Капучинно : Американсикй флаг (отрывок) - часть 2я

22:23  09-08-2007
О ком ты тоскуешь? Или о чём? Может, о себе? О своём будущем? О том, что всё уже предопределенно, и ты предчувствуешь конец – и тебе скучно. А может о шансах, которые ты еще упустишь в будущем, когда подрастешь и придётся делать выбор?
О чём тоскует сидящий в окружении игрушек ребёнок, который с пола смотрит на темное вечернее небо за окном? Что он предчувствует и видит в этом небе? Какие чувства он предвосхищает?
Американский флаг, растянутый во всю стену «хрущевке», занавесивший окна, закрывший вид из них. Теперь жители из этих окон видят только изнанку этого флага и плесень на ней. В их квартирах или только комнатах квартир темно – всегда – пока не снимут флаг. Администрации в этом городе нет. Т.е. она есть, но далеко – этот городок администрируют из другого – соседнего, потому что этот слишком мал и слишком скучен. Потому что он скоро опустеет – пройдет лет 40 – 60 и его покинут все жители, и останутся только ржавые трубы завода и сухая земля с кучами мусора, и разбитые воющие окна заброшенных «хрущевок», и полотнище американского флага, огромного американского флага, будет грязными лохмотьями развиваться на ветру и всё большие его куски будут падать на землю и гнить. Так будет, потому что нынешние жители города никогда не сорвут этот флаг сами.
Город разлагается, но люди даже не занавешивают шторы.
Тоска. Тоска сковывает умы и движения, замедляет ход событий. Тоска вязкая и навязчивая. А как её разогнать в этом городе? Где каждый человек тоскует, где каждое строение тоскует и разлагается, где даже природа тосклива и однообразна?
Как избавиться от тоски?
О ком тоскуют люди? О чём? Тоска не бывает без причины – можно сказать - а ведь бывает, что человек тоскует с детства, когда тоскует всё и все вокруг. Но по чЕму все тоскуют? По любви? По несбывшемуся? По оставленному? Или потому, что предвидят конец? Ведь люди и в больших городах тоскуют. Тоскую актёры и бродячие циркачи, каждый день которым открывает новые страны, новых людей, новые впечатления, но и они тоскуют и стараются о чём-то забыть. Забыть о чём? О том, что ни в чём нет смысла, что любоё начинание наше для нас перестанет иметь смысл, потому что в один момент (который обязательно придет) мы перестанем существовать. Да, начинания наши, может быть, будут жить, но нас не будет – не будет тех, для кого это что-то было создано, потому что я не верю, что мы создаём что-то для других, мы создаём что-то в первую очередь для себя – для своей души, сердца, внутреннего мира и гармонии, для своего комфортного и полного существования. А существование в один какой-то момент прерывается и больше никогда не возобновиться – нам будет всё равно, мы будем ко всему равнодушны, потому что нас просто не будет.
Вот откуда тоска – от того, что чтобы мы не делали – итог нам заранее известен – его чувствует наш организм. Жизнь – это процесс разложения тела. И наш мозг знает об этом, и он посылает нервные импульсы нам в сердце, которое от этого сжимается в тоске.
Этот город, где судьба всех жителей и всех предметов и строений определена – запустение и разложение – где никто ни к чему не стремиться, где время старается замедлить ход, что бы продлиться…
Я никогда не жила в подобном городе – но этот город воспоминания моего детства, ощущения моего детства – около такого городка был дачный посёлок, в который меня отправляли на каникулы на всё лето. Я знаю грязные плесневелые загаженные исписанные маркером и краской подвалы такого города, потому что в детстве с другом лазила по ним; я знаю размеренное течение жизни этого города, потому что каждый день без разрешения родителей ездила с этим другом по дорогам подобного города на велосипеде мимо грязных блочных домов, в каждом грязном окне которого висели простыни и старая одежда. Потому что играла в шахматы на черно-серых плитах асфальта перед заброшенными зданиями администрации и лазила, и играла с другом в семейную пару в ржавом, поросшем травой остове огромной теплицы. И я ловила солнце, бросив в пыль велосипед или прислонив его к железной тонкой трубе – поручню перил магазина.
И мне было весело. Мне было весело и интересно в этой тоске, окутавшей всё пространство вокруг меня. Мы лазили по стенкам с облупившейся краской на игровой площадке, мимо нас ходила пьяная молодежь, а около леса на траве квасили мужики, и небо было серое, хоть и солнечное – и нам было весело – и рядом здание закрытой на летние каникулы школы с темными окнами – такое пустое и казалось зловещие – оно манило.
Это чувство тоски, оно манило.
Мне сейчас часто сниться та дача, те ощущения, то времяпрепровождение – такое свободное, такое веселое, такое каждый день новое и при этом такое безысходное.
Такое чувство безысходности испытываешь во время дождя, когда прячешься в только что построенном тобою шалаше, куда натаскали из дома всякой всячины, начиная от каких-то старых тряпок, заканчивая разведенным из пакетика соком в бутылке. Я чувствую себя сейчас, сидящей в этом шалаше – я только что поссорилась со всеми друзьями и теперь сижу одна обиженная в нашем уютном шалаше и что-то перекрывает обиду и перекрывает желание играть и даже созерцать дождь….
Мы носились на велосипедах по дороге дачного посёлка - по мокрой и сухой - по кругу. Мы догоняли и убегали – и ничего не было лучше – где же теперь это чувство? Мы совмещали тогда всё что угодно. А теперь я заблудилась. Я стала анализировать свои чувства и желания и перестала испытывать их по-полной, отдаваться им, быть им покорной. Я пытаюсь придумать новый мир и бегу от своих чувств, пытаясь продлить одни и сократить другие – я думаю, что познала их и могу ими распоряжаться – а они подкатывают внезапно, как в детстве. И я пытаюсь убежать от них, пытаюсь сделать вид, что не испытываю их и придумываю себе другие, которых нет.
Что может быть сильнее наших чувств? Которые так перемешаны?
Наши чувства – это приключения. Приключения, по которым мы тоскуем, когда их нет. Нет приключений – нет чувств – всё становиться скучно и ни что не увлекает. Человеку нужны приключения. Именно чувство приключения, детского приключения, будоражит что-то внутри каждого жителя этого города, когда он идёт мимо разрушенного старинного здания больницы за ржавым остовом забором, проглядывающие сквозь листву леса у дороги. Эта больница была построена очень давно для усадеб на мили вокруг. Эта разрушенная больница с облупившейся и посеревшей от времени побелкой, облезлыми деревянными рамами окон (каким чудом эти рамы всё ещё уцелели?), без крыши, щербатыми некогда тоже побелёнными ступенями, ржавыми покосившимися и изогнутыми резными перилами – самое прекрасное строение города. Оно загажено, исписано посланиями и шуточками, поросло травой и кишит крысами и насекомыми, оно прячется за деревьями и стыдливо и интригующе. Никто из жителей города не отдаёт себе в этом отчёта, но его манит эта больница. Манит предчувствием приключений, которое каждый из них испытывал в детстве; манит чувством запретного, которое каждый из них преодолевал, перелезая через остов больничного забора с друзьями. Это здание, точнее его уцелевшие стены, не представляют никакой художественной, архитектурной ценности, но – это единственный оплот города. Города у которого нет будущего, в котором никто не чувствует себя героем. Где нет других чувств, кроме тоски. Этот город – прошлое. Потому что будущие – это жемчужные нити огней ночного мегаполиса, красные ковровые дорожки, черные лакирование лимузины, топот ног и гул толпы – это успех и наслаждение, труд и сбывшиеся мечты – это тонкие длинные шпильки дорогих туфель и длинные полы вечерних платьев – это бокалы мартини с оливкой – это заговорщицки подмигивающая счастью союзница-луна на бледно-черном высоком небе за серыми облаками – это надёжная пара красивых мужских рук, белая рубашка, золотые запонки и чёрный смокинг - это приключения.