Честный Казах : Аламут

- Дорогу Величайшему-из-Визирей, султану Абу Али Хасану ибн Али ат-Туси, Покровителю ученых и дервишей! Дорогу! – огромного роста глашатай добросовестно громоподобно орал на пустой ночной улочке старого Багдада, и даже рабы-нубийцы, тащившие паланкин, скалились сверкающими в темноте ослепительно белыми улыбками. Начальник Стражи Великого Визиря, Ахмет аль-Рашид, Главный-над-Сорока-Стражами, лишь морщился от нелепости ситуации, думая про себя: «Ну хуле, ему платят, он и орет, служака, блядь!», но все же внимательно рассматривал покосившиеся мазанки, служившие покоями столичных люмпенов, на предмет возможного нападения, тем более, что в последнее время участились убийства чиновников Великого Султана фанатичными хашишинами-исмаилитами. Надрывно лаяли собаки; курицы, кудахча, разбегались во все стороны под копытами разгоряченных лошадей Сорока Стражей, но угрозы ниоткуда не исходило – редкий разбуженный перепуганный обыватель осмелится высунуть нос из своей норы, рискуя быть немедленно зарубленным лихими кипчакскими джигитами – Стражами Великого Визиря. Процессия медленно продвигалась ко дворцу Султана Сельджуков – ослепительному и великолепному султану Джалал ад-дин ва-д-дин Абу Фатх Малик-шаху ибн Алп-Арслан ибн Дауд ибн Микил ибн Сельджуку, потомку самого пророка Мухаммеда. «И на хрена этому старому пердуну эти понты?» - снова поморщился Ахмет аль-Рашид, взглянув на самодовольное лицо визиря, - «паланкин с нубийцами, глашатай посреди ночи… Воистину говорил поэт: Понты дороже денег!»

- Мир тебе, ходжэ Хасан! – молодой султан Малик-шах почтительно поклонился Величайшему-из-Визирей, который служил еще его отцу султану Алп-Арслану, и во многом благодаря которому империя Сельджуков достигла таких масштабов.
- О, благословен будь, Великий Султан, Величайший из семьи Великих, наместник Аллаха на Земле, Правитель Багдада, Дамаска и Иерусалима, Карающий Меч Господа нашего, Свет Очей наших, и живи вечно! – задребезжал султан Низам ал-Мулк и пал ниц перед своим султаном и начал лобызать ступни своего повелителя - Величайший Визирь всегда очень тонко соблюдал деловой этикет. «Вот же ж старый гандон,» - подумал Ахмет аль-Рашид, который также был и доверенным лицом визиря, и был единственным, кроме Великого Султана и Величайшего-из-Визирей, из присутствующих в комнате - «хуячит будто мы на Диване, а не в покоях султана… Никто ж не видит, блядь, чо ж ты расстарался-то?». Малик-шах, похоже, думал о том же, он заметно занервничал, было видно, что ему не терпелось приступить к очень важному делу, и, не дождавшись окончания церемонии приветствия, почтительно отпихнул Низама ал-Мулка ногой. Величайший-из-Визирей не растерялся, ведь не даром прошли три десятка лет безупречной службы в Диване Султанов Сельджуков – и, согнувшись, как побитый пес, да при этом еще и непрерывно кланяясь, тихонько отошел в угол.
- Кхм, - Малик-шах откашлялся, условно завершая затянувшееся приветствие, - начнем, пожалуй. Ходжэ Хасан, дорогой, я вызвал тебя, чтобы посоветоваться: как мне быть с Хасаном ибн Саббахом? Аламут захвачен его сторонниками, и теперь он грозится прислать своих убийц-хашишинов ко мне! Ведь недаром сказал поэт: «Псы нападают исподтишка…» ну и так далее, – молодой султан в отчаянном жесте хлопнул себя ладонями по бедрам.
- О, Светлейший и… - начал было свою волынку почтенный старец, но султан топнул от досады, и Величайшему Визирю пришлось начать приступать непосредственно к конкретике: - Армия твоя многочисленна как… - султан топнул слова, - эээ, пошли войска! – лаконично подытожил визирь.
- Ну а ты что можешь посоветовать, о, мужественный Ахмет аль-Рашид? – с тревогой спросил султан прославленного воина.
- А хуле тут думать, мочить этих йобаных наркоманов, и пиздец! – ответил прямо кипчак.
Величайший-из-Визирей оторопело посмотрел на Начальника своей Стражи и начал шипеть:
- Степной дикарь! Да как ты смеешь так отвечать Блистательнейшему из Султанов, да живет он вечно, потомку пророка, Правителю Багдада, Дамаска и… - тут Малик-шах ловко пнул старца ногой под зад – по придворному этикету это означало предупреждение, что человек говорил не к месту.
- Ну и как ты считаешь, смогут ли мои войска взять неприступный Аламут? – нетерпеливо продолжил свои расспросы Блистательнейший из Султанов.
- Ну а хуле тут на жопе сидеть, этот йобаный Саббах от этого ведь не здохнет, а наоборот – пришлет своих обширяных мокроделов, и пиздец тебе мой юный друк. – объяснил Ахмет аль-Рашид.
- Твоя правда, о, почтеннейший из сквернословов! – сказал Малик-шах. - О, ходже Хасан, прикажи собирать войска, - обратился Султан Сельджуков к своему визирю, - пусть собирают моих верных гулямов, сипаев, туркменов и кипчаков…
- Эээ, шеф, погоди, - перебил султана Ахмет аль-Рашид, - не гони коней, начальник, я в отпуске семнадцать лет не был!
Величайший-из-Визирей снова метнул презрительный взгляд из своего угла, но султан султанов не обратил внимания на выходку дикого кочевника:
- Выступаем в первую звезду месяца Шаабана! – торжественно объявил Малик-шах.
Шел 470-й год от Хиджры.

«Совсем охуели суки!» - думал тоскливо Ахмет аль-Рашид, - «Возьмем Дамаск, поедешь в отпуск! Потом Рум возьмем, поедешь в отпуск! Потом Сидон, Тир, Иерусалим, Акру, всяких мелких селений взяли несчесть, а с отпуском опять наебали!» Каждую ночь ему снились пестрые прикаспийские степи, обильно поросшие высоким ковылем, огромные стада лошадей, снился дымок над кочевьями. Последние полтора года он провел в Багдаде, на почетной должности Главного-над-Сорока-Стражами, ему выделили собственный дом и казарму для его людей, султан султанов назначил ему содержание в шестьдесят тысяч динаров в год, до вычета налогов, и лично одарил его роскошными одеждами и гаремом невольниц, но радости особой это не приносило. Узкие вонючие улочки мегаполиса, наполненные огромным количеством народа, не шли ни в какое сравнение с вольными степями Дешт-и-Кипчака. К тому же в это время года начинало нестерпимо зудеть плечо – рана от стрелы, полученной в молодости от подлых узбеков, во время участия Ахмета аль-Рашида в очередном грабительском набеге в составе своего многочисленного кипчакского рода на Ташкент.

Бесчисленное войско султана султанов осаждало Аламут уже второй месяц. Приступом взять горную крепость, окруженную утесами, обрывами и неприступными стенами было проблематично, поэтому на военном совете Малик-шах объявил, что возьмет крепость измором. Бесконечная иранская пустыня была усеяна до самого горизонта палатками двухсоттысячного войска и безжалостно засрана на много километров вокруг. «Где б посрать» стало реальной проблемой, выгребные ямы было уже практически негде копать, да еще и участились случаи проваливания воинов в плохо засыпанные старые ямы, нередко заканчивавшиеся летальным исходом. Особо упертые садились на лошадь и скакали в пролесок, находившийся в добрых трех часах езды от ставки войск Великого Султана, но и тот уже практически исчерпал свои площадные ресурсы. Все окрестные колодцы на десятки километров вокруг были опустошены еще в первые недели, или отравлены исмаилитами, поэтому воду пришлось черпать из маленькой грязной речушки, протекавшей неподалеку, из-за чего, ко всему прочему, часть войска, уже отвыкшая от дальних походов и погрязшая в персидской роскоши, стала страдать дизентерией. Небоевые потери составляли уже несколько тысяч человек.
Малик-шах заметно нервничал – еще бы, ему приходилось из собственного кармана кормить такую ораву бездельников! Кроме непосредственно самих воинов, в ставке находилась еще добрая пара десятков тысяч самого разного обслуживающего персонала – гаремы султана и высших чиновников, куча различных священников (были и муллы и попы и раввины – султан достаточно терпимо относился к другим концессиям), цирюльников, проституток, рабов и слуг, и еще много другой всяческой непонятной шушеры. В конце концов, султан султанов снова созвал военный совет, куда пригласил всех своих визирей, военачальников, и на всякий случай нескольких дервишей.

Ахмет аль-Рашид проснулся, вышел из своей палатки и начал седлать коня, собираясь на военный совет. Вдруг конь поднял хвост и громко пернул. Главный-над-Сорока-Стражами вдруг улыбнулся во все свое широкое скуластое лицо и в ответ бзданул так оглушительно, что конь от испуга захрапел, стал косить дурным взглядом и пятиться. Настроение степняка улучшилось.
На военном совете стоял невыносимый гвалт – каждый норовил высказать свое «конструктивное» предложение и выслужиться перед султаном султанов. В углу огромного роскошного белого шатра Малик-шаха крутились дервиши – кто-то из них бросал на землю кости и зачем-то долго всматривался в них, кто-то вздымал руки к потолку и, казалось бы, грозил небу на непонятном языке, в общем, создавали видимость глубокой аналитики.
- О, Великий Султан, надо сделать подкоп! – орал один из военачальников из своего угла.
«Ага, дайте этому дебилу кирку и пусть долбает скалы, стахановец недойобаный!» - подумал Ахмет аль-Рашид.
- О, Могущественнейший из Правителей, прикажи атаковать стены, я пойду в первых рядах! – кричал другой.
- Умрем ради Султана! – зачем-то старательно надрывался еще кто-то с последних рядов. В шатре явно находилось слишком много народа. Вдруг один из дервишей истошно завопил:
- Стойте! Стойте, о, смертные, замолчите и услышьте волю духов! – тут «пророк» брякнулся оземь и начал корчиться и извиваться на земле, старательно изображая припадок. Он так выкручивал руками и ногами, что казалось, они вот-вот выскочат из суставов – другие дервиши с почтительным уважением внимали за работой своего коллеги по цеху, это был настоящий мастер-класс. Все смолкли; вокруг припадошного образовался круг из султанов, военачальников и его же собратьев. Вдруг дервиш замер, обмяк и стал вещать противным козлетоном:
- Ооооо, смеееертныыееее! Услыыыышьтеее вооолюю дуууухооов! Говориииит дууух Исхаааакаа… эээ… ибн Юсууууфа… эээ… аш-Ширазииии, сподвиииижника пророоооока, погииибшего в биииитве при Нехавееендее! Услыыыышьтее моюууу волюуу! Одииин из вааас доооолжен наааайти добровоооольца из друуузей и вооойти в крееепость вмееесте с нииим поод бееелым флаааагом переговоооорщикаа и предложииить Ибн Саббаааааху сдааааться!
«Ыыыы, вот дебил-то, а! Кто ж туда пойдет-то, его ж эти нарики сразу же лошадьми на четыре части порвут и даже фамилию не спросят!» - ухмыльнулся про себя Ахмет аль-Рашид.
- Ии ээээтоо буууудеет… - продолжил дервиш, затем сделал многозначительную паузу, во время которой все замерли в ожидании, боясь даже пошевельнуться, чтобы не привлечь хоть чем-либо внимание дервиша и чтобы не стать тем, кому духи «назначат» идти в крепость. Вдруг Ахмет аль-Рашид неожиданно для себя громко пернул. Дервиш дернулся от испуга, широко раскрыл глаза, но, не растерявшись, резко показал пальцем на кипчака и закончил свое «предсказание»: - ОООН!!!
- Да ты ахуел, симулянт нищастный!! – от изумления вырвалось у Ахмета аль-Рашида.
- Духи говорят, и ниибет, - неожиданно спокойно пожал плечами дервиш.
- А если они меня за руки-ноги к четырем лошадям привяжут и в разные стороны их погонят, кто за твой гнилой базар ответит? – поинтересовался Главный-над-Сорока-Стражами.
- Не сцы, браток, духи пиздеть не будут, - попытался успокоить его «предсказатель».
- Чо ты меня паришь, тоже мне лоха нашол! Я – Главный-над-Сорока-Стражами, бля, а не хуй с горы! Вот скажу своим пацанам, чтобы они тебе яйца отрезали, если меня вдруг замочат в Аламуте! - грозно прорычал кипчак.
- Э! э! полегче мне тут! Духи ж ведь не сказали, замочат тебя или нет, правильно? - парировал весьма опытный в своем деле дервиш, - Может и замочат, но типо для благого дела – окончательной победы исламизма во всем мире… ну и, в-общем, все такое. Да, кстати, насчет яиц, - продолжил он, - я, ээ, это самое… раньше должность евнуха занимал. Так что вот так-то вот.
- Воля духов ясна нам, о, Дервиш-Дервишей, первый среди равных! – вдруг торжественно выступил Малик-шах. – А ты, о мой доблестный Ахмет аль-Рашид, найди себе добровольца среди друзей, как было предписано духами наших предков, и отправляйся с именем Аллаха милостивого в Аламут, предложить капитуляцию нашим подлым врагам!
Уже начинало ощутимо резать глаза от столь неудачного испускания газов незадачливым кипчаком, и народ начал потихоньку собираться из шатра на выход. Малик-шах кинул дервишу увесистый кожаный кошель, наполненный доверху золотыми динарами.
- Не сцы, - подмигнул на прощание дервиш, - занесем тебя в канон святых, будут поклоняться тебе, как незабвенному герою, погибшему смертью храбрых – прикинь, как твоим правнукам приятно будет, - зубоскалил он.
- Катись, урод, - уже беззлобно попрощался Ахмет аль-Рашид.

Примерно через час, после тягостных раздумий, Главный-над-Сорока-Стражами зашел в шатер своих воинов и рассказал о предсказании. Доброволец неожиданно нашелся:
- Я пойду, - сразу же заявил светловолосый аль-Малхамах. – а хуле делать, тут все равно скучно сидеть, а так схожу хоть на крепость гляну.
Аль-Малхамах не был кипчаком. Не был он ни персом, ни арабом, его фантастически светлые волосы и глаза цвета неба опровергали его принадлежность ко всем знакомым Ахмету аль-Рашиду народам. Матери пугали им непослушных детей, а различные врали сочиняли различные сказки относительно его происхождения. Он прискакал в их кочевье сам, еще пару десятков лет назад, совершенно не владел ни одним из тюркских наречий, но, тем не менее, ему удалось как-то прижиться в родовом кочевье Ахмета аль-Рашида. Как его назвала мать, никому неизвестно до сих пор, именем ему стала привязавшаяся кличка «Аль-Малхамах», что на одном из арабских наречий означало «Лютый». Наверняка, так его окрестили матери, для пущего устрашения своих детей, характером и видом он казался больше вдумчивым и рассудительным, но в бою дрался достойно. Как-то один старцев кипчакского рода, живущего далеко на севере, проездом гостил у них в кочевье и уверял, что у них есть два раба, захваченных в набегах на дикие северные племена, жившие в лесу. Оба были с такими же волосами, цвета выжженной травы, и глазами цвета неба, и одного звали «Виталий», а другого «Степан», но ни на одно из этих предложенных имен Лютый не откликнулся. А когда через пару лет он худо-бедно, но выучил тюркский язык, то кличка уже так прижилась, что его настоящее имя уже никого не интересовало. Несколькими годами позднее Ахмету аль-Рашиду пришло предложение на позицию десятника в войске Султана Сельджуков, и Лютый последовал за ним.

Два парламентера неспешно скакали, держа в руках белые тряпки, к воротам Аламута. Бойницы сразу же ощетинились защитниками крепости в полном боевом снаряжении, которые даже не шелохнулись, когда переговорщики прискакали к самым воротам, меньше расстояния полета стрелы. Вообще, эти федаины вели себя очень странно – не было ни выкриков с угрозами или бранью, ни одиночных выстрелов из лука, чтобы напугать или скомпрометировать парламентеров, ни попыток облить их помоями или экскрементами с высокой стены – обычные дела в подобных случаях, ничего этого не было – защитники вели себя крайне сдержанно. Они лишь заняли места у своих постов согласно боевому расписанию, и стояли без малейшего интереса и движения. Ахмету аль-Рашиду это сразу же бросилось в глаза и почему-то насторожило. «Йобаные наркоманы, вечно у них все как не у людей!» - раздраженно подумал он.
- Чота эти уроды даже гавном не пуляются, и молчат как партизаны, - заметил и Лютый.
- Да ваще пиздец какой-то, - все сокрушался Ахмет аль-Рашид. Оба всадника гарцевали прямо у ворот уже добрые полчаса.
- Кто вы и с чем пожаловали? – наконец прокричал кто-то с высокой башни крепостной стены.
- Мы парламентеры султана султанов Малик-шаха Великолепного! – крикнул в ответ Ахмет аль-Рашид, прошептав про себя: «Ебись он в жопу деревянным страпоном с бабушкой Азраила», и продолжая уже вслух: - У нас послание для шейха Хасана ибн-Саббаха! – во всяком случае, в этой крепости Глава Ордена исмаилитов звался «Шейх-аль-Джабалем», так что условно он был прав. Да и вряд ли кто-то из сторонников Малик-шаха смог бы услышать его здесь и доложить султану султанов или его визирям, что Ахмет аль-Рашид не по праву «наградил» сектанта высоким духовным званием.
- Назовите себя! – вопрошал крикун с башни после пятиминутной паузы. Эти «обширяные тормоза», как обычно называл их Главный-над-Сорока-Стражами, раздражали все больше и больше.
- Султан Ахмет аль-Рашид и шейх, эээ, Чубакка аль-Малхамах! – снова соврал Ахмет аль-Рашид, надеясь, что «султана» и «шейха» хотя бы не казнят сразу же без разговоров.
Пришлось погарцевать еще полчаса, прежде чем ворота крепости хашишинов распахнулись, и в лицо дохнуло запахом жженых тряпок. На улице, ведущей из главных ворот в манор, была выстроена отборная гвардия федаинов, сверкающая на солнце серебром добротных кольчуг. Ахмет аль-Рашид с сожалением рассмотрел старые ламинарные «кипчакские» доспехи, в которые были облачены оба парламентера и их лошади, которые были весьма эффективны в бою, но нисколь не эффектны для столь высокого представительства, и неожиданно понял, что ни он, ни Лютый никак не тянут на «султана» и «шейха». Впрочем, обкуренным исмаилитам было глубоко до лампочки, в чем были одеты переговорщики.
- Дорогу гостям Сейдуна! – неожиданно появился провожающий на статном вороном коне. Впрочем, резиденцию Шейх-аль-Джабаля было видно сразу, еще со въезда в ворота небольшой крепости.
В небольшом каменном маноре, скорее служившем внутренним моттом в крепости, их неожиданно радушно встретил сам Хасан ибн-Саббах, уже немолодой человек с посеребренными висками и бородой, но весьма энергичный и чрезмерно улыбчивый, с узкими «смеющимися» глазами.
- Ааа, садиг! – воскликнул он, подбежав к Ахмету аль-Рашиду, и дружелюбно схватил его руку, хотя они виделись в первый раз. – Ну что, что там происходит, там, снаружи, рассказывайте, ну? А то мы, как Вы, наверное, заметили, в осаде находимся, и новости до нас теперь не доходят! – энергия из этого человека, казалось бы, била через край.
- Эээ… Стабильности нет. – выдавил из себя Глава-над-Сорока-Стражами. – Террористы опять захватили… эээ… крепость! – брякнул Ахмет аль-Рашид и только потом, ужаснувшись, понял, что он сморозил. Но реакция была неожиданной – Глава Ордена исмаилитов неожиданно звонко захохотал:
- Ахахахахахаха! Шутите! Молодец! Надо же! «Стабильности нет»! – затрясся он, вытирая пальцем слезу из глаза. – Молодец! Молодец! Я тоже люблю пошутить!
Лютый показал как бы невзначай Главе-над-Сорока-Стражами условный кипчакский сигнал – постучал костяшками пальцев себе по лбу.
- Ну как там поживает Малик-шах? Достопочтеннейший султан Низам ал-Мулк тоже с ним, там, внизу? Как они? – продолжил расспросы Хасан ибн-Саббах.
- Эээ, нууу… живы, здоровы, слава Аллаху… Передают Вам привет. – выкрутился Ахмет аль-Рашид.
- И что за привет? – поинтересовался Сейдун хашишинов.
- Эээ, ну мол, привет тебе, любезнейший Шейх-аль-Джабаль, как поживаешь, как здоровье твое, ну и не желаешь ли, мол, эээ, сдаться на милость султану султанов? – таки подвел разговор к цели поездки Глава-над-Сорока-Стражами.
- Гм, и что, таки так и передавали, «на милость султану султанов»? – допытывался Хасан ибн-Саббах.
- Нууу, не совсем так, скорее имелось ввиду «нижайше просим сдаться». – начал выкручиваться Ахмет аль-Рашид и почувствовал, как по спине катятся струйки пота. – Эээ, понимаете ли, о, великий шейх, живите вечно, бла-бла-бла… Эээ, я ведь неместный совсем, - продолжил он, - я вообще кипчак, и по-арабски плохо говорю!
- Ладно, хуй с ним! – неожиданно заговорил по-тюркски Сейдун, - ну скажи-ка мне, дохуя ли у Малик-шаха войск?
«А ведь этот человек нихуя, нихуя, нихуя не прост!»: подумал Ахмет аль-Рашид и ноги его похолодели.
- Эээ, ну примерно тысяч двести, может чуть больше, - честно ответил он.
- Гыгыг, а нас тысяч тридцать если наберется, и то хорошо… Ну ничего, может вас и больше, но зато, зато!.. – глаза Хасана ибн-Сабаха неожиданно загорелись, - пойдемте, пойдемте, покажу кое что!..

Федаины бурно приветствовали своего Сейдуна, скакавшего в окружении парламентеров и личной гвардии, прямо к Главным воротам. Подскакав к стене, Хасан ибн-Саббах спешился, приглашающим жестом позвал переговорщиков следовать за собой и начал подниматься на высоченную башню. Вскарабкавшись на самый верх, парламентеры обнаружили, что Сейдун уже стоит рядом с каким-то воином и что-то увлеченно нашептывает тому на ухо. Заметив своих гостей, Шейх-аль-Джабаль обратился к ним:
- Ааа, вы уже залезли? Ну-ка, прошу Вас, садиг, выгляните-ка в окно?
Ахмет аль-Рашид осторожно, цепляясь за подоконник, выглянул из грубой, словно прорубленной топором, дыры в башне. Внизу, под высокой башней, был крутой обрыв, на дне которого росли деревья, сливавшиеся в одно зеленое пятно:
- Да, высота ахуенская, и чо? – спросил Главный-над-Сорока-Стражами.
- А теперь смотри дальше, - продолжил Хасан ибн-Саббах, и вдруг скомандовал своему воину, - Ты! Прыгай вниз!
- Есть, Сейдун! – ответил воин и, прежде чем парламентеры вообще могли что-либо сообразить, спрыгнул прямо в окно.
- Ахахахахаха, ты видел, видел, да? – Сейдун радовался как ребенок. – Ну ты понял, да, в чем прикол вообще?
- Да, Шейх-аль-Джабаль, я все видел и все понял, - ответил Ахмет аль-Рашид после минутного молчания.
- Ну и что ты понял? Ты догадался, догадался, да? – нетерпеливо расспрашивал Хасан ибн-Саббах.
- Ну я понял, что хотя наша армия и многочисленнее, но зато каждый твой воин готов отдать за тебя свою жизнь не задумываясь, да еще и стены практически неприступны... – сформулировал свою мысль Ахмет аль-Рашид.
- Да неее, - неожиданно разочарованно протянул Садиг, - нихуя ты не понял! Просто я хотел показать тебе жесткую наебку, чтобы поприкалывать… Прикинь, - оживился он, - я этому кексу нагнал типа я супермен, типо могу спасти его, если он в окно выпадет, а он не поверил! Ну я ему и предложил проверить, гыгыг, прикинь? А этот укурыш тупорылый в окно кааак сиганет! Ну ты видел? Вот дебииил, ахахахаха! – снова закатился в смехе Хасан ибн-Саббах…

Тем же вечером потрясенные парламентеры вернулись обратно в Ставку и были награждены внеочередными повышениями воинских званий. А ночью состоялось очередное совещание в шатре Малик-шаха, но на нем присутствовали, в отличие от предыдущего, лишь сам султан султанов, Величайший-из-Визирей Низам-ал-Мулк, оба парламентера – Ахмет аль-Рашид и Лютый, и еще пара крупных военачальников.
- Ну, что ты ответишь мне, о, смелейший из смелых, мой доблестный воин Ахмет аль-Рашид, да убоятся враги имени твоего, сможем ли мы взять Аламут? – спросил прямо Малик-шах.
- Нет, султан султанов, хуй там, нихуя нам его не взять, - честно ответил Ахмет аль-Рашид.
- Предатель! – вдруг воскликнул скрипучим голосом Величайший-из-Визирей Низам аль-Мулк. – Армия Султана Сельджуков бесчисленна и непобедима!
- Да, нас дохуя, да, мы непобедимы в бою, но есть еще кое что… - и тут Ахмет аль-Рашид в подробностях рассказал случай, произошедший на башне. – Короче, наебщик он реальный. Ну и как сказал поэт: «Против наебки дурная сила не катит»… эээ, ну или что-то вроде того, не важно. В-общем, надо валить отсюда, - заключил к концу повествованья он, получивший титул уже Главного-над-Отборной-Тысячей-Стражи-Султана.
- Ну не совсем точная цитата поэта, конечно же, но мысль мне ясна. – согласился Малик-шах, - Я согласен. Надо валить. Ходжэ Хасан, - обратился он уже к Величейшему-из-Визирей, - прикажите трубить войскам возвращение домой!

Звездная ночь сияла над иранскими горами, когда неожиданно огромный лагерь осаждающих огласился надсадным низким ревом сигнальных труб. Люди обрадовано начали тушить костры, собирать палатки, снаряжать лошадей, чтобы выступить прямо на рассвете, а в это время в Аламуте, в самой высокой башне, издевательски хохоча, Хасан ибн-Саббах вытягивал толстый жгут, свитый из нескольких веревок, на котором висел его изможденный, но живой воин, провисевший целый день за окном. В голове Найобщика-среди-Найобщиков уже крутился целый рой коварных планов по устранению рода Сельджукидов.