмма. Ни хрена себе! Уже среда? Пульт. Телик. «Португальский городок Браганса страдает от засилья проституток. Во Владивостоке похожая проблема – аварийный сброс фекалий в питьевой водоём». Весело живут эти португальцы.

Надо что-то делать. По-моему я опаздываю. С одной стороны нигде не ждут, с другой всё равно опаздываю. Парадокс!

Зеркало. Ну и рожа! Краткая но безуспешная борьба за придание ей некоторого лицеподобия.
А! Сойдёт и так. Сбрызнулся дезодорантом для отсутствия запаха.

На улицу. Дерзкий свет лупит по глазам. Идти тяжело, мысли в голове ворочаются трудно, тягуче, томительно, как комочки в плохо сваренной манной каше… Выдох это вообще отдельно. Даже показалось что птица, неосторожно пролетавшая мимо, рухнула на землю вдохнув то, что я выдохнул. Показалось… наверное.

На торце дома надпись: Лена + Маша = дуры. Счастливые люди. Мне бы ваши заботы.

Знакомый. Чёрт бы его побрал! С утра, с похмелья – знакомый? Лучше удавите.

-Здорово! Как дела?
-Привет. Дела…
Курим. После второй затяжки:
- Да. Так и живем.
- У меня так - же.
-Это собственно всё. Будь здоров.
Спешим. Делая вид, что каждому из нас – есть куда спешить.

Хлопнуть разве грамм пятьдесят? По ходу. Пятьдесят коньяку, крепости шага не помешает и ясности мысли не повредит.

Хотя нет. Сперва в поликлинику, за справкой. Куда-то мне нужна справка. Вроде я на работу устраиваюсь.
Амбразура регистратуры. Из неё нехотя хамит регистраторша. С выражением лица одинокой женщины оставившей попытки найти мужчину. Нелюбопытным и незаинтересованным.
Ни внешний вид, ни темперамент, а вернее явное его отрицательное значение, не позволяют предположить в её жизни бурных, ночных и любовных утех. Интересно, где ж она так уморилась к восьми часам утра?

Троллейбус. Билет. Ноль, ноль, шесть, восемьсот двадцать три…
М-м-да. До счастья прямо скажем далековато.

За моей спиной щебечут, две молоденькие девушки. Прислушавшись, подумал: Редкие идиотки. Наверное, хорошенькие. Оборачиваться лень. Да собственно я уже и приехал.

Правда, немного рановато. Зайду, пожалуй, в гости. Всё равно по соседству.

Их офис украшен двумя портретами. Один Джоконды, другой мой. Мы висим напротив друг друга. Я ещё и сам по себе висю. На фото я нетрезв. Впрочем, как и в жизни. Она мне улыбается как всегда загадочно и, в данном случае, слегка укоризненно. Я ей слегка придурковато. Джоконда попала на стену в качестве довеска к календарю. А я на память о совместной работе. Работал я тут одно время. Нормально работалось. В обеденное время запахи быстрорастворимых бульонов в подсобках вновь открытого офиса быстро сменились ароматами натурального кофе. Дела пошли. Ну и деньги тоже. А их надо домогаться. Их надо любить. И, что самое неприятное, их надо делить.
Без этого оказывается никак. Звериный оскал капитализма. Нельзя без спортивной злости. А у меня её нету. То есть совершенно отсутствует.
Бизнесмен из меня как из «багдадского вора» «римский папа».
При увольнении друзья, отдельные из которых за время совместной работы стали почти неприятелями, сказали – дурак. А печальная секретарша назвала меня идеалистом. Я до сих пор не решил что обидней.

Я вообще полагаю, что все люди делятся, грубо говоря, на две части: «деятели» и «созерцатели». «Деятель» всю жизнь активно окапывается в этой жизни, стараясь сделать её максимально комфортабельной. В это же время «созерцатель» сидя на бруствере не им выкопанного окопа размышляет о высоком. Я вот как раз созерцатель в чистом виде. Казалось бы, надо собой гордиться. Художник там, творец и всё такое. Материальное тлен и прах… Одно меня удерживает от безудержной гордости: я вот всё думаю - этому парню, который жил в бочке, ведь кто-то же сделал бочку? Из «деятелей» наверное. А иначе где бы он жил?

-Здорово!
-Какие люди!
-О-о-о, кто это!
Мне рады. Я им тоже. Отсутствие предмета для дележа очень сближает. Поторчал немного. Но, в общем, они «при делах», им, в общем, некогда. Как-то так получается, что я всегда наименее занятый изо всех тех, кто меня окружает. У меня почему-то всегда избыток времени.

Постепенно народ разъезжается. Я залажу в Интернет, распечатываю кое-что из своих бессмертных творений. Зачем? Халява! Не могу отказать себе в удовольствии. Пусть будет.
- Ну ладно… ушёл.
Пытаюсь привлечь внимание. Конечно, конечно - машет чья-то рука над монитором.

Ну и чего я добился тогда своим демонстративным увольнением?
Нет в результате я не получил возможности делать то, что мне нравится. Без денег это затруднительно. Зато я получил возможность не делать того, что мне не нравиться. Не так уж это и мало. Да впрочем, дело прошлое. Что сделано, то сделано.

Хорошо на улице. Весна! Всё краснеет и зеленеет. Какие-то мальчишки, ещё совсем «зелёные», первый раз в своей жизни признаются в любви. Какие-то девчонки, красные от смущения, выслушивают их неуклюжие, но пылкие тирады. Над ними синее небо и жёлтое солнце. Весна!
А я всё чего-то дёргаюсь, всё куда-то спешу. Опоздать бы уже однажды… окончательно. И расслабиться, наконец.

Строительная «шарага». Здесь у меня маленькая и где-то даже деловая встреча. Толстый начальник (рожа шире пуза) интересуется - чего я умею.
-Да всё, бля!
Идём к небольшому котловану, на дне его копошится некто, весьма бомжоватого вида. Лица его, подробно, вплоть до выражения, нельзя разглядеть. Но даже и фигура совершенно выражает крайне брезгливое отношение к выполняемой операции. Монотонно лупит кувалдой по торчащей из земли железяке.
Тут у нас полигон - веско говорит начальник. Испытательный тыкскать. Если себя покажешь то…
А чего он там делает то? – любопытствую я указывая на «бомжа». Начальник впервые смотрит на меня с интересом. А вот я напротив теряю его к нему совершенно.

Фиг с ними с кровососами, эксплуататорами. Перекусить бы надо. Хот дог. А к сосиске пиво это уже не пьянство, это дань традиции. Одно нехорошо: Хот-дог самая непорядочная еда из тех, что я знаю. Ни за что не угадаешь, когда эта хренова сосиска в булочке, сплюнет тебе на одежду порцию кетчупа с майонезом. Мне, во всяком случае, никогда не удаётся предотвратить этот момент.

Жую, размышляю.

Я вообще думаю много, аж голова трещит. Но мысли какие-то мелкие. Мелькают быстро, я и разобрать то их не успеваю. А мелкая мысль тяжёлая. В большой, главной, подъёмная сила есть. А мелочь только грузит собака.

Интересно если бы я родился лошадью, моя жизнь была бы целенаправленней?

Несколько часов мотаюсь по городу. Что-то заношу, кого-то прошу, стою в какой-то очереди, где-то оплачиваю…

Утомился.

В клуб разве зайти? Клуб авторской песни. Они как раз по средам собираются. Экзотический, пёстрый коктейль из непризнанных гениев, амбициозных бездарей, сочувствующих и просто любителей потасоваться. Люмпен – пролетариАРТ. Сами пишут, сами поют, сами слушают, сами хвалят. Бомбоубежище, отгораживающее от внешнего мира. На вечер.
Зачем это все? Ищу ли я помощи? Здесь? Пожалуй, нет.

Касательно гениев это конечно иронический перебор.
Впрочем, имеются очень интересные ребята (большинству «ребят» под сорок и далее), да и в гитарных переборах есть что-то завораживающее, успокаивающее.

Не говори со мной, смолчи –
слова, слова
Дыханием спирает грудь,
судьба права
Не говори со мной о нас
все блажь, все блажь
Пусть вечер еще пять минут
побудет наш.*

Хорошо. Только кому это надо?
А не выпить ли? Группа поддержки формируется быстро.
Кафе. Много водки, пара салатов. Дисбаланс между первым и вторым делает своё дело. Сидим вроде вместе, но каждый пьёт «про своё», спеша надербулызгаться и отключиться от общего гвалта.
Брожу по вечернему городу уже в одиночестве.

Вены улиц, наполненные дымом и пылью, артерии проспектов направляющие всё попавшее в них, по своему усмотрению. Нервные окончания переулочков и тупичков.

Горизонтальные, вертикальные, параллельно-перпендикулярные, угловатые, режущие и рубящие линии… Норы переходов и метро…
Параболы и гиперболы невнятные и расплывающиеся…

«Если я несчастен, значит я бездарен». – вертится в голове жестокая фраза ненормального американского писателя.

Психосоматическое чувство беспокойства. В простонародье – шугняк.
Это тяжёлым похмельем наступает суровая реальность. Врёшь не возьмёшь! Встречаю неприятеля пивным залпом из двух горлов калибра 0,5. Вот так то лучше.

Оживление требующее немедленного выхода.

В какой-то разливайке накарябал письмо: «Всем людям доброй воли!» Долго шарахался в поисках конверта. Что за херня!? на часах ещё не полночь даже: ни конвертов, ни почтовых ящиков. Плюнул, сунул так. В какой-то цилиндр с надписью «Кент» на боку и дымящимся окурком сверху.

Ночь, улица, фонарь…
- Алё, мужик!
- Ну…
- Ты куда?
- Домой… А чё есть предложения?
- Не куришь, небось?
- Почему? Курю.
- Давай сигарету.
- Валяй.
- Я у тебя три возьму.
- Вообще то я слышал, что капля никотина убивает даже совершенно некурящую лошадь.
- Хамишь?
- Да нет объясняю. Вы люди молодые может, не знаете.
- Слышь, Серый, может вломим разговорчивому. Лично мне его рожа не нравиться.
На собственной роже агрессивного молодого человека две длинные, продольные ссадины, не оставляющие сомнений в его решимости. Но мне это почему-то совсем «по барабану»: Это ты зря. Я сегодня в зеркало смотрелся. Если в три четверти и погасить верхний свет, очень даже ничего.
- Остришь?
- Да нет, констатирую.
- Ладно Шух, чё ты к нему привязался. Пошли.
Второй немного миролюбивей. Обнимает товарища за плечи, и они начинают удаляться.
- Эй! Погодите пацаны.
- Ну, чё тебе ещё? Вали пока цел.
- Может выпьем? Я угощаю.

Объятия, споры, ругань. Подсел кто-то ещё. Мелочь, осколки посуды, звенящие на бетонном полу...

После первого удара перед глазами возникли золотые всполохи. Но уже вторым в челюсть фестивальные краски были погашены, и стало понятно – бить будут долго и старательно.

Очнулся лицом в пол. Хрустнул шейный позвонок.
Где это я интересно? Кап-кап-кап… Капли гулко разбиваются о металл. Кран течёт. На кухне.
Скорее всего дома.
Светает... Или вечереет…

Значит либо закончился, либо только начинается, ещё один, долгий, как ожидание смерти, день.

* фрагмент стихотворения Александра Перегняка