Хренопотам : Мороз и солнце

Сказка о рыбаке и рыбке - http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=13451
***
«Мороз и солнце – день погожий,
Так значит спать, мой друг, негоже…»
Шурик бросил перо и уставился на лист бумаги.
Решительно ничего не ладилось.
Да еще из головы не шел подслушанный недавно – по чистой случайности! – разговор между женой и тёщей.
***
- Дочка, ну что за распиздяя ты себе присмотрела? – вещала Наталья Ивановна.
Шурик вжался в стенку каморки, в которой непредусмотрительно застрял.
- Ну ладно папенька наш, прости Господи, но ты на деда своего любимого бы посмотрела, Афанасий Николаича … Солидный человек, бумажной фабрикой владеет …Его пол-Москвы знает, и при встрече кланяется. А твоего опездала кто знает? Только бумагу марать и способен. Да еще и пол-библиотеки нашей вывез … Тьфу!
Шурик давно клял себя последними словами, что попросил у тещи взять почитать несколько книг, которые случайно нашел на полках в имении в Полотняном Заводе. Там книги все равно бесцельно пылились в шкафах, а издания нашлись довольно-таки редкие.
«Конечно, Сашенька, читайте …» - улыбалась тогда Наталья Ивановна. – «Просвещайтесь, да пишите получше, да большими тиражами …»
- Маменька … - протянула Натали.
- Что маменька? Вот что маменька? – заводилась тёща. – Конечно, как водку бухать, да говностишки свои хреначить – так это твой Сашенька первый. Как четырех детей настрогать – так это он тоже молодец. А как кормить – так сразу «Димочка, вышли денег». А у Димы, между прочим, своя семья, и все хлеба просят.
Это был удар ниже пояса.
Неужто Димка лукавит?
Ну не может быть такого, занимая в очередной раз сто рублей «до издания», Димка Гончаров говорил Шурику: «Саш, ты, главное, пиши. Клади хуй на всё – и пиши. И о Натке заботься. А с голоду не помрём – чай, не нищеброды».
Правильный пацан Димка, не мог он тёще нажаловаться.
Но вообще четверо – это да, перебор. Тормознутый технический прогресс. Когда уже изобретут презервативы нормальные. А еще лучше – гормональные таблетки.
- Мама, Саша – известный поэт … - попыталась возразить Натали.
- Хует, бля, - парировала Наталья Ивановна. – Отец твой, между прочим, известным музыкантом был. И хуле толку? Вот как с лошади наебнулся – так с тех пор по нему психушка плачет, прости Господи мою душу грешную. А жрать что?
- Мам…
- Что опять «мам»? К тебе ведь достойные люди сватались. Сам граф Задрищенский жаловал. Могла бы в люди выйти.
… Ладони Шурика непроизвольно сжались в кулаки.
«… Вот прямо так и переебал бы», - в изрядном подпитии жаловался он позже соседскому пацаненку, Федьке Достоевскому, приехавшему на лето к тётке в Питер. – «Вот блядь прямо взял бы топор и угандонил суку …»
Неизвестно, сколько продолжалась бы эта экзекуция, но Машка – Солнышко Машка – разбила какую-то чашку, и жена с тёщей ломанулись в гостиную.
А Шурик незаметно выскользнул из каморки.
***
«Мороз и солнце – день погожий,
А ты всё дрыхнешь с постной рожей …»
Шурик сплюнул.
Надо хоть сборник стихов издать. Срочно. Но для этого нужны стихи.
Раздумья Шурика прервал осторожный стук в дверь.
Шурик поморщился, встал и открыл.
На пороге стоял Миша Лермонтов, молодой и талантливый литератор, манерами и повадками подозрительно напоминающий Гот Готыча.
- Я не поздно, Александр Сергеевич? – заискивающе спросил Миша. – Я тут кое-что накропал … Не глянете?
- О, привет! – Шурику вот только Лермонтовых сейчас не хватало, - А что ж не глянуть? Только вот …
- Да?
- Будь другом, сгоняй за пивком, а? Чота мне вообще пиздец. Денег сейчас дам.
- Да у меня есть, Александр Сергеевич!
- Ну как знаешь. А я пока ознакомлюсь – давай свои вирши.
Миша убежал, а Шурик, отложив в сторону Мишины рукописи, сел за стол.
«Мороз и солнце – день красивый …
И что-то что-то там игриво …»
… Вернулся Миша. Шурик с удовольствием открыл запотевшую бутылку и впустил в себя холодную жидкость.
- Ну а теперь рассмотрим, - удовлетворенно сказал он, поднимая Мишкины листочки.
Миша уселся напротив и обратился в слух.
«Желанья … Что толку напрасно и вечно желать?
А годы уходят – всё лучшие годы…»
- Миш, - забеспокоился Шурик. – А тебе что – не даёт никто?
Миша покраснел и вжался в кресло.
- Слушай, у Вяземского такая племянница есть – а-хре-неть. Хочешь, познакомлю? Чего в твои действительно лучшие годы сидеть и напрасно и вечно желать?
Красный как вареный рак Миша отрицательно замотал головой.
- Ну как знаешь, - сказал Шурик и продолжил чтение. – «В себя ли заглянешь – там прошлого нет и следа: и муки, и радость, и всё так ничтожно…»
Шурик отпил пива.
- Миха, тебе ведь двадцать лет?
- Двадцать три, - выдавил Миша.
- Похуй, - отмёл Шурик. – Ну и какое у тебя может быть прошлое, кроме памперсов?
Лермонтов ахнул, дважды жадно схватив воздух ртом.
- Блядь, Мих, ну смешно же звучит. «Депрессия в детском саду. Картина первая.»
Миша вскочил и стал спешно собирать листы.
- Погодь, - смягчился Шурик. – В принципе, в двадцать лет мы все такие ниибацца умные, что «некому руку подать». Я сейчас дам тебе адресок, зайдешь туда завтра – там учебники для школ выпускают …
- Меня? – удивился Миша. – В школьную программу литературы???
- А что? – ответил Шурик. – Детям похуй, что двадцать лет, что пятьдесят – все равно взрослый. А стих складный, покатит в самый раз.
- А «Героя нашего времени» Вы не прочли? – приободрился Миша. – Я на прошлой неделе приносил …
Шурик нахмурился.
- Прочёл, - сухо ответил он.
В воздухе повисла напряженная пауза.
- И? – осмелился нарушить ее Лермонтов.
- Вот скажи, Миш, – сказал Шурик, - ты ведь молодой талантливый парень … Тебе свои идеи надо развивать и толкать … Вот на хуя ты «Евгения Онегина» в строчку переписываешь? Вот зачем тебе слухи, что «Лермонтов подражает Пушкину»?
- Так там совсем о другом! – горячо выкрикнул Миша. – Да Вы, наверное, плохо вчитались! Там же всё не так!
Шурик поморщился. Впрочем, справедливости ради следовало признать, что текст он действительно проскроллил.
- Ну как же не так? – отмахнулся Шурик. – Ты даже фамилию какую герою выбрал?
- Печорин, а что? – удивился Миша.
- Знаешь, - сказал Шурик. – Я Онегина назвал Онегиным, чтобы точно ни в кого не попасть и предъяв не было. А теперь скажи, друг мой Миша – где ты еще встречал дворянские фамилии, произведенные из названий рек?
Миша ошеломленно вытаращил глаза.
- То-то, молодой человек, - вальяжно откинулся в кресле Шурик и продолжил поучительным тоном, - Фамилии дворянам в основном давались от названий поместий, редко – от имени какого-нибудь давнего предка. А у кого в реке поместье? У водяного разве что. Ты уверен, что водяной – дворянин?
Миша молчал, потупив взор.
- Так что поменяй хотя бы фамилию героя, - подытожил Шурик.
- Я уже отнес в набор, - выдавил Миша.
Шурик развел руками.
- Да и что тут плохого? – торопливо заговорил Миша. – Вам подражать – это честь … Я бы хотел прожить свою жизнь как Вы и умереть как Вы …
- А ты знаешь, как я хотел бы умереть? – поинтересовался Шурик.
- Нет … - растерянно произнес Миша. – наверное, в бою или на дуэли, защищая честь прекрасной дамы, как мужчина …
- А вот хуй ты угадал! – рассердился Шурик. – Дуэли хуэли … Я бы хотел помереть как и положено старому пердуну, в восемьдесят лет, в своей уютной постели, окруженный стадом детей и внуков. Чтобы все вокруг меня носились и спрашивали типа «дедушка, а не хочешь ли ты морошки?». А я им – «идите на хуй с вашей морошкой, худо мне, водки дайте». А потом преставиться тихо и безболезненно, во сне.
Миша не верил своим ушам.
- Молодой ты, Мишаня. Горячий. Но это пройдёт, хехе. Ладно что там у тебя еще? Так… «Печально я гляжу на наше поколенье…». Бля. Опять детсад?
Миша молчал.
- Конечно-конечно, - уже не сдерживал ехидства Шурик. – «Вы все пидарасы я граф Монте-Кристо. Гений блядь парадоксов друг сука.»
Шурик внезапно осекся и замер.
- Погодь … - обронил он и повернулся к столу. Взяв чистый лист, он на глаз отсчитал три строки и написал в четвертой:
«Гений – парадоксов друг».
- Гений … - задумчиво пробормотал он. – Хм, гений … Опыт …
Над строкой появилось:
«Опыт – сын ошибок трудных».
- Тааак, - продолжал Шурик. - теперь начало …
«Много нам открытий чудных
Просвещенья дарит дух:
Опыт сын ошибок трудных,
Гений – парадоксов друг…»
Шурик поморщился. Хорей довольно игрив и несерьезен. Ямб здесь уместнее. Значит надо тупо накинуть по одному слогу в начало каждой строки. Как раз и вторую слегка перестроить.
- Александр Сергеевич! Вы – гений! – восхищенно произнес Миша.
- Дык ёпта! – хохотнул Шурик. – Очевидное-невероятное, блядь! Пойми, Миша, мы живем в охуенное время. Сейчас о чем не напиши – новая тема. Какую рифму не возьми – еще не заезжена. Начинай строки со всяких союзов или междометий типа «А…» «И…» - и еще не моветон. Пиши – не хочу. А ты, блядь, хуйней маешься. Пей, пиши, да по девкам бегай. Чтобы потом твои пассии с придыханием шептали «Меня имел честь ебать сам Михал Юрич Лермонтов!», а их товарки рвали их в клочья из зависти. Арбайтен, Мишаня, арбайтен! Нихт арбайтен – нихт трах-трах.
Миша смотрел на Шурика как на божество.
- Ладно, - сказал Шурик, с тоской глядя на пустую бутылку. – А теперь ступай. Мне вот тоже работать надо …
Миша ушел, а Шурик вновь взял перо и обмакнул его в чернильницу. Отсутствие простых шариковых ручек, не говоря уж о клавиатуре компа, невыносимо его бесило. Но – ничего не поделать, эпоха такая.
- Открытий чудных… - сказал он. – Чудных… Чудесных…
Шурик встал и прошел в спальню.
- Мороз и солнце – день чудесный, еще ты дремлешь, друг прелестный, - ласково сказал Шурик и погладил ладонью волосы спящей жены. – Пора, красавица, проснись!
Натали улыбнулась во сне.
- Открой сомкнуты негой взоры, - с нежностью прошептал Шурик ей на ушко. – Навстречу северной Авроры звездою севера явись!
Натали открыла глаза.
- Доброе утро, милый, - сказала она. – А где мой кофе?