Кобыла : Идея Мирового Заговора или моя шпионская юность. Часть первая

начало тут http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=17120

Его звали Донат. В пять лет - второй разряд по шахматам, с завязанными глазами играл на двух досках, в семнадцать – чемпионский титул по водному поло. Широкоплечий, загорелый, он выделялся среди сокурсников, как Альфа среди Центавра, как племенной бык среди полукровок, как американский эсминец среди вьетнамских джонок. А в кильватере этого эсминца кружились щепки разбитых сердец. Меня не смущало их обилие, я уверенно шла на абордаж.

Но, прежде, чем гормональный шквал собьет меня с ног и закружит в водовороте неведомых чувств, я собирала информацию об избраннике. Тщательно, как при подборе пары королевских кровей. Сведений друзей было мало. Чтобы оценить интеллектуальный потенциал суженного, требовалось что-то вроде сочинения на вступительном экзамене. Легкой походкой я прогарцевала в секретариат и представилась:

- Делопроизводитель седьмой группы. Просьба предоставить личные дела студентов.
В желанной папке были листы экзаменов, сочинение, грамоты и строгий выговор за аморальное поведение в профилактории. Снисходительно улыбнувшись свободной теме «Природа в жизни человека» - видать, не дружил с классикой, я открыла испещренную мелким почерком рукопись, пробежалась глазами и… Единение с природой отображалось на удивление зрело и чувственно. Гибкое тело Таис без остатка отдавалось Птолемею на свежевспаханном поле. Строчки поплыли, подпрыгнули ввысь и завертелись в хороводе, а в ушах зашумели ритмы Вуду.

-Вам помочь?- откуда-то сквозь грохот тамтамов прокликнулся голосок секретарши.
Придерживаясь за стену, в клубах феромонов я выплыла в коридор. В кармане лежал выдранный строгач – найдя свою судьбу, я не хотела делиться ни с кем.

Торнадо любви вырвал меня из обыденности дней, переломал все кости, перемолол плоть и запеленал оковами простыней, потом сорвал их и подарил крылья. Перерожденным мотыльком я летела на пламя свечи.

Но в этом мире трудно найти постоянство. После хмельного, тягучего как мед лета, Донат сказал, что лучше расстаться друзьями. Мое сердце было разбито, пропущено через мясорубку, заморожено и нашинковано на приборе для гистосрезов. В кильватере неуловимого эсминца стало на одну щепочку больше. С тех пор я ненавижу поздний октябрь.

Я остановилась у дверей прозектория. Ровно год назад мы мечтали здесь с Ленкой о замужестве. Снова кружился снежок. Я обернулась. По пустой аллее вперевалочку шел Донат. Его зимние Ральфы оставляли отпечатки следов сорок четвертого размера. На правом отпечатке не хватало одной звездочки – это я срезала тайком, чтобы отличать его следы от других. Мы не виделись давно – почти всю сессию. Донат был мрачен.
- Привет. Не сдал Основы государства и права. С седьмого раза. Завтра к профессору.

Это был почти приговор. До конца сессии оставалось три дня. Не уложившиеся в срок автоматически отчислялись. Восстановиться можно было лишь за астрономическую сумму. Была середина девяностых – время, когда на западе взошло новое солнце – сверкающий американский доллар. Его сияние не грело, оно пронзало насквозь, как световая волна при ядерном взрыве и выжигало остатки того бескорыстия и отзывчивости, что были присущи советскому народу. Все продавалось и покупалось. Все жали, где не сеяли. Всё извратилось и потеряло ориентиры. Мы перерождались в общество либеральных ценностей. Для меня коммерческое нововведение вуза означало только одно – я теряла приятеля навсегда.
- Хочешь, поставлю тебе зачет? – я с трудом соображала, что говорю.

Кафедра ОГП, бывшие основы марксизма-ленинизма, пользовалась дурной славой. Причем совершенно неподкупной. Их материл сам декан. Со сменой таблички мало, что изменилось. Это был неприступный бастион, оазис советского архаизма, последний оплот компартии. Бесконечные пересдачи хвостов неизбежно перетекали в изучение трудов Маркса и Ленина, а в это время сессия неумолимо подходила к концу.

Кроме Доната, угроза отчисления нависла над Васей Цветковым, штурмовавшим ОГП в десятый раз. В Васю была безнадежно влюблена Анечка Медведева, грустная лиричная девушка с косой до пят. Её влажные глаза были неизменно обращены к задним рядам аудиторий, где обычно сидели раздолбаи и сердцееды, вроде Доната и Васи, и в этих глазах я видела отражение своих собственных безутешных страданий. Анечка никогда не узнает о моей симпатии к ней, но моим долгом было спасти и её любовь.
- Разве это возможно? –слова Доната были наполнены закономерным скептицизмом.

Утром я надела крошечный черный костюм и неуверенной походкой направилась в академию. Мысли путались в голове. Проще Сизифу было докатить свой камень, а Данаидам наполнить сосуд. Но у меня было два козыря: меня окрыляла любовь и я знала, ЧТО волнует профессора N.

У дверей кафедры толпились студенты, главным образом, иностранные. К марксизму-ленинизму со всей ответственностью относились только китайцы. Всем известно их трепетное отношение к компартии. В общаге рассказывали про Вана, студента из КНР, отчисленного за неуспеваемость и прогулы. Ван твердил, что на учебу его направила компартия, родная Чжунго Гунчаньдан, и что дома за отчисление его ждет расстрел.
Дверь хлопнула. Из кабинета с налитым кровью взором вышел никарагуанец Мигель. В волосатых руках были половинки разорванного реферата о Баумане.

- Как успехи?
Надо отметить, что при всем своем косноязычии иностранные студенты великолепно матерятся по-русски.

Мигель отшвырнул трактат о видном революционном деятеле, развернулся лицом к профессорской двери, только что поглотившей очередного бедолагу и медленно снял с плеча невидимый Калаш. На его смуглых щеках проступили черные боевые полосы, а свитер и джинсы покрылись серо-зелеными разводами камуфляжа. Вокруг зашумели джунгли. Я вплотную шагнула к Мигелю, мое плечо прижалось к его плечу, бедро прикоснулось к его бедру, рыжие локоны сплелись с его черными вихрами, а в ладонях сверкнула вороненая сталь Макарова. Я взвела курок, а Мигель передернул затвор. Автомат в его руках дал короткие нетерпеливые очереди, Макаров в моих – одиночный контрольный выстрел.

Меня не волновали латиноамериканские мачо. Партия топтала мою любовь.
Вокруг ликовали африканские студенты, а со стены неодобрительно взирал Нельсон Манделла.
Крашенная белая дверь скрипнула, и профессор N пригласил всех за широкий стол. Со стен на нас взирали Энгельсы и Марксы, Ким Ир Сены и Броз Тито, Кастро и Сталины, а с полок шкафов – разнокалиберные бюсты Ленина. В голове тоскливо пронеслось - если выстроить их по росту, как слоников, это принесет мне удачу?

Студенты один за другим отправлялись обратно конспектировать тома Владимира Ильича. Не зависимо от преподаваемых предметов, все преподаватели мужского пола одинаковы – хорошеньких студенток они оставляют на десерт. Мы остались с профессором наедине.
- Какая у Вас тема?
- Нет-нет, что Вы! – в голове мгновенно прояснилось, мысли упорядочились, я собрала все свое обаяние и улыбнулась: - Я председатель УВК третьего курса и весьма озабочена вопросом сдачи зачета ОГП студентами факультета.
Это не было ложью. На первом курсе меня действительно избрали председателем и единственным представителем Учебно-воспитательной Комиссии, но в это смутное время большинство добрых начинаний гибли на корню, как озимые под копытами хазарских набегов. Теперь же, всплывший из небытия звучный пост пришелся как нельзя кстати.

Профессор заметно оживился. Необъятный стол покрылся рабочими журналами и простынями посещаемости студентов. Мы склонились над ними, как Володя Ульянов и Вера Засулич над номерами «Искры». Надо сказать, что дисциплины кафедры особым вниманием не пользовались. Через полчаса меня терзала досада на несознательность сокурсников, через час захлестывала обида за попранные идеалы великих вождей. Бразильских студентов не волновали порывы Перейры Астрожилду, а венгерских - задачи Тимора Самуэли. Профессор уже не казался грозным супостатом, это был ответственный хранитель раритетов, ветеран битвы теорий и просто очень уставший человек. Его фразы и фотографии партийных деятелей всколыхнули в памяти что-то забытое и родное: пионерские линейки, суматоху демонстраций, первомайские утренники и тепло на груди от октябрятской пентаграммы.