Психапатриев : Трезвость-два

Начало - вот тута

Преступления, помимо изощренного цинизма и антигосударственного, прямо скажем, политического характера, объединяла еще одна, со страниц кинговского триллера сошедшая, черта. Преступник (или преступники) после надругательства прикалывал (или прикалывали) мебельным степлером к задницам потерпевших жестяные гербы республик Советского союза, похищенные из запасников районного краеведческого музея.
Преступление совершалось между семью и девятью вечера, за зданием районной администрации. В настоящее время следствие располагало изъятыми гербами Азербайджана, Туркменистана, Таджикистана, Грузии, Киргизии, Армении и Казахстана. Оперативники, как оказалось, в данный момент разрабатывали три основных версии.
По первой, предполагаемый преступник был членом КПРФ или другой левой партии, мстивший новому чиновничеству за развал Советского Союза. Для профилактики, после обнаружения пятого герба (киргизского – с кустами хлопка, и солнцем, восходящим над заснеженными горами) милицией до выяснения были задержаны несколько сотен бывших и нынешних коммунистов, комсомольцев и, на всякий случай правых демократов, по проверенным спискам, в последний раз голосовавших за СПС. Однако, даже после этого злодеяния не прекратились.
Вторая версия касалась выходцев с Кавказа и Средней Азии. На этот раз правоохранители арестовали всех, и без того давно арестованных, кавказцев, четырех китайцев-гастарбайтеров, грека и русского с именем Тимур. Эта акция, к сожалению, тоже ни к чему ни привела, если не считать армянского и казахского гербов, прибитых впоследствии к стене над потускневшей милиционерской доской почета.
Третья, основная версия, как принято, ничего не гласила, никого особенного не подозревала, и в принципе клала на все все хуй. Единственным ее фигурантом оказался кочегар местной коптильни Семенов Андрей Борисович, к которому меня, сверкающего новыми журналистскими корочками на каждому углу, отправил следователь прокуратуры, опечаленный моей непроходящей трезвостью. Семенова он описал, как парня пьющего, туповатого, но очень таинственного.

«Алкочоксовый сон» номер Б.

- Целься точнее – папа Дюк поправляет мой горизонтальный «Ижак» кожаным протезом кисти – если в хвост ему попадешь, говно капнет.
- Не капнет – отмахиваюсь я, и с силой отвожу двустволку от его протеза – я воробьиным жиром капсюль смазал. Пиздыкнет как надо.
- Хорька поправь.
- Вот это дело, папа Дюк. Ебали мы и вашу Родезию – я снимаю зеленую баварскую шляпу со страусиным пером и сдвигаю вцепившегося в немытые волосы дрожащего хорька в сторону затылка. Хорек громко пукает и по шее моей течет теплая струйка.
- То-то же. Опа, бля, буенто пернтендо кугачо пута-ебануто. Каляпындари – ругается по родезийски диктатор – Приготовься. Поползли, гады. Удачная сегодня будет рыбалка.
- Бей папа Дюк! Бей! Вон он! Уйдет! – кричу я ему прямо в наушник «Сони» - и долблю дуплетом в коричневое небо. Три маленьких ящерицы вырываются из моих стволов, и смешно перебирая лапками дымя, и громко матерясь, несутся к намеченным жертвам. Первая же, выпущенная мной, цепляется в хвост своему грозному врагу, и подбитый А-310, бешено рыча поврежденным двигателем, рассыпающим яркие искры по коричневому небу, ложится на левое крыло. Неторопливо, как в замедленной съемке, самолет разворачивается в нашу сторону, дымит желтыми клубами и начинает снижаться. Второй аэробус после четырех прямых попаданий папы Дюка, резко срывается в пике и исчезает за ближайшей горой. Через мгновение слышится грохот и сноп взметнувшегося пламени.
- Лучше капсюли мазать надо было! – пытается перекричать рев двигателей, несущегося на нас А-310-ого, родезиец и безнадежно машет рукой в мою сторону. В этот момент, к горлу моему подкатывает комок, а на уровне живота я чувствую неприятное журчание. Из желтого дыма, объявшего самолет, отделяется нечто огромное и безумное. Сегодня нам повезло только наполовину. Говно капнуло. Мы с папой Дюком обмениваемся злыми взглядами и молча идем собирать канифоль из сбитого им супостата. За гору путь неблизкий.

Семенов сладко спал в тени елового навеса, прямо в коптильне, на окраине Бичуган. Под гамаком, на котором лежало тело, я насчитал штук 20 банок из под польской водки «Черная смерть», исчезнувшей из продажи еще в середине девяностых. На куче пустых банок валялась книжка Луи-Фердинанда Селина «Бойня» в мягком изодранном переплете. Вместо закладки Семенов использовал пожелтевшую «беломорину».
- Эй! – я ткнул Андрея Борисовича в волосатое пузо торчащее из под расстегнутой телогрейки – кто тут шишек в жопу ебет?
- А? Чего? – встрепенулся истопник – что за ебаный бердамю?
- Кто, говорю, главу района в задницу отпердолил? Меня прокуратура прислала. Журналисты мы. Из «Костемойской правды».
- Ага. Ебут, ебут. Оне народ ебут, их народ ебет. Ебут друг-дружку, а деньги – в кружку. Социализм. Рабочее движение. РСДРП-б, блядь.
- Борисыч, ты мне мозги не компостируй! Знаешь чего-то? – для устрашения я ткнул кочегару в нос перевернутое журналистское удостоверение и похлестал им по щекам кочегара.
Семенов, тяжело поднялся с гамака, залез в топку умершей коптильни и достал из нее три непочатых банки «Черной смерти». Две сунул нам с фотокором, одну с наслаждением заглотил сам.
- Я не пью я. Зашитый.
- А я и сам вижу, что говно-человек. Тайну тебе, ту самую, показать?
- Ага. Про чиновников. Давай. Я тебя в газете прославлю.
- На хуй мне твоя газета. Пошли. Водку только отдай.

За страшной тайной мы топали часа четыре по забитой гудящими комарами лесной тропинке... Прошел дождь, и от усыпанной хвоей земли, шел удушающий пар. Фотокор с Борисычем быстро нашли общий язык на фоне нескончаемого запаса истопника банок со смертью. Под конец, оба затянули что-то грустное из Фреда Фриса и Зорна, икая, путая слова, и не попадая в ноты. Когда мы все-таки пришли к обозначенному тайному месту, я потерял килограмм пять отличного белого жира, накопленного годами
- Вот, бля! – торжественным голосом провыл Семенов и отодвинул густые еловые ветви. За ними простирался огромный котлован, засыпанный банками с просроченной водкой «Черная смерть». На дне его, как черви в протухшем мясе, копошились местные жители. Бичуганцы ходили сюда целыми семьями. С детьми, соседями и домашними животными. Кто-то спал, кто-то орал песни, кто-то лениво совокуплялся. Над котлованом поднимался осязаемый спиртовый пар.
- И, что, как это связанно с мужеложественными чиновниками?
- Я же говорю. Народ пьет - народ ебет! – сверкая счастливой рожей, выпалил мне истопник и, раскинув, как ныряльщик Саутин, руки полетел на дно ямы. Я понял, что земля уходит из под ног, и, теряя сознание, сполз вслед за кочегаром.

День Победы
«Слава», пронесенная через года
На Курской Дуге Мария Коннопопова подбила три немецких танка

«- Идут – первым заметил ползущие черные силуэты старший лейтенант Амброзимов – Маша, Дина – приготовьтесь. Помните, бить по смотровым щелям и бакам. Первый мой.
Амброзимов взял в руку связку противотанковых гранат, в последний раз улыбнулся своим девчонкам и, с легкостью, перемахнул за бетонный бруствер.
- Санечка! – только успела крикнуть Маша, когда лейтенанта скосила пулеметная очередь! - Я отомщу за тебя! За всю нашу Родину, скрепя зубами, сказала девушка и крепко прижала к плечу приклад противотанкового ружья.»

Оскар Мяэотс. Подпись к фото «Награда нашла героиню только через тридцать лет»

Психапатриев ©

Продолжение скоро.