Психапатриев : Трезвость-четыре

Продолжение. Начало тута
и здеся, и вот здеся еще

До Косова я добрался часов за десять. В деревню, где, по всей видимости, в мире и любви спокойно уживались и сербы, и албанцы, ночью я заходить не решился, и, не доходя до населенного пункта метров двести, заныкался в придорожные кусты. Адски хотелось жрать, но ничего кроме зеленой костяники в прикосовском лесу не было. От нее у меня только сильнее закрутило живот, и всю холодную ночь я просыпался, делая небольшие, но весьма болезненные перерывы на исторжение царапавших все нутро косточек. Только перед самым рассветом я вырубился до такой степени, что перестал замечать даже комаров, пчелиным роем осевших на всех оголенных частях тела моего. Разбудил меня странный двухметрового роста старик, в грязном фартуке кузнеца на голое тело, резиновых перчатках с бурыми пятнами, натянутых по самые локти, рыбацких сапогах и драных, выцветших галифе.
- Тудой. Вилочку берозову ищу. Кобельну. С хуйком кривеньким. Для супостатика – прошамкал старик беззубым ртом – Ставай, чушка. Говнища то… Огогой… Крынкина, кста, батраков берет. На харч. По осьмушке коровинки. Рублёный амбар за погостом – старик махнул рукой в сторону деревни и исчез в лесу.

Гордая деревня Косово оказалась вымершей, наверное, еще в семидесятые Пятихаткой. Прогулявшись по заросшей бурьяном улице, среди развалин я насчитал только три жилых, но давно уже дышащих на ладан избушки. В указанном стариком амбаре, в конце поселка, было темно и пусто. Где-то в глубине бурчал на советской газовой плите черный от копоти котелок. Пахло вареными нечистотами, из которых резко выделялся отвратительный запах рыбы.
- Хозяева? Бля!? – поинтересовался я охрипшим голосом – хозяева! Вылезайте, денег заплачу.
- Чо надо? – из-за амбара показалась благообразная старушка в брезентовых верхонках, с мешком наполовину набитым крапивой – цыпляткам собираю – пояснила она про мешок – так, чо надо?
- Мне б покушать. Я заплачу – полез я в карман за лопатником.
- Андретту вареную, да молочко. Будешь? 50 рублев.
- Буду. Помыться, да постираться еще.
- Мойся, только воды натаскай.

Картошка с постным маслом пошла более чем хорошо. Отожравшись и постиравшись, я в одних трусах залез на струганные полати в амбаре и решил поговорить с бабкой на предмет журналистского расследования.
- Бабуль, от вас, Длинная, далеко?
- Ой, далеко. Не ходи ты туда. Лучше у меня посиди. Дурная там деревня. Дурная и проклятая. Кто пойдет – не возвращается. Полигон там какой-то был.
- Да, фигня все это. Какой полигон? Вот говорят там, псих какой-то, кучу народа, дачников всяких, кочергой поубивал. Слыхала, ты, чего про этот случай?
- Окстись, милой, туда уж лет 12 никто и не ездил! Не было там дачников, отродясь. Все колючкой на пять километров перемотано. Наши, вон, кампричикосовские, туда никогда носа не совали.
- Какие, ваши?! – я подавился слюной.
- Кампричикосовские. Деревня то наша полслова, полназвания своего, потеряла. С 17 века Компричикосово называлась, а при советской власти обрезали.
- Странное, какое-то название.
- Обычное название. Ее баски, капричикосы основали, которые от британского Эдуарда в тыща шесьсот пятьдесят втором году на бискайской барке по морю уплыли. Пришли к царю, как говорят, Лексей Михалычу, а тот их сюда с глаз подальше, в Сибирь и упек. Здесь и обосновались. На всю Русь промыслами наше Кампричикосово славилось, как Гжель, Тула или Вологда своими кружевами. Детишек холопьих скупали и… того… Мастера были – загляденье. Кондрат, самоварщик, тот из любого трехлетки мог и самовар, и подковку и молоточек за пару годков сделать. А смешные они у него какие были. Соберешься деревней на танцы – обхохочешься…
- Пиздец, какой-то… - пиздишь, старая.
Старуха сняла со стены даггеротипную фотографию на которой в ряд стояли деревенские жители и фантастического уродства дети. «Фоторгафiя Рубинштейна. Кампричикосово. 1912» значилось по даггеротипом. Я сглотнул:
- После семнадцатого, то, хоть, всех на хер разогнали?
- Куда ж там. Сначала кустарями. Потом кой-кого раскулачили. А в двадцать девятом, я еще девчонкой несмышленой была, тут совхоз собрали. «Красный кампричикос». Во как. Для членов Наркомату. Самому Риббентропу мальчонок и девчонок отсель отсылали. А в семидесятые совхоз милионником стал - для братских африканских республик пионеров-уродов делали. Вон, Михалыча видел? Длииинный такой. Он в 76 году такую девочонку-балалайку для Менгусты Хейли Марима сделал! Огого! Ее даже на ВДНХ потом показывали. Папе Дюку, в Родезию заказ большой ребят-боченков сработал. Он, старый хрен до сих пор для новых русских штучные изделья из негритят и китайчат делает. Но денег не берет. Все ради искусства. Ученик ему нужен. Мастерство передать. Старый совсем он 97-й год минул. Пойдешь?
- Нет, спасибо… Хм… - так я охуевал в последний раз во втором классе, когда увидел совокупление собственных родителей – и… что? Что с деревней то стало?
- Да в 1992 году ОАО пытались устроить. Ацкии всякие. Кто в райцентр уехал, кто помер. Вот три калеки нас и осталось. Еще картошечки будешь?
- Да, спасибо, пойду я. Одежда высохла. И ухо после ваших травок не болит. Спасибо. Вот еще 50 рублей. Мне про Длинное репортаж надо делать. Задание редакционное. Про убийцу эстонского.
- Ох, внучок, не ходил бы ты в Длинное, ох, не ходил бы…

***

Сон «Алкочокс» номер добавочный.

- Пожалюста ни убивайти миня! – кричу я писклявым голосом – я еще пригожусь!
Две огромных железных вилки вцепились в мою голову и пытаются сорвать, вывернуть меня с теплого привычного места. Я цепляюсь пальцами с содранными ногтями за пуповину, вгрызаюсь в нее зубами, но злое железо беспощадно тянет меня наружу, расплющивает мне голову, обжигает бесконечным холодом.
- Ньееееет! Я нииихачу! Мне тут хорошооооо!!! – зубы крошатся от того, как я их сжимаю, пуповина трещит, как натянутый канат. Железные вилки делают последний рывок и вытаскивают меня на свет. Я вижу чей-то огромный глаз и слышу громогласный голос:
- Опять, падла, котенка родила. В суп его. А лучше – Михалычу. Пусть в трехлитровой банке до 18-ти выращивает…

PS. Этот кусок текста не стоит расценивать, как выступление против абортов. Абортам – ДА!

***

Над колючей проволокой висит потускневший деревянный транспарант: «Новохрущевцы! Добро пожаловать в Длинное!!»

Психапатриев ©

Продолжение скоро.