саБЛЯзубая : Пропасть

Советское время, конечно, было суровым. Тут ничего не скажешь. Хотелось свободы. Вот она и свалилась с неба грузом в двадцать один век.

-Лиза, Лиза. Что же ты за человек такой? –с негодованием пробормотала тучная учительница истории, Алла Никифоровна.
А Лиза в свою очередь стояла перед ней в юбке на метр выше колена, с размалёванной физиономией, и смотрела куда-то вдаль.
-А?
Алла Никифоровна горько вздохнула и пошатнулась. Отошла в сторону старого шкафа, который уже лет сорок подпирал облезлые стены древней учительской. Изрядно покряхтев возле него пару минут, учительница извлекла оттуда какую-то тетрадь. По внешнему виду оной можно было предположить, что она ровесница шестидесятилетней Аллы Никифоровны.
Лиза на мгновение отвлеклась от своих раздумий неизвестно о чём и обратила внимание на происходящее в комнате. Старые морщинистые руки листали тетрадь, а сухие тонкие губы что-то нашёптывали под огромный курносый нос.
Наконец, через несколько секунд томного интереса девушки, Алла Никифоровна начала говорить.
-Ты, Лизочка, знаешь наверно школьный устав. Запрещено носить такую вызывающую одежду, краситься в стенах школы, груб…
-Знаю я, знаю. – Лиза оборвала речь учителя.
-Ну вот, ты даже сейчас меня перебиваешь. Что за культура такая! Послушай меня, и послушай внимательно. Если ты не прекратишь весь этот цирк, то от тебя в этом заведении останется только память! –голос Аллы Никифоровны перешёл в крик. Хотя она была женщиной доброй и понимающей, зато старой закалки. Она не признавала какие-либо отступления от дисциплины. Учительница сдерживала себя давно от разговора с Лизой, но в последнее время её выходки просто сбивали всех с толку.

После неблагоприятного разговора Лиза накинула на себя лёгкую курточку и вышла из школы. Свежий воздух опьянял её, а от осеннего пейзажа рябило в глазах. Эта природная красота многое заменяла ей в жизни. Ведь никто, в том числе и Алла Никифоровна, не знал, как и где она живёт. По каким законам, что для неё в этой жизни важно.
Зайдя за поворот, девушка остановилась. Она посмотрела по сторонам, чтобы убедиться, что рядом нет никого из её одноклассников или ребят из других классов. Никого не было. Улица вообще была почти пустая. Здесь редко гуляли. Порой, из подъездов выходили старые мужики со стопкой водки, и до рассвета в квартирах были слышны матерные песни, ругань и крики.
Убедившись, что никто не сможет увидеть, где она живёт, Лиза подошла к своему подъезду и резко дёрнула дверь на себя. Внутри было темно. Уже несколько недель никто не мог поменять лампочку. Едкий запах влаги врезался в нос девушки непрерывным потоком. На лестницах было грязно, потому что единственная женщина, которая хоть как-то следила за подъездом, Нина Сергеевна, недавно умерла. Возраст был уже не тот, чтобы скакать по подъезду, как молодая лань, и приводить его в божеский вид. Тем более, на свою собственную нищенскую пенсию. А теперь, с уходом Нины Сергеевны, из подъезда ушёл прежний вид, который хоть и натянуто, но можно было назвать порядком.
Поднявшись по грязным ступеням, Лиза наконец-то оказалась на четвёртом этаже, рядом со своей квартирой. Старым ключом она открыла дверь, и та противно скрипнула. Потом открылась.
Лиза прошла в коридор, который так ненавидела. Старые, пожелтевшие от времени и табачного дыма обои, потрескавшийся и тоже жёлтый от влаги и затоплений потолок, прожженный сигаретами и пузыристый линолеум. Всё это уже было, когда семья Березиных переехала сюда. Мать-алкоголичка ничего не меняла, а отец-алкоголик уже давно ничего в дом не приносил. Его уволили с работы сразу после того, как он спился. На пару с женой. Теперь семья жила на жалкое пособие по безработице, которое жаловало им государство. Ещё одним источником хоть какого-то дохода была Лиза. Она единственная дочь, единственный ребёнок. Живой ребёнок. Четыре года назад умерла младшая дочь, Березина Анна Алексеевна. Умерла от рака крови. После этого страшного события родители Лизы ушли в долгосрочный запой, в котором прибывали до сих пор.
Повесив курточку на гвоздь, служивший в роли вешалки, Лиза прошла на кухню.
Старый холодильник неприятно гудел. Девушка открыла его, и не удивилась, когда ничего там не нашла, кроме бутылки. И та была не полной. Половина её уже была в пузе развалившейся на раскладушке в спальне матери. Она спала пьяным сном. Некогда красивое лицо женщины уродовали многочисленные шрамы и ссадины. Были и морщины, но они не портили лицо так, как следы побоев и пьяных дебошей с напившимися мужиками.
Всё в доме было как всегда. Отец опять ушёл. Его не было уже около пяти дней. Это уже было как норма для Березиных.
Лиза горько вздохнула, и из его глаз, в вперемешку с дешёвой тушью, покатилась слеза. Слеза безысходности, слеза падений вниз. Девушка летела в пропасть. Не по своей воле. Четыре года назад её туда, вместе с собой, скинули родители. Но она старалась цепляться за любую возможность, которую давала жизнь. Пыталась не упасть вниз. Она старалась даже не смотреть в эту пропасть, которая была под ней. И каждый новый день делал её всё шире и шире.

Лиза, спустя два года, оставалась всё такой же. Такой же цепкой, такой же, какой и была. Ситуация в семье ухудшалась с каждым новым днём, с каждой новой бутылкой водки.
Школа поглощала девушку целиком. Десятый класс подходил к концу, и в перспективе были каникулы. Лиза ждала их, потому, что эта была возможность работать. Много работать, и зарабатывать хоть какие-то деньги.
Весна преподносила девушке всё, что могла преподнести. Всю свою неиспорченную, девственную красоту. Первые тёплые лучи солнца грели Лизу, давали ей тепло. Тепло, которого ей не хватало во всех смыслах. Снег постепенно таял и улицы расцветали. Лиза улыбалась. Улыбалась так, как ни улыбалась ни в какое другое время года. Улыбалась ярко и искренне. Даже глаза порой начинали поблёскивать и светиться. Казалось, что жизнь не так уж и плоха, если посмотреть под определенным углом. Жизнь начинала казаться лучше.
Но радость и перспективы Лизы оборвала внезапная смерть. Смерь её отца, Березина Алексея Федотовича.
После этого все краски померкли. Даже весна не радовала. Глаза девушки затмила серость существования. Мать перенесла это в слезах и с бутылкой, как и переносила другие события. Праздники, будни, несчастья давно слились для неё в один стакан, стакан с прозрачным горьким ядом.
Но Лиза… Она только начинала верить в то, что не всё потеряно. Возраст и нарастающая жизненная мудрость питала в ней личность, формировала сознание. А сейчас… Как будто то, чем она жила последние несколько лет, оказались обманом. Мишурой. И всё поблекло, потеряло цвет и форму.

Семнадцатое мая. Солнце пригревало, по улице разливался свет. Лиза шла к высотке, стоявшей на соседней улице. В глазах застыли слёзы и страх.
Поднявшись на последний, двадцать четвёртый этаж, Лиза села в оконную раму. Она долго ещё думала о том, что было, что могло бы быть. Но ничего, кроме боли и страданий она не вспоминала и не представляла. Ей уже было всё равно. Всё равно на школу, на пьяную мать, которая уже наверняка забыла о том, что она – мать.
Лиза сидела и молча смотрела вниз.
Она закрыла глаза. Заставило тело сделать резкое движение в сторону.
Всё.
Молодая жизнь оборвалась.
Лиза скользнула в пропасть. В ту последнюю пропасть, которая была в её жизни.