Калябяська : Человечность

…Та осень была так же, обыденно мною любима. Любима тихо, спокойно, без резких всплесков эмоций, от которых я давно уже отвыкла и научилась тихо радоваться каждому дню и мгновению. Даже обострение ненавистной астмы, которое преследовало меня каждый раз, когда немного назойливое лето плавно перетекало в сонную, чуть тоскливую осень, воспринималось мной как должное, и я терпеливо, с завидным постоянством, вдыхала спасительный будесонид, стараясь, даже от данного судорожного процесса, извлечь хоть какое-то эстетическое удовольствие. Я научилась извлекать удовольствие из ненавистных, но обязательных вещей. Я ненавижу гладить мужские сорочки, потому что тщательность никогда не слыла моей добродетелью. Но, думая о том, как мой муж будет касаться загорелой шеей тонкого, немного хрусткого воротничка наглаженной сорочки, я улыбалась и мои брови неизменно взлетали вверх…Жест, которым я когда-то его покорила, моего мужа…Он говорил, что ни одна девушка не умеет так искренне восхищаться и удивляться, меняясь при этом лицом на столько, что порой кажется, что это вовсе и не я, а совсем другая, незнакомая женщина…
Чем я занимаю свою осень? Я не работаю. Сегодня мои занятия домом модно называть словом «домохозяйка», хотя хозяйка из меня никудышная, я не могу вытирать пыль, подметать или мыть полы – проклятая, хотя и воспринимаемая как должное, астма прочно держит меня в своих худых, тонких руках, и все, чем я могу причислиться к армии неработающих, но занимающихся хозяйством женщинам, это кулинария. Готовлю я простые, обычные блюда. Но с каким-то врожденным чувством изысканности, как говорит Андрей, мой муж, на самом же деле я просто люблю красиво сервировать стол, люблю тяжелые, бархатные скатерти и свечи в чугунных подсвечниках… Люблю красиво одеваться к тому времени, как муж вернется с работы, люблю вдевать длинные, сверкающие серьги, фамильные, доставшиеся мне не то от бабушки, не то от ее сестры, люблю осторожно но точно рассекать нежное мясо серебряным ножом и смаковать итальянское, солнечное вино из хрустального бокала на длинной ножке…
Наверное, моя любовь к эстетике, к своего рода эстетике, так как абсолютной эстеткой я себя не считаю, это не что иное, как перезревшая, или мутировавшая материнская любовь, которую мне так и не довелось выплеснуть на своего ребенка. И, наверное, уже не удастся. Мне почти сорок, это не много, я все еще люблю смотреть на свое отражение в зеркале и не пускаю слезу при просмотре старых семейных фотографий двадцатилетней давности. Мне почти сорок, это не мало, я знаю цену своему уюту, знаю цену тихой и мудрой любви, которую нам с мужем удалось пронести сквозь сложные, порой слишком сложные годы совместного сосуществования. Иногда мне становится стыдно перед Андреем за то, что лишила его потомства, оказалась пустой, как ненужный красивый сосуд, польза от которого разве что в том, что его время от времени можно наполнять водой и ставить в него цветы… Но понимание, милосердие, человечность – это больше, чем слепая и жаркая страсть… Именно эти чувства…Или мысли…Или помыслы…Именно на них, как на трех китах, держится наша семья…Вернее, наш союз…Кто-то из моих подруг когда-то верно подметил, что семья рождается тогда, когда рождается ребенок…А пока нет детей – это партнерство, союз, брак…Но не семья. И я живу в этом браке…А за окном снова осень.
Осенними вечерами, когда Андрей после ужина запирается в кабинете и работает над своими бумагами, я развлекаю себя тем, что достаю с верхней полки добротный том Франсуазы Саган, практически полное собрание ее творений в одной книге, когда-то мне довелось достать ее в оригинале, на любимом мной французском. Осень для меня, это пора Франсуазы Саган с ее «Рыбьей кровью» и неизменной «Здравствуй, грусть» - да, именно так, здравствуй, осень…Здравствуй, грусть… Я читаю ее уютно устроившись в плюшевом кресле, шепотом пробуя на язык мелодичные французские слова, примеряя на себя роль то Эльзы, то Анны, но чаще всего -Сесиль, хотя по возрасту, будь я актрисой, я смогла бы сыграть только Анну…Но Анна в итоге погибает, а я глупо суеверна, потому и стараюсь стать Сесиль, вечно юной, мудрой Сесиль, которой даже после меня и после вас, все равно будет семнадцать…
Та осень ничем не отличалась от предыдущих, все было как обычно, так же неожиданно поспела рябина за нашим окном, так же внезапно я осознала, что все листья на деревьях сплошь желтые, оранжевые и красные…Как всегда. Вечерами, не часто и оттого ценно и как-то торжественно, меня иногда навещала подруга Вера, с которой мы дружили много лет, мы пили терпкий чай из прозрачных чашек, ели испеченную мной шарлотку и, не спеша, говорили о многом. И в частности, ни о чем. Вера рассказывала о своих взрослых детях, о своем непутевом муже, я улыбалась, теребила перстни на худых пальцах и мудро давала ей советы, в семейных делах, в особенности в отношении с мужем, я слыла экспертом, так как ссоры и скандалы были чужды нашему дому. Вера слушала. Она всегда прислушивалась к моему мнению, когда дело касалось отношений с мужем, так как я, похоже, была единственной из бывших институтских подруг, которые все еще поддерживали отношения, у которой в браке все было в порядке.
- Ань, ну ты мне одно скажи, я все понимаю. Ну завелась у него женщина, ну все бывает, седина, как говориться, в бороду…Но из семьи-то зачем на нее последнюю копейку тащить? – сокрушалась Вера, взмахивая пухлыми пальчиками, с нанизанными на них золотыми колечками, отчего пальчики были немного перетянуты у основания, и казались дорогими, добротными сосисками.
- Ты так нормально его измену воспринимаешь… - отвечала я – Узнай я о таком, я бы, наверное, умерла…Ну не умерла бы, конечно, но так спокойно об этом бы точно не рассуждала.
- Ань, ну мужики же все такие! Твой, думаешь, тебе не изменял? Просто твой, в отличи от наших, человечен, милосерден, заботится о тебе, чтобы ты не прознала и спала спокойно. А моему-то давно плевать…
- Вера, – я немного холодно глянула ей в глаза и дрожащими руками поставила чашку на стол – Не говори таких вещей. Андрей мне ни изменяет, в этом и заключается человечность и милосердие. И не изменял. И прекрати подобного рода разговоры. Не все же такие, как твой Иван.
- Да все такие… - устало выдыхает Вера и отходит к окну, прикуривая тонкую сигарету – Хотя твой-то мог бы и не скрывать…Чего ему за семью держаться, детей-то все равно у вас нет…Ой, прости пожалуйста! Ну чего я, дура, несу! Ань, ну прости!
Но предательские слезы уже чертят ровные дорожки по тщательно напудренному лицу. Не могу сдержаться, когда в который раз, пора бы уже привыкнуть, слышу о своей женской несостоятельности… Вера уходит, мы тепло прощаемся, но во мне надолго селится мысль, которая точит меня, словно червь. А что если Андрей и правда мне изменяет? Но эта мысли отбрасывается сама собой, ведь, в какой бы грубой форме это не прозвучало, Вера права – что его может держать возле меня, пустой эстетки со второй группой инвалидности, как не любовь? Не милосердие, человечность, понимание?...
Я спокойно выбросила из головы черные, мрачные мысли. Я снова была счастлива в своей осени, читала Саган, пила чай, пекла шарлотки и делала семгу гриль по субботним вечерам. Однажды, вечером, когда Андрея еще не было дома, в нашей квартире раздался странный звонок. Странность заключалась в том, что звонил мужчина, и звонил он мне. У меня, конечно, есть знакомые мужчины, но все они либо сослуживцы мужа, либо мужья подруг, и их голоса я хорошо изучила, мое общение с ними оставалось неизменным на протяжении многих лет.
- Анна? – спросил приятный баритон.
- Да – ответила я, немного стушевавшись, я всегда пасую перед незнакомыми мужчинами, на столько привыкла к общению с Андреем.
- Здравствуйте, Анна, меня зовут Николай. Вы простите, что я вот так вот вам звоню. Выпросил ваш номер телефона у нашего общего знакомого – и он назвал смутно знакомую мне фамилию, отчего я сразу успокоилась, - Но дело в том, что мне срочно нужна ваша консультация. Я просто не знал, к кому обратиться. У меня мама астматик, насколько мне известно, вы тоже страдаете этим недугом. Я хочу купить маме хороший ингалятор, но сам в этом не разбираюсь. Мама тоже не разбирается. Она еще с Советских времен привыкла пользоваться каким-то старинным ужасом – он нервно рассмеялся, но спохватился и тут же продолжил – А врачи, сами знаете…Просто советуют то, что им выгоднее продать.
- Конечно, конечно – ответила я, расслабившись оттого, что разговор перетек в деловое русло, и мне нравилось чувствовать себя значимой, нравилось, что чем-то могу быть кому-то полезной – Сейчас я вам все расскажу…
- Нет, - ответил Николай, - дело в том, что у меня есть французский каталог, но я в нем ровным счетом ничего не понимаю. Вы не могли бы на него взглянуть? Мой родственник на следующей неделе едет во Францию, я бы заказал маме ингалятор и лекарства через него…Вы, к стати, тоже можете заказать то, что вам нужно. Мы обязательно вам привезем.
Какая удача. Французский каталог, лекарства и ингаляторы непосредственно из Франции, без риска заполучить подделку и без бешенной наценки, какая случается в наших аптеках.
- Я живу в трех домах от вас и скоро пойду гулять с собакой – продолжил Николай – Может, мы могли бы с вами встретиться?
- Конечно – отвечала я, немного удивившись – У меня тоже есть собака, и я тоже собираюсь пойти с ней гулять.
- Вот и прекрасно – ответил Николай – Тогда давайте через час в парке.
Через час, привязав к ненавистному поводку свою очаровательную таксу Милли, я подошла к парку и почему-то сразу узнала Николая. Это был высокий, статный человек моих лет, и, что удивило и немного обрадовало меня, он тоже был с таксой. Мы просмотрели каталог, я удивила Николая своим безупречным французским, мы быстро выбрали лекарства и ингалятор для его мамы, и я выбрала некоторые препараты для себя. Разговор как-то непринужденно и плавно перетек на собак, такса Николая оказалась мальчиком, на год старше моей Милли, звали его прекрасно и благородно, Рой, благо, что родословная пса позволяла ему носить царское имя, к примеру, Людовик. У Николая был немного пытливый взгляд, позднее, я поняла, что мне так показалось из за его близорукости. Когда я говорила с ним, он немного наклонялся ко мне и меня это, по началу, немного смущало. Но через час нашего общения, у меня возникло чувство, что Николая я знаю очень давно, так что моя неловкость в общении с противоположным полом быстро куда-то улетучилась. Когда мы прощались, я осмелела и спросила:
- Может, завтра погуляем с собаками снова? Они, кажется, друг другу понравились.
- Конечно – улыбнулся Николай, улыбнулся так заразительно, что и я улыбнулась в ответ, - Приятно, что мои вечерние прогулки будут скрашены вашим присутствием. А то я все время просто сижу на скамейке и читаю. – Николай вынул из внутреннего кармана потертый томик, и я с изумлением прочла: Франсуаза Саган. Я никак не прокомментировала литературные предпочтения Николая, но домой вернулась в странной задумчивости. Я хотела рассказать о странных совпадениях Андрею, но в тот день у него был деловой ужин, и я отправилась спать так и не дождавшись его.
На следующий день я снова пошла гулять с Милли в парк, хотя до этого предпочитала выгуливать ее в нашем дворе, по быстрому. На сей раз, мы с Николаем обсуждали Саган, и мне было удивительно от того, что кто-то, на соседней улице, воспринимает Саган так же, как я. У нас вообще оказалось много общего. Оказывается, Николай, как и я, обожал Паваротти, а Доминго считал посредственностью, и в чем-то даже бездарностью. А еще Николай любил шарлотку, хотя это выяснилось чуть позднее. Сейчас мне трудно провести хронологию наших разговоров. Вечером Андрей снова оказался занят, и, хотя ужинали мы вместе, весь вечер был занят разговорами о его работе, так что мне снова не удалось рассказать о Николае.
А потом…А потом я стала замечать, что когда наступали заветные семь часов и я отправлялась на прогулку с Милли, я старалась одеться покрасивее, старалась ненавязчиво надушиться любимыми духами…Потом я стала замечать, что Николай на меня смотрит. Не просто смотрит, как собеседник скользит взглядом по собеседнику, а именно СМОТРИТ, слушает, взвешивает на внутренних весах каждое мое слово и прочно укладывает их кирпичиками в какое-то, пока не понятное мне, строение…В своем мире, своей душе. Я стала ловить его вскользь оброненные фразы, которые он благодарно раздавал мне при каждой встрече…Фразы, вроде бы, незначительные…Но значимые…
«Вам так идет это пальто…», «Вы задержались, я уж думал, вы не придете. Начал волноваться..», «Аня..Можно называть вас Аня?», «Мне так нравится с вами говорить..», «Вот, прочел сегодня в газете. Никак не мог дождаться вечера, чтобы донести вам и услышать ваше мнение…»
Примерно через месяц наших совместных прогулок я осторожно поинтересовалась у Николая, женат ли он. Не знаю, для чего я это сделала. Нет, нет, ни о какой влюбленности не было и речи, просто я стала замечать, что действительно ему интересна, и меня, как любую женщину, это подкупало…Я даже была ему в чем-то благодарна. Хотя…Я так и не рассказала Андрею о наших встречах. Вначале не было времени…Потом – повода…Николай оказался вдовцом, долго, трепетно, трогательно рассказывал мне о своей жене, которая погибла в автокатастрофе… Я серела лицом вместе с ним, заново переживая вместе с ним его боль, его утрату…Я смеялась, слушая удивительные рассказы о том, какой интересной личностью была его жена…Я удивлялась, и мои брови неизменно ползли вверх, под самый берет, и он заметил это, и сказал об этом так просто, но, между тем, так изысканно, что я…Что мне…Что мне просто было приятно находиться с ним рядом. Я тоже рассказывала ему об Андрее. О милосердии, о понимании и о человечности…И он был солидарен со мной в том, что на этих чувствах строятся настоящие, прочные отношения. Вскоре я заметила, что прогулки на свежем воздухе, долгие прогулки на свежем воздухе, пошли мне на пользу – приступов астмы почти не было и я даже перестала носить с собой ингалятор, гуляя в парке.
Однажды, Николай попросил меня немного задержаться. Я видела, что он чем-то взволнован, где-то в подсознании мелькнула мысль, что что-то случилось с его мамой, но я тут же отмела ее, я верю в то, что мысль материальна…Мы присели на деревянную скамью, моросил мелкий дождь, совсем не противный, но по-осеннему холодный и пробирающий до костей, вкупе с ветром… Но нас это не останавливало.
- Анна… - сказал Николай – Аня…Дело в том…Вы, вероятно, заметили, что я к вам отношусь…Немного не по-дружески…
Николай упорно избегал моего взгляда и я подумала, что это хорошо, так как почувствовала. Что заливаюсь краской, как пятнадцатилетняя школьница. Я знала. Что именно он хочет сказать, знала…И я хотела, и, одновременно, не хотела этого.
- В общем…Я вас люблю. Вы ведь тоже заметили, как много у нас общего? – Николай вопросительно глянул на меня и я спешно опустила глаза – Нет, нет, я не хочу от вас ничего, я понимаю, вам, наверное, не приятно это слышать.. – спешно добавил он.
- Я замужем – еле слышно, осенней листвой прошелестела я.
- Я понимаю…И я не прошу вас уйти от мужа, я просто хотел, чтоб вы знали… - Николай быстро поднялся, неловко потянул Роя за поводок и резко ушел. Я посидела пару минут, приходя в себя после услышанного, как ни странно, мне было необычайно радостно, хотя ответных чувств к Николаю я не испытывала…Или…Я была смущена, сбита с толку, мысли путались, я просто сидела, подставив разгоряченное лицо моросящему осеннему дождю. Потом я встала, подозвала Милли, пристегнула ошейник и пошла домой. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Я почти бежала…Я хотела ворваться в квартиру и уткнуться в плечо Андрею, все ему рассказать, хотела, чтобы он обнял меня. Чтобы рассмеялся, погладил по голове и никогда…И никогда больше не отпускал меня в парк…Никогда.
Андрей был дома. Он будто ждал меня, задумчиво попивая чай на пустынной кухне. Я не успела рассказать ему. Он начал первым.
- Аня…Сядь. – я села, чувствуя, что руки стали странно холодными и воздух с трудом пробирается к легким, что-то было в его голосе новое, странное. Режущее и неприятное.
- Аня…Я ухожу. У меня есть женщина и я люблю ее. Я считаю. Что мы должны говорить правду. Надо быть милосердными друг к другу…
Остальное я не слышала. Судорожно метнулась в свою комнату и схватила немеющими руками ингалятор. Четыре жутких, с хрипом, вдоха…Дышать, я приказала себе дышать, я приказала себе дышать и вернуться туда, где меня только что убили.
Андрей заботливо налил мне чаю и спросил, не нужно ли добавить лекарства в ингалятор. Я остервенело мотнула головой и уставилась на него:
- Говори!
Он вздохнул, взъерошил волосы, походил немного вокруг стола и сел.
- Да…У меня есть другая женщина. Мы любим друг друга. Я считаю, это честно. Зачем нам друг друга мучить?
- Давно? – выдохнула я.
- Какое это имеет значение? – поморщился Андрей – Но мы будем общаться. Ты останешься моим другом, а я твоим.
- Я останусь одна… - сказала я сама себе, тупо глядя в стену.
- Ну не надо так говорить – немного раздраженно сказал Андрей – Ты красивая, умная женщина, ты встретишь мужчину, в тебя невозможно не влюбиться…
Что-то больно резануло в районе сердца от смутной догадки. Саган, таксы, ингаляторы, шарлотка…Медленно, как из небытия, выплыл чуть размытый уже образ Николая… В немом ужасе я смотрела на Андрея, он упрямо прятал глаза…
- Это ты?...Это ты подослала Николая?... – прошелестела я чуть слышно.
- Какого Николая? – все так же не глядя на меня грубо и неумело соврал Андрей.
- Мразь – я снова не могла дышать и старалась впускать кислород маленькими порциями, хотя хотелось широко открыть рот и хватать его, как рыба.
- Аня…Ладно, раз ты все поняла, давай поговорим откровенно. Я мог бы уйти просто так. Но я ведь о тебе заботился! – Андрей снова встал и навис надо мной как скала. Мне казалось, что он загораживает мне воздух, но не было сил приказать ему отойти.
- Я просто не нашел лучшего способа показать тебе, что ты красива, умна, желанна…Пусть Николай совсем не Николай, а просто нанятый актер…Я не рассчитал, что ты так умна…Но, согласись, ведь я хотел быть человечным…Милосердным…Ты же сама говорила…
Там, на кухне, глядя на минуту назад родное, любимое лицо, я перестала слышать слова…Он открывал рот, как в немом кино, не хватало только музыкального дополнения, не хватало только комедийной, издевательской мелодии, сыгранной на расстроенном пианино…
- Человечность… - повторяла я, как попугай, снова и снова…
Когда за ним захлопнулась входная дверь, я обессилено опустилась на пол и стала удивленно, приподняв брови, прислушиваться к странному звуку, которым, казалось, была наполнена вся квартира…Позднее, я осознала, что это был мой смех…Сиплый смех, больше похожий на кашель….