Einsturzende Neubauten : Они вроде ничего

- Ты знаешь, Рома, просто один лежит дома пьет портвейн и слушает Рахманинова, наслаждаясь при этом самим актом гедонистического времяпрепровождения, думает о высоком, а другой лежит дома, пьет портвейн, слушает Рахманинова и думает о том, как он классно лежит дома, пьет портвейн и слушает Рахманинова. И совершенно непонятно кто из них в этом случае больше приблизился к счастью и гармонии.
- Зато прозрачно и ясно, что ты к этому счастью и гармонии не приблизился совершенно. И не приблизишься до тех пор, пока не перестанешь пить портвейн и слушать Рахманинова, размышляя о тех двоих.
- Не выйдет. Если я перестану думать о несомненных достоинствах пития портвейна и слушания Рахманинова, то эти процессы автоматически утратят все свои достоинства. А тем двоим придется либо поставить Моцарта, либо пойти на работу.
- Ну, с ними понятно. А тебе-то какой интерес?
- А работать они к кому пойдут? Ко мне. Налупившись до одурения портвейна с Рахманиновым они начнут претендовать на кокос с Веркой Сердючкой. Возможности для реализации желаний я им предоставлю. А они в очередной раз приблизят меня к шампанскому с негритянками.
- А в чем твоя сложность, говоришь?
- Я в своё время предпочел Сартра Буковски.
- Нихуя себе. А меня в детстве учительница по рукам указкой била. Я теперь неадекватно воспринимаю любой продолговатый предмет.
- Ну – за продолговатые предметы.
- Стоя.

Рома покачиваясь выбрался из-за стола и, описав дугу, рухнул в объятия Василия. А спустя десять минут грубых мужских ласк, между ними произошло незабываемое для обоих соитие.

На очередное заседание они пришли уже в качестве пары, что произвело своего рода фурор, так как гомосексуализм к тому времени давно вышел из моды. За время торжественного произнесения речи, которую Адик читал с таким видом, будто репетирует её перед зеркалом, эти двое трижды отлучались, похабно перемигиваясь и нахально трогая друг друга за крепкие задницы.

Накануне Адик два часа слушал ДДТ и родил стихотворение посвященное своему появлению на свет. Выглядело оно так:

Папенькину дочку
Маменькин сынок
Трахал поздно ночью
Под старый русский рок.

Он чувствовал в себе силы выдать больше, но столкнулся с серьезной проблемой невозможности рифмовки «Очаковского» с «Мадерой».

Москва доводила Адика до оргаистических конвульсий. Он шел по прекрасной утренней столице, наслаждаясь смрадным духом пульсирующего мегаполиса, и размышлял о том, что он скажет Борису. Несмотря на то, что время для серьёзного разговора он выбрал самое подходящее – в семь утра Борис наверняка еще находился под воздействием стимуляторов – беседа могла перейти в совершенно неожиданное русло. Борис был одним из тех людей, для которых высшим счастьем является возможность обожраться дорогущего алкоголя и заблевать дорогущий пиджак, поэтому для Адика, бухающего дешево и блюющего на спортивные штаны, общение с ним было продиктовано лишь противной потребностью в инвестициях.
Адик свернул в Померанцев и вышел на Остоженку, отдал симпатичному бомжу, приютившемуся на автобусной остановке, мелкие деньги и со вздохом шагнул в темный подъезд.
Борис встретил его в трусах и щетине, обдал вихрем недельного перегара и пригласил пройти в квартиру. Адик перешагнул лужу подсохшей рвоты, поморщился и зашел в чудовищно дорогую и ужасно задроченную квартиру Бориса. Из музыкального центра доносился Рахманинов.

- Так что у вас там стряслось?
- Да ничего особенного. Опять эти пидарасы из ЮНЕСКО звонили. Обещали всех на хуй посадить. Там два ялика из неопытных устроили оргию у храма Христа Спасителя. Телевидение приезжало, ОМОН.
- Чего делать собираетесь?
- Ничего, тем двоим пиздюлей начислим, да штраф заплатим. Я чего пришел-то – нам денег бы.
- Денег дам. Выпить не хочешь?
- Хочу.

Борис разлил по стаканам портвейн.

Глава 17.