Kappaka : Лето

ЛЕТО!
Ну, слава Богу! Наконец-то наступило лето! После весны, пролетевшей в очередном ожидании так и не свершившегося чуда, наступила столь нелюбимая поэтом знойная пора. На окнах стоят противомоскитные сетки - закрывать форточку – смерти подобно. Продажи кондиционеров резко увеличились, после того, как по радио (по щедро оплаченной просьбе продавцов этого, не особо ходового, честно говоря, товара) объявили, что лето нынче будет ужасно засушливым и жарким. Жара, правда, только началась. Ещё пару дней назад покрытые буйной зеленью газоны поливал плотный дождик, но теперь это в прошлом и нам тепло и сухо.
Хорошо по утрам. Выходишь из подъезда в рубашке с коротким рукавом (конечно, брюки, туфли и прочие детали туалета так же присутствуют, но смысловую нагрузку несет именно рубашка с коротким рукавом, которая одета может быть только летом – даже президент так ходит!) и наслаждаешься овевающим тебя теплым ветерком. Ветерок хоть и теплый, но все равно цепкий и немножко неуютный, но в сравнение с тем, что дул буквально пару-тройку недель назад – просто дыхание Зефира.
Какое удовольствие по пути на остановку или стоянку, выходя из-за угла дома, улыбнуться встающему солнцу и увидеть такую же улыбку у идущего навстречу. Ты, конечно понимаешь, что прохожий так же, как и ты занят своими мыслями, наверняка устремленными на работу и улыбнулся он, как и ты утренним лучам, но адресуешь эту улыбку себе, идешь дальше, в ещё более приподнятом настроении. Видно и он тоже прикарманил твою улыбку. По крайней мере, увидев её, лицо его просияло. Так это или нет – неважно… может вы и вправду улыбнулись друг другу?
Если идешь на стоянку – хорошо. Машина ещё не раскалилась, так что сел, завел и поехал, даже не припотел. Днем уже так не поедешь. Днем, садясь в машину, чувствуешь себя Ваней в гостях у Бабы Яги. Только в печку тебя не на лопате заносят, а забираешься ты туда сам, по своей доброй воле.
Если идешь на остановку – тоже хорошо. Чудесная возможность прижаться к едва прикрытому, хорошо ощущаемому под тонкой тканью, телу понравившегося индивида противоположного пола и никто слова не скажет – автобус-то, как всегда переполнен. Но, миновав ежеутреннюю транспортную зарядку, взбодрившись, ты приехал на работу. Росное утро закончилось и начался летний рабочий день.
В офисе хорошо – работают кондиционеры. На улице плохо – асфальт раскалился и даже в тени стоять не просто неприятно, но даже и мучительно… Ладно, мучайся в городе, а мне осталось положить в чемодан плавки и зубную щетку. Уже позвонили из таксопарка – машина под домом. Паспорт, билеты, посидел сам с собой на дорожку, марш-бросок в аэропорт, регистрация, посадка и… До свиданья, мой любимый город! Теперь я в отпуске! Здравствуй море!!!
Выхожу из продолговато-алюминиевого комфорта самолета, белый и беззащитный, под лучи нещадно нагревающего меня солнца и вдыхаю южный воздух. Не смотря на то, что нахожусь в аэропорту, чистый он и свежий, сеном пахнет… Но самое потрясающее впечатление производит ветерок, который не пытается вырвать кусок тепла, как его северный коллега, а как бы проходит сквозь меня, жуть как не люблю это слово, но этот мерзавец, в самом деле, ласкает… прозрачный такой, теплый ветерок. Вот этим-то ветерком отрезает меня от работы, коллег, родного города и им же погружает меня в отпускную негу.
Можно поехать, конечно, на какой-нибудь заграничный курорт – там и сервис получше и пляжи почище, да и по деньгам почти то на то и выходит (если не забраться на какие-нибудь уж совсем далекие острова), но все равно будет это не то. Можно даже и зимой поехать, но тогда это будет вдвойне не то – очень важно поехать на море именно после весны, чтобы овеществить хотя бы чуточку тех ожиданий, которые она так щедро раздавала.
Бодрый таксист за достаточно скромную плату с шутками и историями про своих многочисленных кумовьев, южным говорком, через пологие перевалы, все глубже погружаясь в горы, отвозит меня в небольшой курортный город, спрятавшийся за очередной грядой. Там меня радостно приветствует персонал оплаченного мною санатория. Чемодан в номер волоку, правда сам, но это мелочь.
Ах! Нравиться мне этот санаторий. Дикарем отдыхать – не солидно.
Соседка из номера напротив тоже нравиться. Дискотечки, барчики, винцо домашнее за две копейки полтора литра, пластиковые стаканчики, море ночное объявшее два сплетенных тела, губы соседки, мокрая кожа, шепоты разные щекотные прямо в ушко – всё нравиться. Аж дух захватывает!
Шкура, в первый день опаленная из-за боязни, что завтра солнце спрячется за облаками и пойдет дождик, уже не болит, но приобрела приятный золотистый оттенок и теперь тоже нравиться. Песок – не нравиться, но его мы как-нибудь потерпим. В конце концов, не каждый ведь день занимаешься любовью с расчудесной девушкой, в которую почти влюблен на пляже, под тихий плеск волны, яркий лунный свет и стрекот цикад! Потерпим песок. Ночь за ночью и соседка с каждым разом все слаже. Да такая сладкая, что одеяло на песок постелить хочу, но не успеваю вспомнить о нем, как уже надо спины отряхивать.
Ой-ой-ой, братцы, что-то мне херовато. Кашель какой-то непонятный. Хожу, харкаю на каждом шагу. Пару дней я это ещё потерплю, но пора уже и врачу показаться, который отправляет меня сначала на рентген, а потом в терапевтическое отделение местной больницы с диагнозом: "Пневмония"! Вот те и песочек.
На шесть мест палата, но заняты, кроме моей ещё две койки – не любят южные мужчины летом по больницам валяться. На одной покоится какой-то беспокойный чудик, которого через пару дней выпишут и долгих ему лет здоровой жизни, другой матрас занимает человек своеобразный.
Как потом выяснилось, был ему пятьдесят один год. Все родственники, постоянно его навещавшие, медсестры, соседи по отделению и я в том числе, называли его "дед". Это самый настоящий дед и был – такой, каким деда изображают на карикатурах. Весь он был серый, на сером фоне выделялся лишь сизый нос, и белые вставные зубы. У него даже белки глаз были серые. Он постоянно кашлял и курил самый дешевый табак. Курить он ходил в туалет, где отправлял эту естественную нужду с другими нуждами, не менее естественными, чтобы лишний раз не ходить. Ему вообще перемещаться тяжко было – шарканье его тапок было слышно на весь коридор.
Умирал Дед, давно уже умирал, о чем явно свидетельствовал утомленный вид его родственников, наряду с дедовым, совсем не живым, запахом. И ещё родственники – они уходя от него, каждый раз прощались, как будто навсегда. Приходили они к нему не все сразу, а по строго установленной очередности. Каждая группа старалась очернить другую, подчеркнуть то, как невнимательны к Деду другие и как хороши и заботливы они сами. На выходе они сталкивались со следующей партией посетителей. В глаза друг другу не смотрели – одни знали, что о них только что сказали, другие знали, что сейчас про них скажут. Менялись лишь лица и количество навещающих, текст оставался неизменным. Контрапунктом в нем шло слово "завещание". За стенами палаты противоборствующие группировки снова становились родственниками и ехали домой на одном автобусе.
Конечно, можно сказать, мол, зачем ты мне рассказываешь про какого-то деда не пойми какого. Лучше бы поведал о соседке из санатория, да о том, чему свидетелями были море, луна и цикады – куда интереснее и занимательнее! Ан, нет! Не стану я про мою соседку рассказывать! Моя соседка... Интересно? Поедь на море и сам себе такую найди, а то ещё и лучше. А то, это что же получается, я сейчас полное её описание, со всеми ресницами, ногами, руками, глазами, голосом, талией и прочими приятными на ощупь, вкус, запах и вид частями тела дам… Ты на море поедешь, станешь её искать… Конечно же не найдешь (соседка-то моя и, откуда знать, может у нас все не как у всех – живем мы в одном городе, полюбили друг друга и уехали с курорта вместе, и теперь живем долго и счастливо… но это навряд ли. Но её ты все равно не найдешь!), вернешься домой и скажешь, что я тебе весь отпуск испортил. Не бывать тому!
Но не только поэтому стал я Деда так подробно описывать, как будто это с ним, а не с соседкой воспаление легких заработал. Есть и ещё одна причина, куда более веская. Причина эта – другой сосед, которого положили к нам в палату два дня спустя после моего появления в стенах курортного муниципального лечебно-профилактического заведения.
Другому этому было пятьдесят два. Звали его Саша. Он хоть и был меня больше чем в два раза старше, но все попытки называть его не то что по имени-отчеству, но даже "дядей", пресекались на корню. Родственники к нему не приходили потому, что приехал он на море из средней полосы на своей машине. В больницу он лег тоже с воспалением легких, которое подхватил, любя студентку-третьекурсницу на винограднике. Таким образом мы были собратьями по несчастью, что, без сомнения, послужило нашему скорейшему сближению.
Похож он был на флибустьера, сошедшего со страниц пиратского романа: рост – метра под два, плечи – косая сажень, пузяка – просто необъемная, загорелый аж до черноты, энергия хлестала из него так, что я боялся, как бы меня током не ударило. Он осыпал комплиментами медсестер и других женщин с отделения, да и просто слух любой встречной дамы ублажал он восхвалением её прелестей и красот независимо от наличия или отсутствия оных.
Пролежав три дня в постели и придя в себя, он вытащил меня из больницы и оставшиеся полторы недели больничной жизни мы провели на берегу. Спуска он не давал ни днем, когда надо было плавать чуть не на середину бухты, далеко за буйки, ни вечером, когда найдя девчонок, мы брали вина и ехали на виноградник, где предавались с новообретенными пассиями плотским радостям. Располагались мы довольно далеко друг от друга, но несмотря на это до меня долетали отголоски вершащегося буйства. Судя по звукам, Саша своим подругам устраивал такую жару, какой они ещё не знали, а если и знали, то ловко это маскировали.
Вот такие два разных дядьки. Здорово мы погуляли. Весело было.
Приехал я (а может и мы с соседкой… но это навряд ли) домой отдохнувший, загорелый. С трапа сошел, вдохнул воздух родного города. Он хоть и не такой свежий, как на юге, а если быть совсем уж честным – ни капельки он не свежий, а даже совсем наоборот, но такой родной, что аж сердце заходиться. На работу пошел, а ты смотрел на мой загар и завидовал, потому что у тебя отпуск только в ноябре. Поедешь ты тоже на теплые моря, но не к нам, а куда-нибудь за границу.
Я и про больницу рассказал. Этому ты тоже завидовал, потому что получилось, что я, вроде как поимел не воспаление легких, а увлекательное приключение задарма. В больницу ты на вычищенном курорте не попадешь, потому что соседку любить будешь на облагороженном матрасом шезлонге. Если и встретишь какого-нибудь интересного человека, то будет он для тебя, наверняка, всего лишь курортным эпизодом, который останется в памяти просто светлым приятным пятном.
А я постоянно вспоминаю про Сашу и Деда. Чем больше я о них думаю, тем больше понимаю, что к полусотне подойти можно по-разному. Дело даже не в правильном питании или занятиях спортом, хотя это, конечно, тоже важно, а в настрое, отношении к жизни. Все у них было одинаковое и время и страна, и интересы, и пили они одну и ту же водку, вот только Дед с каждым днем приближался к смерти, старел; Саша жил и, наверное, с каждым днем только молодел, приближался к бессмертию, вечной жизни.
За окном моросит дождик и желтый лист упал на резво разбегающиеся по лужам круги… Самая тоскливая фраза в моей жизни: "Скоро в школу".
©Kappaka