Спич : Кулёмин и Париж

Утрело.
Кулёмин стоял у окна и задумчиво почёсывал свою спину в том месте, где она навсегда расставалась со своим приличным названием. Ему некого было стеснятся, ему некого было любить...
За окном раскинулся привычный и безрадостный пейзаж -- всё тот же унылый Париж, всё те же бескрайние Елисейские Поля с пьяными и неумытыми парижанами.
Кулёмин вздохнул, внимательно осмотрел повреждённый о спину ноготь, опять вздохнул и присел к столу.
Сегодня хотелось архаики, и Кулёмин решительно захлопнул лэп-топ. Из футляра шагреневой кожи он извлёк золотой "Паркер", подорожавший до "Монблана", поплевал на перо и вывел на чистом листе :
"...Когда в очередной раз нелёгкая судьба писателя забросила меня в Париж..."...
Дальше что-то не пошло.
-- Гоша!... Георгий!...
Нет ответа.
-- Шляется, греховодик, -- с дикой злобой и завистью подумал было Кулёмин, но вдруг вспомнил, что он в Париже.
-- Ах, память! Рассудок мой смятён, сметён в ведро безумья!-- Кулёмин любовался собой и своей утончённой игрой, жаль, что ни Сашки-соседа, ни Люськи-почтальонши не было поблизости. Ну да ничего, в следующий раз он их с собой возьмёт, в качестве галёрки.
---...Кулёмин!
-- А?...Что?...Кто?...
-- Ну, в корень допился...Я это! Гоша я! Ты что, опять "Невским " запивал? Ну ты упёртый! Кулёмин, ты раб привычек, причём не самых удачных! И так каждый раз, когда я ухожу на блядки. Ты как ребёнок, не можешь не нажраться, если есть в доме водка -- надо выпить, есть баба -- надо...э.ээ..раздеть, есть еда -- надо съесть, я понимаю -- инстинкты, рефлексы... Но , Кулёмин, не надо делать это одновременно! Бутерброд в зубах несколько мешает поцелую, а уж глотку доброго шмурдячка -- вообще не способствует! И как можно заниматься еблей с дамой, одновременно чистя картошку? Жри уж сырой....
... Гоша привычно бубнил, прохаживаясь вдоль плинтуса, а Кулёмин блаженно слушал его в пол-уха, довольно и покойно посматривая в окно. Приступ величия прошёл, за окном вновь привольно раскинулась помойка, стыдливо носящая имя бульвара, диогенствовали бомжи, ехали нерусские машины и было радостно от узнавания и возвращения. И даже огрызок карандаша на обрывке "Экспресс-газеты" радовал древесной тайной друидов и потенциалом креативности. А все граждане в поле зрения Кулёмина жили своей маленькой, но такой понятной и любимой Кулёминым жизнью...
Заканчивалось утрение, неотвратимо приближался день. Ох, ебать-молотить...