Ходжа Насреддин : Когда национальность голосует за кровь

- Стой!
- Стою.
Мне в глаза ударил свет фонарика, и как из-под земли выросли три «зелёных человечка».
- Что тут делал? – спросил «командир»
- Туалет искал.
- Нашёл? – глаза «командира» пристально уставились на меня.
- Нет, не нашёл. Не подскажете где?
- Вон там, прямо и налево, - разочарованно ответил мент.
«За то, что ссал в не положенном месте, ты может и имеешь право меня задержать, а вот, за то, что искал, где поссать, уже нет». Порадовался я своей находчивости.
- В Бронксе уже скоро шляпу негде будет повесить, кругом люди Барзини, - вспомнился «Крёстный отец».
***
- Что, суки, замёрзли, - огрызается таксист в адрес стынущих на морозе ментов, сопровождая реплику русско-узбекскими ругательствами.
- Холодно? Так вам и надо!!!
Ташкентские таксисты самая недовольная категория граждан страны. Чего только не услышишь от них, особенно ближе к вечеру. Вот, где зреет фронда. Причём, что интересно, узбеки очень любят делиться своим недовольством, именно с русскими, а не со своими собратьями. Не могу даже сказать, почему.
- Эх, зря я свой советский паспорт поменял. Кончится скоро наш «мустакилик», снова Союз будет.
- Как это, кончится? Что значит, Союз снова будет?
- Я тебе говорю, брат, телевизор смотри. Россия сейчас стала сильнее, скоро Путин вызовет «нашего» в Кремль и скажет, всё поиграл и хватит, давай обратно в Союз иди.
- Ну, не знаю, не знаю.
- А вообще, Узбекистан давно пора взорвать!
- Вот, здесь мне остановите, пожалуйста.
Ну, тебя на хер от греха подальше, Бен Ладен доморощенный.

***
Точно помню, когда всё началось. Июнь 1989, развал Союза докатился и до нас. Сначала появились беженцы-армяне из Карабаха, потом запылала Фергана. Мы увидели на телеэкранах танки, бронетранспортёры, сожжённые трупы, надписи на домах «русский», «татарин», «турок», «узбек». Казалось, что всё это сон или какая-то хроника другой, не нашей жизни. Но это была реальность.
И всё вокруг стало резко меняться. Кто не испытал не поймёт, а кто испытал, объяснять не надо. Вдруг ваши соседи, а иногда и хорошие знакомые с которыми вы ещё вчера здоровались, в одночасье становятся врагами. Продавец лепёшек, которому ещё вчера было всё равно, кому продавать свою лепёшку и на каком языке разговаривать, главное, чтобы лепёшка продалась, вдруг начинает злобно огрызаться. И кажется, что в следующий раз вместо лепёшки, он вытащит нож и прирежет вас. А свидетели будут этому громко аплодировать. Как будто мир перевернулся, и все сошли с ума. Таково мерзкое пробуждение «национального самосознания».
- Почему столько лет живёте, а узбекский не знаете? Нас не уважаете, тогда катитесь в свою пьяную Россию, не будем вас больше кормить. Без вас будет хорошо. Всё будет наше, только наше. Из-за вас все проблемы.
А откуда нам знать узбекский? В Ташкенте узбеки жили в основном в махаллях и в Старом городе. В остальных районах они не составляли большинства. Я рос среди греков, армян, русских, татар, и узбеки были всего лишь одной из многих окружающих меня национальностей. Правильно это или нет – другой вопрос, но это – факт. С узбеками мы в основном играли в футбол и дрались. После футбола, если выигрывали. Если проигрывали, никаких конфликтов не возникало. И вокруг звучала русская речь. А русские, жившие в махаллях и Старом городе, свободно говорили по-узбекски, а по-русски часто с узбекским акцентом.
Ташкент был криминальным городом, и делился в те годы на своего рода «чайнатауны». На Куйлюке можно было получить по морде от корейцев, на Асакинской от армян, на Чиланзаре от русских. Узбеки держали только Старый город. А у меня там как назло подготовительные курсы в институт. Каждый вечер, как на войну. Из магнитофона звучало тревожное напутствие Виктора Цоя, «и 2000 лет война, война без особых причин, война - дело молодых, лекарство против морщин», я одевался в свой любимый чёрный цвет как ниндзя, клал в сумку цепочку средней тяжести, доставшейся в память от своего бывшего «пролетарского» района, надевал на запястье «группу крови» IV, резус отрицательный и вперёд, пожелай мне удачи в бою.
На троллейбусе до Цирка, в принципе, нормально. Только разговоры, слышали, там грохнули, здесь стрельнули, читали, что в Карабахе творится, а в Тбилиси, жёсткая рука нужна, Сталина бы сейчас, да, развалил всё Горбач, мы-то оказывается при коммунизме жили и не знали, бежать надо, пока не поздно, куда, кто нас ждёт, у нас, вон, родственники уехали в Россию, в деревню, так им дом сожгли, кому мы там нужны, а здесь что. В общем, не дай вам Бог, жить в интересное время.
А вот, пешком до здания иняза и обратно, а когда стемнеет от здания до такси, это сложнее, это не троллейбус. Когда один ещё более менее, а вот если бабе какой-нибудь с тобой по пути. Это как красная тряпка.
- Сигарет борми?
- Нет.
- Почему по-русски отвечаешь?
- А ты не понимаешь?
Удар снизу вверх, чёткий, как на тренировке. Зубы слегка щёлкнули, но я устоял. Далее, я часто отрабатывал это перед зеркалом. Два шага назад, расстегнул замок, вытащил цепь, сумку в сторону, удар.
- А, жаляб!
Жаляб – это значит, я попал. Пока цепь в руке не подойдут.
- В чём дело, ребята? Подошёл мирный прохожий.
- Да, я не знаю, что им надо.
- Кто, кто тебя трогает?
- Да, вот. Лёгкий поворот головы влево и всё, дальше ничего не помню.
Очнулся в крови и грязи. А люди идут и качают головами. А город подумал, учения идут. Сколько я так пролежал? Минут десять, пятнадцать? А ведь это не подворотня, не проходные дворы. Рукой подать до ГУМа, троллейбусная остановка в двух шагах, времени часов шесть, люди идут с работы, не темно ещё. А если бы я лежал дольше? А если б вообще не встал? Так бы все и шли?
В таком виде такси меня не возьмёт. Придётся искать ментов.
- Товарищ милиционер, на меня сейчас напали, - обращаюсь к пузатому менту.
- Кто? Где? Бежим за ними! Когда это произошло?
- Я не знаю, я без сознания лежал, не знаю, сколько времени прошло.
- А, ну тогда не догоним уже. Пошли в отделение, заявление напишешь.
Я сидел в отделение, писал заявление, а на меня как-то растерянно смотрел со своего портрета, тогда ещё совсем незнакомый, только, что назначенный новый Первый секретарь ЦК Компартии.

***
Прошли годы. Взглядов Первого секретаря, поменявшего свой титул на более благозвучный, стало гораздо больше, и взгляд этот становился всё увереннее и увереннее.
Уверенный от радости выполненного долга перед народом. Ведь он дал ему всё, о чём народ мечтал, гимн, язык, флаг, государственность, снёс ненавидимые символы власти угнетателей. Но народ оказался каким-то капризным и неблагодарным. Ему вдруг захотелось большего, того, что условно именуют куском хлеба. Узбеки превратились в странствующий народ - гастарбайтер. Былой пыл прошёл, а популярный некогда лозунг «Чемодан-вокзал-Россия», потерял свою былую актуальность, потому, что каждый десятый сам воспользовался им на практике.
Но у меня нет на них злобы. Видя, как они тащат тюки с товарами, в аэропортах Пекина, Шарджи и Москвы, а потом суют взятки родным таможенникам, мне совсем не хочется подойти к ним и спросить, ну, что, суки, плохо вам? Этого вы хотели? Так вам и надо.
Национализм – это эпидемия, заразная болезнь. В книге Франца Верфеля «40 дней Мусадага», посвящённой геноциду армян 1915 года, турок, который прячет своих соседей армян от резни, говорит: «Национализм заполняет в душе ту пустоту, которая образовывается после того, как из неё изгоняют Аллаха».