Розка : Кетчер

Реверс вот этого аверса: http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=15660
Тебе, МариХуанна, тебе, девочка.

* * *

Они дают мне тупейшие клички вроде «Лифтера», я же давно называю себя Кетчером. И не надо глупых ассоциаций со спортом. «The Catcher in the Rie» – «Ловец во ржи», если перевести название буквально, – одна из первых книг, прочитанных мною на английском, и до сих пор самая любимая.
Я хорошо помню момент, когда впервые понял, в чем мое Предназначение. От скуки я листал семейный альбом, и наткнулся на фотографию матери с тетками. Они изображали не то снежинок, не то Снегурочек, и маме на ней было не больше десяти. Мама была самой славной из четырех сестер, белокурая, лицо у нее было счастливое, каким я и не видел. И я подумал, что умри мама тогда, она бы никогда не стала такой, как сейчас. И я бы никогда не родился, и старшие сестры не шпыняли ее за то, что «в подоле принесла». Она, конечно, любит меня, и старается, чтобы я «в люди вышел» – ненавижу весь этот мещанский лексикон – и по репетиторам таскала, чтоб я тот же английский выучил… Но если бы она умерла тогда… Она бы не встретила моего ублюдка-папашу, и не спилась, и много чего еще не было… И тетки мои – как же я ненавижу это бабье царство, в котором приходится жить – умерли бы тетки в детстве, когда пахло от них не кислой капустой, а какой-нибудь карамелью, как бы славно это было. Я задыхаюсь в липком запахе их пота, меня тошнит от вида плохо отстиранных тряпок с коричневатыми пятнами менструальной крови, что вечно сохнут в ванной, я глохну от их визгливых голосов. Зачем они выросли? Зачем несут теперь этот груз – нет, не опыта – боли, несчастья, страданий?
И я подумал, сколько же еще девочек – чистых и светлых, ждёт эта ловушка под названием «жизнь»? Сколько из них превратится в грязных распущенных баб, мерзких, отвратительных, опустившихся… И еще я подумал, что всех убивать не надо, что надо быть справедливым. Ведь кому-то может нравиться такая жизнь, и секс, да и популяция должна расти…

…Когда я вкладываю свой напряженный член в теплую детскую ладошку, никогда нельзя сказать заранее, как поведет себя очередная девочка. И я не знаю, как поведу себя сам – уже поэтому глупо называть меня педофилом, будь я педофилом, я бы насиловал их всех.
Если испуг лишь маскирует любопытство, если я вижу в ней зачатки грязного, подлинно женского естества – я даю ей то, чего просит ее порочная сущность. Но если в глазах её читается истинный ужас, если она кричит так, что даже мне делается страшно – что ж, я спасаю её, делаю всё, чтоб она уже никогда не выросла, никогда не познала ни менструальных болей, ни узаконенного насилия под названием «брак», ни ужасов деторождения. Для неба я срываю прекраснейшие цветы.
В последний раз я не так и не спас бедняжку. Мы только приступили к Ритуалу, как в горло мне вцепилась какая-то сумасшедшая, воплощенная vagina dentata. Как эта бешеная, должно быть, напугала моего ангела! Страшно подумать, с какими воспоминаниями предстоит жить девочке. Я сам до сих пор содрогаюсь, вспоминая алые брызги крови на белокурой головке моей последней избранницы.
Что ж, из-за этой еврейской дуры меня все-таки поймали. С таким приговором, как у меня, на зоне долго не живут. Если верить попам, я попаду в ад. Если продолжать верить попам, ад – это невозможность увидеть Бога. Меня ждет ад вдвойне: никогда я не увижу, как мои девочки, вечно юные, вечно невинные, вечно играют над пропастью в небесной ржи.