Шизоff : Ушастое нодоразумение ч.2

2
-- Это же просто враги Отечества! Оборотни! Монстры! Вы согласны, мой уважаемый коллега и друг?! – Анатолий Кириллович вещал, приняв самую, что ни на есть театральную позу. Воплощённая укоризна и мировая скорбь в одном лице. – В несчастной Англии клонируют овец, в забытой богом Канберре подбираются к сумчатому волку… с Тасмании… Да, да! С Тасмании, молодой человек, о которой большинство людей, подобно вам, не имеет никакого представления… Не обижайтесь, у меня и в мыслях не было оскорбить вас, поверьте! И впрямь – кому интересна эта несчастная Тасмания?! Никому, но волка они клонируют раньше нас, вот увидите!

Пабло смотрел на разгорячённого коллегу, и терпеливо ждал, пока тот спустит пар и наконец выскажет что-нибудь дельное. Порою ему приходила на ум мысль, что старикан порядком распоясался, особенно с тех пор, как очередь желающих пожать ему руку перевалила за государственную границу . Порою это бесило.

Но Пабло с самого рождения был наделён свойственной мятежным поэтам сверхчувствительностью. Вкупе с белорусской терпеливостью, это качество не позволяло брать верх темпераменту и делать непоправимые ошибки. У него была масса удивительных качеств, но, к сожалению, в этой куче никак не удавалось обнаружить жемчужного зерна мало-мальски научной мысли. Интуиция была, а мысли не было. Зато ему удалось приоткрыть створки у раковины унылого профессорского отчуждения, и из них вывалился такой увесистый перламутр, что мама не горюй. «И тогда купец продаёт всё имение своё, и покупает эту жемчужину» Кирилыч как-то цитировал эту поговорку, вроде даже её бог придумал. Бог не бог, а запомнилось. Неплохая мысль.

-- Так давайте и мы…ну, волка…-- пора было направлять монолог в более перспективное русло. – Или медведя.

Последовал вполне ожидаемый всплеск отрицательного отношения к животному миру. Пабло терпеливо снёс пару уничижающих реплик, чувствуя, что воспламенившегося не на шутку учёного мужа сейчас пронесёт очередной гениальной идеей. Остальное – дело техники.

-- Мой юный друг…и коллега! – Панюшкин быстро поправился, виновато взглянув в мгновенно набрякшее от обиды лицо доцента Жмудя.

Следует отметить, что выведший из грязи в князи профессора (ныне Академика) Панюшкина, бывший лаборант, а ныне полновесный учёный, Жмудь, ничего не требовал взамен, кроме уважения и равноправия. На людях, и в отсутствии оных. Он целиком отдал все свои ресурсы, включая гормональные, делу науки. Работал сутками, обивал пороги, лизал… В общем – сделал всё. Выпросил, выменял, выбил, выторговал, вырвал и выкрал. Взамен же он желал лишь соавторства. Пабло Васильевич Жмудь был тщеславен.

Заметив, что обиженно поджатые губы вновь обрели привычно обвислую конфигурацию, Панюшкин возбуждённо забубнил следующее:
– У нас с вами есть один козырёк… Можно попробовать мамонта. Да, можно: имеется достаточное количество замороженной биомассы…
-- Мяса?
-- Ну да, мяса… Это неважно, чего там…Но нет гарантий, возможны непредвиденные изменения ввиду временного фактора…
-- С душком?
-- Да, да! С душком, если вам так понятнее, но не в этом даже дело. Дело в огромных затратах энергии. Слишком масштабно, знаете ли… мамонт -- не хомяк. Опять же неизвестные и неучтённые побочные влияния: болезни, среда, мутации… Но самое главное – эти враги, там, -- Панюшкин злобно потряс кулаком в небо – никогда не дадут денег под мамонта. Что им честь отечественной науки?! Им важна самоокупаемость проекта. У-у, рабское отродье!
Пока вновь распалившийся Панюшкин клеймил смердов, холопов и вольноотпущенников, Пабло интенсивно ворочал мозгами. Его способ мыслить напоминал упражнение с кубиком Рубика. Внутрь мысль не проникала, но узоры на поверхности чередовались со страшной скоростью.
-- А если человека?
-- Вот, вот! Вы, дорогой коллега, как всегда попадаете прямо в точку! Клянусь своими стволовыми клетками, что такого проницательного диагноста, как вы, надо на руках носить. Учёность, слава создателю, не успела убить в вас дар провидца, раздробить способность целостного, я бы даже сказал – глобального восприятия проблемы, а это, дорогой мой… к чему это я…?…
-- Человека можно пустить в тираж. – терпеливо напомнил обогретый похвалой диагност и провидец.

Восемь лет назад Панюшкина хватил бы удар от столь вольно преподнесённой научной идеи, но сейчас он был уже закалённым и передовым членом демократического общества, а потому спокойно переносил убойные дозы тупости и хамства.

Он и ухом не повёл, а напротив, с энтузиазмом продолжил:
-- Не можно, а нужно! Но! Это риск. Согласно международной конвенции, нельзя клонировать живого человека…
-- А жмурика?
-- Жмурика…Ишь ты! Век живи… Жмурика, как вы изволите его именовать, в принципе -- можно. Но под это опять же не дадут денег. Нужно разрешение родственников, нужна эта чёртова окупаемость. Нужна сенсация, да такая наглядная, чтобы не возникло сомнений в фальсификации… Ни у кого! Нельзя клонировать бомжей, неизвестных солдат или убитых бандитов. Булгакова читали? Помните у него…
-- Не читал. Я так понял, Анатолий Кириллович, что надо какой-нибудь сюрпризик организовать, чтобы этого…э-э-э…покойничка весь мир в лицо знал? Чтоб он интервью мог дать и сказать большое человеческое спасибо? Чтоб от него выход был?
-- Именно. Чтоб он не просто мычал, как эта распроклятая дурная овечка Долли, а представлял собою личность. Способную к обучению, развитию, эволюции…Но! Кроме всего прочего, для ускорения процесса по нашей методе, заметьте – нигде в мире неизвестной (тут мы впереди планеты всей лет на сто, ха-ха!), нужны не сухие кости и кожные покровы, а мышечная ткань, хотя бы кусочек ткани! Где нам взять ткань? Где взять необходимые деньги? Где?! – профессор застонал, ломая руки в накатившем отчаянии.
-- Будем искать, Анатолий Кириллович, будем искать. Стартовый капитал мы под это дело выжмем, не сомневайтесь, а уж покойничек потом на рекламе всё отобьёт, ещё и нам с вами останется. А Нобелевской премией тут пахнет?
-- Пахнет, ха! Просто…э-э-э…прёт, как вы изволите выражаться. Разит, извините за грубость.
-- Прёт, значит… -- задумчиво повторил Пабло и решительно поглядел в глаза Панюшкину. – Гадом буду, но я вам такого чудака нарою!

Профессор мечтательно, но безнадёжно покачал головой. Он уже привык не удивляться своеобразным талантам своего коллеги, однако дело представлялось абсолютно несбыточным. Чудеса бывают только в сказках.

Но если профессор Панюшкин отвергал чудеса, то Пабло Жмудь отчётливо сознавал, в какой сказочной стране он живёт. В стране чудес необыкновенные вещи попадают в разряд банальной повседневности. Главное – знать, что и с какой целью искать. У любого Кащея имеется яйцо, до которого можно реально добраться, если только подмаслить нужную премудрую Василису. Жмудь пожелал профессору удачи в трудах праведных, а сам взял бессрочный творческий отпуск.

-- Вы надолго, Пабло Васильевич? Бросьте вы эту затею, пустое это всё, фантазии. Лучше отдохните, съездите с женою на море… -- Пабло посмотрел на профессора с таким выражением лица, что тот закашлялся и пошёл пятнами. – Ну не знаю, голубчик, какие у вас планы, поезжайте с богом, отдохните и возвращайтесь, а я за это время что-нибудь надумаю новенькое. Вы ведь вернётесь?!

Как не парадоксально, но он не только испытывал естественное чувство благодарности за произошедшие перемены в своей жизни. Панюшкин и впрямь привязался к Пабло. Так порою интеллигентный, культурный гражданин волею судеб влюбляется в вульгарную вокзальную шлюху.

-- Со щитом, или на щите. – пообещал Пабло, незаметно для самого себя поднахватавшийся у Панюшкина всякого разного. – Мы с вами, Анатолий Кирилыч, дадим угля этой вшивой Тасмании!

Он порывисто обнял профессора, а затем быстро вышел, устыдившись внезапного натиска чувств. Случается, что и вокзальные шлюхи отвечают взаимностью на чувства интеллигентных граждан.