dabbler : Когда б мы жили без затей ©

Этот душный городишко достал меня еще в школе, старшеклассником я только и держался мыслью о том, как сразу после выпускного сяду в поезд, чтобы никогда не возвращаться. Обещали приступы ностальгии, но видит Бог, восемнадцать лет меня не тревожили даже воспоминания. А неделю назад, за завтраком, у меня вдруг задрожали руки, и живот скрутило так, что я повалился на свой веселенький ковер, и долго лежал, боясь пошевелиться. Я отчетливо видел ее лицо - веснушчатый лоб, зеленые глаза с короткими ржавыми ресницами, тонкие шнурки губ.

Мне необходимо ее увидеть, понятия не имею, зачем. Кажется, она училась двумя классами младше. Слишком просторные, наверное с чужого плеча платья, острые локти, проволочные волосы, запашок мокрой мыши. Нелепица, а не девчонка. Я никуда не поеду, не помню даже, как ее зовут. В обед меня вырвало на тарелку только что съеденным антрекотом, и любезный официант вызвал врача. Я отчетливо видел ее лицо.

В дороге я не спал, и пытался вспомнить ее имя. Школьные коридоры выкрашены тем же омерзительно зеленым. В директорском кабинете по-прежнему сидел Евгений Львович, только он сморщился, стал занимать меньше места. Удивительно, но директор сразу меня узнал, суетливо подскочил навстречу, пожал руку. Это Вы чудесно придумали, чудесно! Венечка совершенно растерялся после ее смерти. Ваш сын хороший, рассудительный мальчик, но ему нужно учиться, понимаете? Ему всего шестнадцать, он должен поступать в университет, а не возиться с младшими детьми...

Глаза защипало. Ваш сын? Не помню, как ее звали. Я видел ее на переменах, но не прикасался к ней и пальцем. Как-то, проходя мимо, она прижалась ко мне тощим бедром. Пахнуло мокрой мышью, я отпрянул. Она, прищурившись, оглядела меня с ног до головы. Будто сканировала, или хотела нарисовать. Вспомнил - ее звали Анжеликой. Слишком красивое имя для такой девчонки. Почему она умерла?

Он ее застрелил. И сам застрелился, но еще не умер, лежит в реанимации. Мало шансов, что выживет. Вы знаете, так жалко его, так жалко. Она же совсем глупенькая была, его все отговаривали на ней женится, с тремя-то детьми, а он уперся. Любил ее, семь лет вместе, но она была неисправима. Настоящая драма, трагедия даже. Ужасно все это, просто ужасно. Девять детей...ужасно....

Дверь открыла долговязая девица лет двенадцати. Почему-то вспомнил красавичка Аркашу. Уехал чуть позже меня, пел в мальчуковой группе, из телевизора не вылезал, но в последнее время о нем ни слуху, ни духу. Ну да, она же вылитый Аркаша, тьфу ты, вылитая. Потом я увидел мальчика. Серьезный парнишка с моим лицом. Брезгливо поджатые губы, волосы на висках растут плохо, левое ухо выше правого. Я вижу это в зеркале каждый день. Веня протянул мне руку. Между большим и указательным пальцами овальная родинка. К горлу подкатила тошнота.

Их было девять, все разномастные. Двойняшки-азиаты, один чернокожий. Я узнал четыре лица, остальных - нет. Младшая девочка, смуглая годовалая кроха, похожа на армянку. Нет сомнений, отчего он застрелил свою Анжелику. Трудно, когда так. Но я не трогал ее. Близко не подходил. И мне не нужен ее сын. Если уж на то пошло, он должен быть старше. Но я и пальцем не трогал. Нужно срочно уезжать, где была моя голова, когда я сел в поезд...

Кажется, я потерял сознание. Надо мной склонился Веня. Хорошо, я заберу его с собой. Наверное, он тоже не любит этот городишко. И ему нужно учиться в университете. Собирайся, сынок, мы уезжаем. На вокзале я встретил Аркашу. Немного полысел, но в остальном изменился мало. Он выглядел неважно. Неделю уже жрать не могу...наваждение какое-то. Ты случайно не помнишь, как звали ту девчонку, из восьмого вэ? Такую рыжую, костлявую? Я дал ему адрес, пусть забирает свою дочь.