Шизоff : Склад гл.2

Мужик матюгается повседневно Реже ли, чаще ли, но произносит некие словосочетания, идущие в разрез с этикой и эстетикой.

Тут было изначально мрачно. Мат висел в воздухе, парил, обволакивал. Оглушал и придавливал. Вяли уши и начинало тошнить. Но тошнило не только по причине обилия ненормативной лексики. Сам этот склад, сама эта работа, были в высшей степени тошнотворны. Представьте человека с высшим образованием, которого заставили считать бабские прокладки! Да вдобавок с опасностью перепутать эти прокладки. Дневные с ночными, и повседневные с праздничными. Считать какой-то вонючий крем от геморроя со «струёй бобра», и не перепутать его с кремом от прыщей. Подбирать по размерам клизмы. Фасовать презервативы. Копаться в залежах гематогена, конкурируя порою с обожравшимися блестящими крысами, недовольно косящими в твою сторону….

В общем и целом дело обстояло просто: получил список, подцепил поддон, набрал коробок – и вперёд. Красный флаг в руки. Подошёл к стеллажу, нашёл, отсчитал, положил, поехал дальше. Собрал, привёз, скинул поддон, подцепил новый…. Всего-то двенадцать часов отработать, и – свободен. Дебилизм, конечно, но уж коли в этой стране особо почитаем труд для умственно отсталых, то это проблема государства, а не его граждан. Граждане, как выяснилось, были очень даже ничего. Качественные. Половина из них была дипломированными врачами. И не терапевтами, а специалистами: хирург, диагност, психиатр. Ещё пара весёлых парней, один из которых являлся практологом, а другой андрологом. Может быть и наоборот, но оба голубыми. Имел место хорошо распознающий малейшие признаки триппера гинеколог. Остальные вроде меня. Списанный водолаз, рок-музыкант, пахнущий чесноком сектант, бывший колхозник и угрюмый типчик, похожий на бандита. Какое разнообразие, казалось бы, а вот судьба – одна для всех. Катать тачку.

Но оказалось, что всё не так просто, как могло бы показаться. Даже эта нехитрая деятельность, как выяснилось, изобиловала разного рода подводными камнями и ловушками.

-- Тебя зовут, – сообщил нашедший меня в лекарственном разнотравье водолаз.
-- Кто? – искренне подивился я, не успевший обзавестись пока ещё ни одним знакомцем.
-- На раздаче, – коротко прояснил он ситуацию и махнул короткой мускулистой рукой в сторону упаковочной. Каждое слово ему давалось с трудом. Видно было, что за долгий водолазный век он привык к погружениям в неприветливые глубины и профессиональному одиночеству.

Терзаемый смутными сомнениями, я отправился в указанном направлении.

-- Ко мне! – резким птичьим голосом скомандовала мелкая брюнетка с удивительно плебейским лицом. Странно, но при всей общей миниатюрности -- ручки, ножки, тельце – всё маленькое и кривенькое, от лица оставалось впечатление неуместной масштабности. Оно словно оборачивало голову вокруг, оставляя неохваченным лишь пук волос, торчащий прямиком из затылка. Лоб был скошен, губы поджаты, а глаза пусты.
– Ты собирал «Фармакор»?
-- Наверное, я…. – неуверенно подтвердил я её догадку, окинув взглядом вываленное на стол добро, в котором признал нечто знакомое.
-- Надо всегда внимательно читать сборочный лист, – назидательно прошепелявила стоящая по другую сторону стола старушенция. Редкие волосёнки были выкрашены наглой хной, а морщинистая физиономия находилась в постоянном движении. Казалось, что она непрерывно ведёт некий внутренний диалог в силу возрастных изменений психики, но оказалось, что просто сосёт конфету.
-- Презервативы не те, – заявила мелкая и подвинула мне навстречу перетянутую резинкой пачку. – Нужны «Ловели», а это «Интим»
-- Вот такие, – двинула через стол такую же пачку рыжая бабка и сочно причмокнула.

Что на тех резиновых изделиях №2, что на других – фигурировали совершенно одинаковые силиконовые блондинки. С похотливой улыбкой и призывными сиськами.

-- А чем они отличаются? – поинтересовался я.
-- Названием! – ответили женщины хором. – И цветом. – чуть тише добавила та, что помладше.
-- Ну и какая вам разница? – удивился я подобной щепетильности.
-- Мне – никакой, – отрезала девица, и большое её лицо исказилось.– Я ими не пользуюсь.
-- Похвально, – пробормотал я, с горечью сознавая, что это у неё наследственное. – И чего теперь делать-то?
-- Поменять! – негодующим дуэтом взвизгнули обе.
Я сходил поменял.

-- А как вас зовут, девушка? – захотелось сгладить негативное впечатление, которое, как мне показалось, создалось обо мне ввиду равнодушного отношения к презервативам.
-- Олеся, – буркнула младшая, кинув косой взгляд на мою правую руку.
-- Мариэтта Ароновна, – жеманно прошелестела старшая, которую я ни о чём не спрашивал, и причмокнула, как упырь. – Хотите конфетку?
-- Нет, спасибо, – вежливо откланялся я, несколько подавленный странной плотоядной улыбкой, появившейся на её лице. – Приятно было познакомиться.
-- Будьте внимательны, молодой человек…. С презервативами!
И обе зашлись отвратительно булькающим смехом. Ужас!

Всего особей женского полу было четыре. Одна до времени скрывалась в кабинете, а другую держали в клетке.

Она и впрямь была запакована в клетку. Не первой молодости, худая и деятельная. На открытом лице было написано столь же открытое чувство. То, что она была крашеной блондинкой, не отталкивало -- толика фальши порою стимулирует. Интересно, что у неё ничего не было спереди, почти столько же сзади, и ноги, как у всех. Заурядность тела искупалась откровенностью выражений, мимикой и жестикуляцией. От неё просто разило тяжким духом трения. Безрассудностью и свинством. Бывают такие женщины. И такие женщины многим нравятся, чего греха таить.

Мне она тоже понравилась, но почему-то стало грустно. Откровенная доступность сводит на «нет» элемент тайны. Вся её тайна свелась к фасовке «дорогостоя». Она фасовала беспредельно дорогие - и столь же бесполезные - пилюли от импотенции, галимые колготки для коррекции фигуры и какие-то китайские снадобья от всего на свете. Охраняя все эти чудеса от возможных посягательств, их заперли под замок, а хозяйкой медной горы сделали её, создав вокруг ореол загадочности, недоступности и повышенной материальной ответственности. Теперь, отделённая от внешнего мира панцирной сеткой, она могла вволю декларировать свою раскрепощённость, умело играя на контрасте между доступным и недоступным. Запретный плод сладок, как известно. Известно, но почти все попадаются. Сколь я мог судить, разговоры между ней и мужской братией грешили недосказанностью, а шутки – пошлой двусмысленностью. Но дальше шуток дело не двигалось. То ли это была свойственная несостоявшимся в жизни мужчинам робость, то ли отсутствие фантазии… Фрейд их разберёт! На самом деле она набивалась на более глубинное понимание своей женской сути вполне конкретно. К сожалению, лично я любил тайны. Был женат. И, до кучи, её тоже звали Олесей. Бывает же, а?! Я, возможно, и закрыл бы глаза на первые два условия, омрачающие наш возможный союз, но -- Олеся! Мне хватило знакомства с первой. Откуда их столько развелось: Олесь, Парасок и Одарок?! Хотя первая встреча с нею была по любому приятнее презервативно-вынужденного знакомства с теми двумя уродками.

-- Ну, как дела? – участливо улыбнулась она, отметив задумчивое выражение на моём лице.– Привыкаешь? Привыкнешь. Я – Олеся.
-- И ты, Брут, -- вполголоса брякнул я, оглядывая её с ног до головы.
-- Кто? – подняла девушка брови, расслышав только незнакомое имя.
-- Был один такой, древний римлянин. Да не напрягайся, это я так, к слову….
-- Ка-акие мы образо-о-ованные! – протянула Олеся №2. – Ты, значит, не медик?
-- Не медик, не педик. Скорее историк. Вечно влипаю в истории. А Брут…. Слышала такое выражение – брутальный? Мужественный, значит, сильный.
-- Слышала, вроде, – соврала она и прищурилась, в свою очередь производя внешний досмотр. – А чего сюда устроился?
Где-то посередине моего тела она вздохнула и прошлась языком по губам. Стало отраднее на душе – давно на меня женщины не облизывались.
-- Не подумал, вот и устроился. Слушай, Олеся, а тут все такие, как твоя тёзка? И эта, вторая? Это же мутанты-Х, а не женщины.
-- Точно! – с видимым удовольствием согласилась она. – Лучше при них особенно не трепись. Это два барабана. Сначала уши греют, а потом стучат Богданычу.
-- Кто это – Богданыч?
-- Служба безопасности. Ещё встретишься. Вот уж точно -- гоблин.
-- Спасибо за совет. А мужики как, нормальные?
-- Да ничего, вроде…– с некоторым сомнением в голосе ответила она. - Кому как.
-- А тебе как? – снагличал я, уже вполне просчитав эту женщину с трудной судьбой.
-- Как-то всё никак! – засмеялась она, и развела руками. – Двенадцать часов в клетке, а после смены уже ни одного… как его… римлянина. Слабый пошёл мужик. Только до дому добраться и спать.
-- Спать можно по-разному,— тонко возразил я ей, отчего она приятно порозовела. – Ладно, ещё поболтаем. А как тут у вас…
Договорить не удалось.

-- Ну что, Олеся?! Как твоё ничего?! Строчки рубишь?!
Шумно подкатился знакомый уже по раздевалке Юрик. Выпалив пучок громогласной и загадочной бессмыслицы, он повернулся ко мне:
-- Идём!
-- Куда? – осторожно поинтересовался я, в свою очередь поворачиваясь к нему лицом. Этот карапуз вызывал безотчётное чувство тревоги своей излишней активностью.
-- Курить! Ты чего – не куришь?! – это прозвучало как обвинение в скотоложестве.
-- Курю.
-- Ну, а … тогда?! От работы кони дохнут, тебе это надо?! Это же натуральный триппер, правда, Олеся, а?!
-- Правда, Юра, – задумчиво подтвердила она, занятая созерцанием моей, повёрнутой теперь в профиль, задницы. Это уже настораживало, и я ушёл.

Мы шли по пустому и тихому складу. На перекур не ушли только крысы, женщины и сектант. Странное это было мероприятие. Некурящий психиатр нервно щёлкал пальцами и иногда громко смеялся сам с собой. Педики звонили друг другу по мобильнику, хотя их разделяли всего три метра. Гинеколог что-то нервно бурлил в ухо тяжёлому лицом водолазу, отчего тот регулярно сбрасывал внутреннее давление. Громко и вонюче. Экс-колхозник на пальцах учил запрягать лошадь щуплого очкарика-диагноста. Напрочь обдолбанный бас-гитарист объяснял хирургу основы гнойной хирургии, демонстрируя причудливо разбросанные по всему телу шрамы от флегмон. Мрачного вида боец топорщился на лавке большой и неласковой грудой, но вдруг отпустил лицевые мышцы, и ….
-- Бабу хочу!!! Бабу хочу!!! Бабу хо-о-чу-у-у…!!!
Упавшая на мускулистую грудь массивная нижняя челюсть даже и не двигалась, а из квадратного чёрного рта грязной струёй сифонило звериной тоскою и злобой. Страшно кричало это существо. И вдруг раз! – и выключилось.

Я оторопел не от крика. Меня поразила реакция окружающих. Точнее, её отсутствие. Только сухо выстре6лил водолаз и ещё шире разъехался улыбчивым лицом психиатр. «Пора» -- констатировал диагност. Все послушно побросали бычки и заторопились на выход.