Элтон Иван : Уташ

Уташ.

То было утро, когда Лерманский приехал на место. Он ощущал подъем сил.
Это был Уташ, странное село, где несколько дней назад приземлились инопланетяне.
На самом деле, об этом прилете никто не ведал. Но Лерманский уже давно увлекался уфологией, и знал, как получить сведения из тайных источников.
То были сайты, на которых с людьми не всегда можно было поговорить. Иногда казалось, что общение шло с машиной. И дело обстояло вовсе не в отстутсвии души или тотальной косноязычности. Просто Лерманский все это уже изведал.
Он изучал летающий тарелки с детства.
Он знал все, что только мог знать уфолог.
Типы лиц инопланетян. Типы глаз. Узкий человек. Человек-лягушка. Предметы, потерянные при посадке.
Так, по последним данным, в Уташе приземлилась раса тонких, высоколобых пришельцев. Именно этот тип чаще всего терял свои кибернетические палочки. На что Лерманский и расчитывал.
-По чем хлеб? – спросил он в магазине задумчив.
-Чаво? – не поняла его продавщица.
-Хлеб по чем?
-Чаво тибе хлеб нужен?
-Странная вы какая-то, - заключил Лерманский.

Уже сутки, как он снимал хату на краю Уташа, и никто не обращал на него никакого внимания. Это было странно. В маленьких селах всегда обращают внимание на незнакомцев. Здесь же была стена.
-Возможно, что все они – инопланетяне, - размышлял Лерманский.
Вечером, находясь в раздумьях, попивая вино, он штопал стихи на своем ноутбуке. Он тотчас отправлял их в сеть. Несколько человек, откликаясь на его строки, казались Лерманскому громадной, рукоплещущей вселенной.
-Возможно, что завтра.....
-Возможно, что сейчас...
-Возможно, что я не вернусь.
На самом деле, настоящие уфологи – не поэты, и половина их грез – странный, надуманный вымысел, опровергнуть который не так уж просто. Но здесь все явно было не так. Так, в час дня, попытавшись заправиться на близлежащей заправке, Лерманский встретил 94-й бензин.
-Не может быть! – воскликнул он, бросившись к кассе.
Но оттуда ему ответил строгий армянский голос.
Лерманский попытался переспросить. В ответ – лишь странные, непонятные слова. В узком отсвете – волосатая ладонь с большим, желтым, перстнем, выдавшая ему десять рублей сдачи. Он вернулся и заправился. В одно мгновение бензин показалсяе ему 95-м. В другое – 93-м. Устав от неожадинных сомнений, Лерманский отъехал от заправки, после чего поехал в близлежащий город, чтобы развеяться.
....Но то было утро, когда небесная хмурь не походила ни на что на свете. Бросив машину на краю поля, Лерманский шел вдоль осенней пахоте навстречу туману.
Что он ждал?
Что он мог ждать от этого похода? Ведь он находился на Земле, и любое утро было утром, а туман – туманом, поле - полем, и любые изменения в этом постоянстве могли означать лишь одно – что-то происходит внутри его собственного мира. Возможно, что он сам обусловил грядущее. Любой шаг – это движение к себе или от себя.
Вороны.
Грачи.
Чайки, зачем-то переместившиеся в поле? Почему они не на море? Что им здесь делать? И – густота тумана, клочья белых волос, распластанных по воздуху.
Уташ.
Странное место.
Он вошел в лесопосадку. Он вошел будто в помещение. Солнца нет. Лучи прорезаются косо, будто их кто-то держит, собрав в пучок. Хотя облака – это лишь эпизод перемещения чего-то с юга на север. Листья еще трепещут. Им еще хочется жить, и некоторые выросли вновь – ягнята, не испугавшиеся волка-осени.
Маленький порыв.
Осень часто пахнет смертью. Каждая осень. Каждая молекула.
Лерманский попытался достать сигарету, и тут его перевернуло. Он понял это лишь тогда, когда ощутил спиной землю. Вокруг него заметались фигуры. Будто языки черного пламени: узкие, вытянутые глаза. Отсутствие шеи. Пальцы-змеи. Или вернее – языки змей. Липкое, нагнетаемое, чувство. Будто неожиданный, наркотический, вздох, которому не веришь, потому что не знаешь.
-Мы пришли, Лерманский, - он ощутил этот голос внутри себя, - мы пришли. Узри. Выпей нас. Мы пришли за твоей печенью!
Лерманский содрогнулся, понимая, что это – так и есть. Слова шли через мысли, а мысли – через реки, что текли по руслам своих сверхпроводников по эфиру.
И все это – искусственно. Мысль, ощущение, воля, радость, грусть, смерть. Сейчас это стало понятно. В одно мгновение. Ни с того, ни с чего. Еще десять минут назад, входя в странную, затуманенную дымку. Лерманский и предположить не мог, что, ни с того, ни с чего, он вдруг поймет истину.
Здесь и сейчас!
-Мы пришли за твоей печенью!
Он не мог встать. Он видел, как острые, сияющие ионизированной плазмой, ногти, развернули его плоть, вынимая орган.
Как держали его печень в руках. Трясли перед ним, будто осуждая. Несли в тонкий, аскетический, летательный аппарат. Как захлопнулась крышка, и тарелка взмыла в небо, чтобы секунды позже там пропасть.
Лерманский думал, что умрет тотчас. Но что-то заставляло его жить, и, удерживая вскрытый, познанный острыми руками, бок, он, шатаясь, брел к машине. Упал на сидение. Включил передачу.
Задняя.
Первая.
И так, добравшись до трассы, после которого начинался Уташ, Лерманский все еще надеялся. Он даже думал, что так, с пустотой, с полостью, заполненной холодным утренним туманом, можно жить.
Он вывалился из машины возле магазина.
Лужа крови.
-Так всегда, всегда, - вздохнула продавщица, - они прилетают и улетают, забирая чью-то печень.