Румянцеф : Случай на Остоженке

Сия история случилась с одним знатным московским купцом, обрусевшим немцем г-ном Петером Карловичем Вейтлингом в самом начале осени 1913 года. Вейтлинг этот имел довольно доходную лавку на Кузнецком, сам жил в своем домишке на Остоженке, имел недурную репутацию, однако, в узких кругах слыл отчаянным повесой и частенько кутил с девицами в ресторации на Арбате. Кутежи эти порою вызывали недовольства.
Стоял пасмурный сентябрьский вечер.
Весь расфранченный, слегка во хмелю и пропахший девичьими духами, Вейтлинг возвращался домой – в тот вечер довелось ему отужинать у купца 2-й гильдии Семена Прокофьевича Филимонова, в апартаментах, что находились в Замоскворечье.
Не доехав до дому четверть версты, Вейтлинг приказал остановить и вышел из авто с тем, чтобы немного пройтись по тихой московской улочке, подышать воздухом.
Моросил дождь.
Едва он остался наедине с собой, как тот час сзади к нему подскочил какой-то неприметный субчик в сером плаще и, не говоря ни слова, вручил ему запечатанный конверт. Не успел Вейтлинг рта разинуть, малец этот уже скрылся в темноте переулков.
Войдя к себе в дом, купец велел слуге Кузьме высушить одежду у печи, а сам, переодевшись в новенький, сшитый в азиатском стиле у портнихи Зеленчуковой, халат, закурив сигару, сел в кабинете и начал вскрывать конверт. Очевидно, что письмо сие было не по коммерции, поскольку все деловые письма Петер Карлович получал по утру. К тому же на конверте отсутствовала марка.
Вскрыв наконец конверт, Вейтлинг извлек содержимое. Это был довольно смятый листок бумаги, на котором неровным почерком было начертано следующее:
«Ежели Вам, милостивый государь, дорог живот Ваш, то придите этой ночью ровно в полночь к Охотному ряду и не забудьте прихватить с собою пять тысяч рублей, кои Вам необходимо будет отдать человеку с красной повязкою на правой руке. Ежели просьба эта не будет исполнена, ждите лютой смерти! То же будет с Вами в случае обращения в полицию!»
Под текстом красовалась подпись – «Отряд Непокорных»
Петер Карлович не принадлежал к робкому десятку, однако по прочтении этого послания и ему сделалось нехорошо.
Он взглянул на часы на стене. Было без четверти девять. Следовательно, через три часа ему необходимо прибыть к Охотному ряду и ждать незнакомца с красной повязкою на рукаве. А что, ежели это революционеры и письмо сие – лишь повод для выманивания его в поздний час на улицу! Ведь не за пятью же тыщами охотится этот пресловутый «Отряд Непокорных!» Смешно!
Надо заметить, что в тот год Москва была терроризирована целою серией вооруженных грабежей, которые неизменно сопровождались убийствами. В обществе уверяли, что это дело рук мятежных революционных масс, ибо не столько поражали воображение суммы награбленного, сколько изощренность способов убийств: от жестокого удушения до протыкания клинком всего тела – в ряде случаев аж до восемнадцати раз!
Петер Карлович встал и начал хаотично ходить по комнате. Размышления его были таковы:
Можно просто последовать указаниям, которые даны в письме: спокойно прийти в назначенный час в условленное место, дождаться посланника с меткой на руке, передать ему конверт с банкнотами, и пусть Бог будет им судьей! Но так ли все просто? Не стоит отбрасывать версию о том, что пять тысяч – всего лишь повод. А вдруг настоящая цель мерзавцев – сам купец Вейтлинг. Может быть они потребуют потом у Товарищества выкупа за него! Это предположение имело право на существование. Посему просто идти на встречу эту, как минимум, опасно и непредусмотрительно.
А что, ежели прямо сейчас набрать по телефону начальника сыскной полиции Москвы и все ему изложить! И плевать на бессмысленные угрозы этих писак! Что смогут сделать эти шалопаи против дюжины полицейских, которые тот час арестуют всю эту шайку и препроводят в участок! А там пущай раскалываются!
Все бы хорошо, но неровен час, за домом установлена слежка, и, когда Петер Карлович поедет в сыскной отдел, его просто-напросто не пропустят туда, а стукнут по лбу прямо на бульварах!
Этот вариант, как нетрудно догадаться, тоже не устраивал осмотрительного Вейтлинга.
И тогда Вейтлинг, достав из секретера бутылочку настойки, налил себе граммов двести. После этого он осторожно выглянул в окно. Уже было совершенно темно, не видно было практически ничего.
Петер Карлович, сделал глубокий выдох всей своей мощной грудной клеткой и осушил стакан с великолепной кедровкой.
Спустя минуту в голову пришла свежая мысль: а что, ежели все это розыгрыш! Глупая мальчишечья шалость! Был же случай в Москве, когда некого купца пытались шантажировать какие-то 14-ти летние паршивцы с Драгомиловской заставы. И что же? Ну отловили щенков, всыпали им по первое число и отпустили! Видать и здесь дело такое же!
От этого своего открытия Вейтлингу сделалось отрадно, и он обновил стакан свежей порцией кедровой настойки.
«И впрямь! Нечего обращать внимания на всякие глупости! Ишь ты! «Отряд Непокорных»! Ай да сорванцы! Ай да выдумщики!» - и осмелевший вконец немец лупанул еще стакан.
Вейтлингу стало приятно осознавать собственную мудрость. Допив до конца бутылку, он позвал Кузьму и велел тому принести графинчик холодной водки, огурцов и окорочка. Престарелого слугу ничуть не смутило воодушевление слегка одуревшего хозяина, так как подобные выходки довольно-таки часто случались с Вейтлингом. Уже через десять минут требования купца были удовлетворены, и на столе красовались запотевший граненый графинчик, тарелочка с огурчиками малого засола, а также ароматный окорок.
Петер Карлович праздновал!
Душа рвалась наружу и ровно в полночь ей уже было абсолютно наплевать на письмо, на человека с красной повязкою и на «Отряд Непокорных» со всей его атрибутикой! Душе было хорошо, и помешать ее разгульности не мог уже никто!
Поэтому без четверти два ночи, когда в дверь залы, в которой пребывал Петер Карлович, вместо Кузьмы, который должен был принести очередной графинчик беленькой, вошел абсолютно лысый человек невысокого роста в кожаной куртке, душа г-на Вейтлинга ничуть не смутилась, однако заставила тело Петера Карловича принять более-менее устойчивое положение и спросить:
- А ты, мил человек, кто такой будешь? – при этом лицо купца растянулось в такой улыбке, что, если бы не законы реальной физики, оно переломилось бы на две части.
Хозяйским жестом, приглашающим гостя сесть, Вейтлинг указал незнакомцу на кресло, которое стояло подле журнального столика, залитого водкой и рассолом.
Человек не стал припираться и, приняв предложение Петра Карловича, удобно расположился в кресле.
Не говоря ни слова, он взял стакан Вейтлинга, опрокинул его содержимое на паркетный пол, налил то, что осталось в графине в этот же стакан – что-то около ста граммов, - и молча выпил. После этого очень мило улыбнулся и, щелкнув пальцами, представился:
- Аркадий Николаевич Белобородько.
Вейтлинг улыбнулся нежданному гостю еще шире, попытался спросить о цели столь позднего визита, однако, икнув, понял, что состояние его не позволяет ему вести сейчас какую-либо связанную беседу.
Сие обстоятельство ничуть не огорчило визитера. Он откушал еще половинку огурчика, после чего встал, вытер платком уголки рта, поправил на себе куртку, достал из внутреннего кармана свернутый вчетверо листок бумаги, развернул его и голосом архиерея прочел:
- Именем Революции и всех Мятежных Масс! За череду греховных и преступных злодеяний, за аморальный образ жизнепровождения, а также в назидании ему подобных господин Вейтлинг Петер Карлович, 1872 года рождения, уроженец Германии, приговаривается к лишению жизни через смерть лютую способом, избранным коллегией судей, а также к штрафу в размере пяти тысяч рублей.
Все время, пока господин в черной куртке, представившийся как Аркадий Николаевич Белобородько, читал послание, Петер Карлович медленно трезвел. С каждым новым произнесенным словом порция алкоголя выходила из головы Вейтлинга. На смену спиртовым парам приходило осознание того, что либо происходящее представляет собой белую горячку, либо попытку его убийства. Второе больше походило на правду.
- Коллегию судей прошу войти в залу! – каким-то неестественно академическим голосом произнес Белобородько, и в открытую дверь вошло еще три человека. У одного на руке болталась красная повязка. Вошедшие были практически одинакового возраста – за тридцать, одеты были небогато, но и не как босяки: все в черном, двое, как и Белобородько, в кожаных куртках, третий в сером неброском плаще.
Тот, что в плаще, держал в руках шкатулку, в которой Вейтлинг хранил по обыкновению деньги и ассигнации. Не успев задать надлежащий вопрос относительно того, как сия вещица оказалась у этого типчика, Петер Карлович вновь услышал голос Белобородько:
- Не беспокойтесь, высокочтимый Петер Карлович, товарищ возьмет оттуда только полагающиеся по приговору пять тысяч рублей. Большего нам не надобно!
Человек в плаще отсчитал необходимую сумму и поставил шкатулку на подоконник.
- Попрошу близких осуществить процедуру прощания с приговоренным! – огласил Белобородько, и в комнату сей же час, как по сценарию, вбежал Кузьма, который будто ждал за кулисами вымышленного театра этой реплики незванного режиссера.
- Прости, барин, но такова воля трудящихся! – выкрикнул он, едва сдерживая слезы, после чего, резко изменившись в лице, посмотрев на кожаных, дескать, спрашивая разрешения, кивнул в ответ на одобрительные взгляды, подбежал к Вейтлингу и с криком «Скотина ты, а не барин!» плюнул купцу в левый глаз.
От этого плевка Петер Карлович наконец пришел в себя, вскочил на ноги и схватил стул.
- Полиция! – завопил немец, но тут же получил мощнейший удар кулаком в темечко – один из кожаных оказался проворнее сорокалетнего купца и оказался возле взбунтовавшегося приговоренного, едва тот начал кричать.
Когда Вейтлинг очнулся, во рту у него был запихан кляп. Сам он сидел на стуле. Руки были заведены за спину и связаны какой-то крепкой бечевой. Ноги также находились в неволе.
Вейтлинг огляделся по сторонам. Пока он был без сознания, злоумышленники перетащили его в подвал его же дома, где и находились сами теперяче вместе со своей будущей жертвой.
Петеру Карловичу очень хотелось спросить, за что он провинился перед человечеством и в чем состоит череда его преступных злодеяний. Но рот был занят кляпом, и ему удавалось лишь мычать.
Коллегия судей, коей себя провозгласили бандиты, о чем-то тихо между собой совещалась. Совещались они долго, постоянно споря и дискутируя, то и дело ставили какие-то вопросы на голосование. В конце-концов Белобородько, который, очевидно, все-таки был старшим в их иерархии, откашлялся и, подойдя к Петеру Карловичу, как-то печально посмотрел ему в глаза (таким взглядом смотрит дитя на умирающего от чумки любимого пса) и с явной жалостью и даже каким-то извинением в голосе произнес:
- Эх ты, батюшка, что же это в жизни то нашей делается… Прости ты нас, грешных, но ничего уж здесь не поделаешь… Видно судьбинушка у тебя такая!
Он вытер внезапно выступившую слезу, сделал глубокий вдох и, сменив тон на вполне официальный, произнес:
- Коллегия судей выбрала способ умерщвления. Осужденный Вейтлинг будет предан смерти по средневековому обычаю, коий имеет название «человек-свинья».
Видимо прочитав неподдельный интерес в глазах осужденного, Белобородько поспешил объяснить Петеру Карловичу, в чем суть сией казни:
- Видите ли, милостивый государь, в средние века, когда самураи вели ожесточенную войну с ниндзями-шпионами, появился этот вид довольно неприятной для осужденного смертной казни: изловленному шпиону отрубали поочередно руки и ноги, при этом останавливая кровотечение, чтобы тот не умер от потери крови, после чего выкалывали глаза, вырывали ноздри, прокалывали клинком барабанные перепонки и отрезали язык. В таком виде отвозили в степь, где и оставляли умирать, - Белобородько сделал паузу. – Подобная же участь ждет и Вас, Петер Карлович, с той лишь разницей, что умирать мы Вас отвезем не в степь, а на помойку, что находится в районе Марьиной Рощи. Там Вы и скоротаете свои последние минуты в думах о своей неправедной жизни.
Петер Карлович не мог поверить, что все это происходит с ним. Казалось, это какой-то фарс, какая-то театральная постановка. Однако версию о театральности происходящего тут же нарушили силуэты его палачей, которые показались из-за спины Белобородько, и произносимые сквозь зубы фразы: «У, немчура!» и «Недолго же тебе осталось свет поганить!». В руках одного из них Вейтлинг без труда различил острый кинжал, который был подарен ему самим генерал-губернатором за какие-то заслуги и висел у него в коридоре подле залы. Сам Белобородько уже разматывал к этому моменту бинты, которыми эти изверги, видимо, станут останавливать кровь, чтобы продлить его мучения.
Дикий, нечеловеческий ужас обуял немецкого купца, он попытался сделать какое-нибудь движение, но все было тщетно. Смерть, дикая и лютая, как выразились бандиты, смерть приближалась к нему с невероятной скоростью. Он представил, какую боль он испытает, когда эти подлецы начнут его четвертовать. Реально ощутил, как будет колыхаться в их грязных лапах его язык, когда они станут его отрезать! Будто почувствовал теплые струйки крови, которые будут струиться по его щекам после того, как они проколят глаза! Услышал звон, неминуемо ожидающий его после того, как лопнут барабанные перепонки!
А Белобородько тем временем уже примерял, с какой конечности они начнут свое изуверство…
…Сознание вернулось от невыносимого стойкого запаха нашатыря.
Петер Карлович лежал в своей кровати под пуховым чистым одеялом на высокой белоснежной подушке. Спальня была хорошо проветрена.
Когда нашатырь убрали из-под носа, Вейтлинг ощутил приятный запах свежих роз, которые стояли в вазе неподалеку от окна.
Рядом с кроватью сидели доктор Бутурлин, Семен Прокофьевич Филимонов, Владимир Гаврилович Артамонов, купец с Замоскворечья. За их спиной суетился Кузьма, он разливал по чашкам чай, раскладывал по тарелкам печенье, земляничное варенье.
Гости смеялись.
Сухим с хрипотцой голосом Петер Карлович спросил:
- Я … спасен?..
- Спасены, батюшка, мил человек, спасены. И знаете от чего? От дури Вашей несусветной, от алкоголического бунтарства спасены!
Ровным счетом ничего не понимая, Вейтлинг тупо оглядывал своих посетителей. В разговор вступил Филимонов:
- Помилуйте, Петер Карлович, дорогой Вы наш человек! Больше терпеть Ваши выкрутасы в пьяном виде было просто невозможно! Ведь на предыдущем приеме у княгини Аркадьевой Вы как есть заснули за столом, а, проснувшись, начали гоняться за ее дочерьми, грозясь их, по Вашему выражению, «пришпорить»! Ну куда же далее, батюшка!. Вот мы и обратились за помощью к небезызвестному Вам доктору Бутурлину, который и порекомендовал нам лечение стрессом. Ну! Как Вы?
Петер Карлович, который мысленно был еще там, в темном подвале, месте его несостоявшейся казни, не уразумевал никак, что же таки произошло.
В разговор вступил доктор:
- Я, уважаемый Петер Карлович, порекомендовал применить метод, который придумал француз Бертран. С помощью этого метода я вылечил не один десяток нервно больных людей, к коим я вынужден был причислить и Вас. Мы наняли актеришек одного подмосковного театрика, которые и разыграли нам с Вами сценку мнимого насилия. Теперь, если все пойдет так, как я задумываю, все уладится. Вы больше не захотите допиваться до чертяк, поскольку в Вашем сознании эта стадия будет жестко ассоциироваться у Вас с произошедшим сегодня ночью и…
Бутурлин не сумел довести свою мысль до конца.
Комната сотряслась от нечеловеческого смеха. Смеха, который, захлебываясь, перерастал в подобие демонического гогота. Это смеялся Вейтлинг. Он не мог лежать, он встал, продолжая корчиться от смеха. Казалось, смех этот не прекратится никогда.
Он смеялся так искренне и так заразительно, что и посетители его не смогли себя удержать и стали тоже смеяться, поначалу слегка, а далее так же истерично, как и сам хозяин дома. Смеялись так упоительно, что не заметили, как Петер Карлович, вышел из спальни и зашел обратно спустя каких-то десять секунд, держа в руке пистолет и тот самый кинжал, которым прошлой ночью его хотели четвертовать…
…Часы пробили половину четвертого. Легкий ветерок колыхал занавески, на которых были изображены какие-то красные драконы.
Посреди спальни стояла аккуратно застеленная кровать, рядом с которой лежало три обезглавленных трупа с многочисленными колотыми ранами и пулевыми отверстиями.
Умопомрачительный запах роз был очень необычен в сочетании с запахом свежей крови.